вожу.
– Это точно.
Я едва сдерживаюсь, чтобы не заплакать, ведь действительно делаю это. Дрожащей рукой я дотрагиваюсь до своего кулона.
Если бы только Лиам видел меня сейчас.
Сердце наполняет боль. Я вдавливаю тормоз в пол, бросаю машину и выбегаю из нее, сдерживая слезы. Оукли следует за мной.
– Эй, что случилось?
– Его здесь нет, – задыхаюсь я, теребя кулон. – Он так хотел, чтобы я поборола свой страх… и теперь, когда я пытаюсь… он этого не видит.
Потому что он бросил меня.
Так же, как и она.
Оукли мрачнеет, но, в отличие от остальных, он не начинает подбадривать меня и говорить, мол, Лиам наблюдает за мной с небес. Он просто берет меня за руку.
– Эй.
Пляж здесь небольшой, но золотистый песок и огромные камни, лежащие вдоль берега, делают его идеальным местом, чтобы успокоиться. Я иду за Оукли к скале и сажусь рядом с ним, прижав колени к груди. Солнце начинает садиться, окрашивая небо в нежно-розовый цвет. Над нами, не прекращая, летают чайки, и свежий запах океана наполняет мои ноздри, когда я делаю глубокий вдох.
– Прости, что устроила истерику, – шепчу я, поскольку не желаю, чтобы он подумал, будто я не благодарна ему за то, что он сделал сегодня.
Оук изучает мое лицо, кажется, целую вечность, прежде чем достать из кармана портсигар.
– В мире есть куча вещей, за которые людям стоит извиняться… но чувства не должны быть одной из них.
Я раздумываю об этом с минуту и понимаю, что он прав. Все имеют право чувствовать… и неважно что. Многие попытались бы сменить тему, потому что смерть – особенно самоубийство – заставляет их чувствовать себя некомфортно, но Оукли, кажется, не имеет ничего против того, чтобы позволить мне выговориться.
Это необычно.
– Иногда я скучаю по нему так сильно, что мне становится физически больно.
Скучаю по ним.
Кивнув, он подносит к губам косяк и поджигает его.
– Я понимаю.
Опустив голову, я прислоняюсь губами к коленям, пока меня, словно туман, окружает запах марихуаны.
– Но иногда я так злюсь, просто сгораю от гнева, потому что они сдались и бросили меня. И я ненавижу их.
Оукли глубоко затягивается и говорит сквозь облако дыма:
– И это я тоже понимаю.
Лишь тогда я осознаю, что сказала. Их. Если Оукли и понял, то не подал виду. По какой-то причине от этого мне хочется рассказать ему больше. Но я не стану… потому что не могу.
Я поклялась, что унесу ее тайну с собой в могилу.
Молча беру косяк из его рук и затягиваюсь, позволяя дыму наполнить легкие. Выдохнув, я начинаю кашлять, но он ничего не говорит на этот счет. Осмелев, я снова подношу косяк к губам и чувствую легкость в голове и теле. Такую, что решаю поднять еще одну волнующую меня тему.
– Хейли тебе соврала.
Я жду, что Оукли начнет защищать ее, как он делает всегда, но, к моему изумлению, этого не происходит.
– Я знаю, – мягко произносит он, забрав у меня косяк.
Это музыка для моих ушей… пока я не вижу его разбитое выражение лица. Он затягивается.
– Я бы сказал, что это стало для меня неожиданностью, но это не так. – Он невесело смеется. – Каждая женщина, которая была мне дорога, рано или поздно меня предавала.
В груди отзывается острая боль. Оукли прав. Мать бросила его. Кристалл использовала. А Хейли соврала.
– Я никогда так с тобой не поступлю, – искренне говорю я. – Может, ты меня и ненавидишь, но…
– Я тебя не ненавижу, – перебивает он меня. – Ты меня разочаровываешь. Это разные вещи.
Можно с уверенностью сказать, что я ничего не понимаю.
– Я разочаровываю тебя?
Еще один кивок.
– Ага.
На такое тяжело не обидеться.
– Почему, черт возьми, я тебя разочаровываю?
Оукли небрежно выбрасывает косяк.
– Нам пора возвращаться.
Он начинает вставать, но я хватаю его за руку.
– Скажи, почему я тебя разочаровываю.
Он смотрит на мою руку, вцепившуюся в его бицепс.
– Пойдем.
Черта с два.
– Сначала ответь мне.
Его голубые глаза впиваются в меня таким взглядом, что у меня перехватывает дыхание.
– Ты знаешь почему.
После этого он вырывает свою руку из моей хватки и уходит.
Но я еще не закончила. Вернее, мы не закончили.
– Я разочаровываю тебя, потому что у тебя есть ко мне чувства! – кричу я ему вслед. – Искренние и чистые… и по какой-то причине это тебя до чертиков пугает.
Но он не должен бояться… ведь, в отличие от остальных, я не причиню ему боль.
Я слишком его люблю.
Он останавливается.
– Та ночь…
– Была потрясающая.
Я никогда не чувствовала ни с кем такой связи, не чувствовала себя такой уязвимой и беззащитной. Мне не нужно было притворяться рядом с ним… потому что Оукли видит меня насквозь.
Он поворачивается ко мне.
– Была ошибкой.
Если бы он ударил меня, было бы не так больно.
Я опускаю глаза. Мне физически тяжело смотреть на него.
– Оу.
Я чувствую себя дурой. Глупой, больной, влюбленной дурой.
Сделав шаг вперед, Оукли кладет руку на мою щеку, затем поднимает лицо за подбородок.
– Это было ошибкой, потому что я повел себя как придурок. Я не должен был…
– Почему? – Сердце судорожно бьется о ребра, словно вот-вот выскочит прямо ему на ладони. – Почему ты продолжаешь говорить, будто это неправильно, когда все внутри меня кричит, что это не так?
Я никогда не встречала никого похожего на Оукли. Мне кажется, я могу рассказать ему все что угодно и он никогда меня не осудит. И так безопасно, как с ним, – настолько, что я знаю, он всегда будет защищать меня, несмотря на то, как сильно я разочаровываю его, – я не чувствовала себя ни с кем.
Только с ним.
Всегда только с ним.
– Я понимаю, тебе кажется, что у тебя ко мне чувства, но это происходит только потому, что ты юная и неопытная. Тебе нужен кто-то более подходящий, Бьянка. Хороший успешный парень, который…
– Мне не нужен хороший успешный парень, – возражаю я. – Мне нужен ты.
Закрыв глаза, он прижимается губами к моему лбу.
– Это пройдет, малышка.
Он говорит это так, словно мои чувства к нему всего лишь кратковременный дождь. Но он ошибается.
Это тайфун.
Надвигающийся прямо на него.
Тихий стук в дверь вырывает меня из сна. Вернее, воспоминания.
Покачиваясь, я иду к двери, думая о том, стоит ли взять газовый баллончик, который мне дали Джейс и Коул.
Я осторожно открываю. И замираю. Потому что на пороге стоит задыхающийся и слегка промокший Оукли.
– Привет, – выдыхаю я, надеясь, что это не сон или очередное воспоминание.
Он держится одной рукой за дверной проем, словно боится упасть.
– Привет.
Мы стоим так практически минуту, глазея друг на друга, как два идиота, пока он не говорит:
– Я пытаюсь поступить правильно, но ты делаешь это невозможным.
Он кажется побежденным.
Я собираюсь извиниться, но обрываю себя, ведь совсем не ощущаю себя виноватой за то, что хочу дружить с ним.
– Значит, мы друзья?
Глаза цвета океана впиваются в меня, затем он быстро кивает.
– Да.
Сердце стучит как сумасшедшее, и я чувствую, как губы расплываются в улыбке.
– Отлично.
Но Оукли не разделяет моей радости.
– Одно правило.
– Какое? – осторожно уточняю я.
– Не спрашивай меня о том, что было между нами в прошлом. – Его глаза прячутся за густыми ресницами. – Давай начнем сначала.
Все в груди сжимается, потому что он произносит это так, словно умоляет меня простить его и дать второй шанс.
– Ладно, – шепчу я.
Я снова начинаю улыбаться, но потом ко мне приходит мысль.
– Я тоже хочу попросить тебя кое о чем.
– О чем?
Переминаюсь с ноги на ногу. Я ненавижу, что мне приходится это говорить, но моя жизнь и так достаточно сложная. К тому же я хочу, чтобы у меня было что-то свое.
Что-то, что мне не придется объяснять другим.
Что-то, что делает меня счастливой.
– Мы можем не афишировать нашу дружбу, учитывая то, что мои братья тебя ненавидят и у меня есть… ну ты понял?
Очевидно, Оукли хочет поспорить, но, кажется, ему нужна эта дружба не меньше, чем мне, поэтому он кивает.
Я открываю дверь шире.
– Войдешь?
Он немного опускает взгляд, и я внезапно понимаю, что под моим топом нет лифчика. Рука, сжимающая дверную раму, напрягается, когда желание застилает его глаза.
– Не думаю, что это хорошая идея.
– Да. – Я делаю шаг назад. – Хорошо добраться домой.
Оук усмехается, отходя от двери.
– Хороших снов.
Впервые за полтора года я ложусь в постель с улыбкой на лице.
Глава двадцать перваяБьянка
– Мы практически не видимся, – говорит Стоун. – Я правда думаю, что тебе стоит переехать ко мне до конца семестра.
Один взгляд на его маму, которая сидит напротив, подсказывает мне, что эта идея не вызывает у нее восторг. Наши чувства взаимны. Тем не менее в чем-то Стоун прав. Мы оба так заняты, что у нас едва есть время друг на друга. Однако я бы соврала, если бы сказала, будто мне не нравится моя свобода. Приятно приходить и уходить, когда захочется, и не зависеть ни от кого, когда дело касается жилья. Особенно от его мамы, которая постоянно бормочет гадости обо мне себе под нос. С одной стороны, я понимаю, почему она так себя ведет. Стоун и Томми не разговаривают с той драки в ванной в прошлом году, и сказать, что у них не лучшие отношения, значит ничего не сказать. Но я не виновата, что ее первенец оказался куском дерьма, который заслуживает, чтобы его укусила ядовитая змея.
– Семестр заканчивается в мае, – напоминаю я Стоуну. – До переезда осталось совсем немного.
Надувшись, он обнимает меня за плечи.
– Ладно, но все равно подумай об этом, хорошо?