олучится, что даже не пробовал.
– Как думаешь, ты можешь позвонить тому парню, Лэндону?
Глава тридцать девятаяБьянка
Я стучу каблуками по ступенькам, поднимаясь в его квартиру.
Очевидно, Оукли на меня обижен, но вместо того, чтобы поговорить со мной об этом… он меня избегает. И мне это надоело.
Я стучу кулаком в его дверь так сильно, что рука начинает болеть.
Мне насрать, что сейчас раннее утро и у него выходной. Мне нужно поговорить с ним, сейчас.
Дверь распахивается после седьмого удара.
Мне приходится напомнить себе о необходимости дышать, ведь когда он открывает дверь, нам нем надеты только серые пижамные штаны.
Оук подносит к губам ложку с хлопьями, залитыми молоком в его тарелке.
– Привет…
– Ты обещал! – кричу я. – Обещал, что не бросишь меня, но стоило мне сделать то, что тебе не понравилось, и ты обиделся, а потом сбежал. – Я тычу в него пальцем. – Это не круто, Оукли Зэленка. Я знаю, что тебе тяжело от того, что я со Стоуном, но ты не имеешь права строить обиженного из-за моего решения, поскольку сам отказываешься рассказывать мне, что было между нами.
Он продолжает есть хлопья, пристально изучая меня.
– Ты закончила? – Я смотрю, как двигается его шея, пока он глотает. – К твоему сведению, я собирался предложить тебе провести сегодня время вместе.
Я сжимаю руки в кулаки.
– И почему не предложил?
Его губы изгибаются в усмешке, когда он смотрит на часы.
– Потому что сейчас девять утра субботы, а ты не жаворонок.
Что ж, логично.
– Оу.
Я напрягаюсь, когда он делает шаг вперед. Он смотрит на меня страстным взглядом.
– И чтоб ты знала, малышка. Мне насрать на твоего маленького парня.
И вот всего одной фразой он сровнял Стоуна с землей.
Я собираюсь сказать, что нам лучше не говорить о нем, но Оукли произносит:
– Дай мне одеться, и я отведу тебя позавтракать, а потом нас ждет небольшое приключение.
Все мое внимание приковано к нему.
– Приключение? Какое приключение?
Вернувшись к хлопьям, он подмигивает.
– Увидишь.
Я непонимающе смотрю на здание.
Когда Оукли говорил о том, что нас ждет приключение, я и подумать не могла, что он имел в виду что-то настолько… постоянное.
Я нервно переминаюсь с ноги на ногу, поскольку мне не нравится мысль о том, что иголки с чернилами будут впиваться в мою кожу.
– Я тоже должна буду что-то набить?
Он качает головой.
– Нет. Ты здесь для моральной поддержки.
– Ох, – дразню его я. – Ты хочешь, чтобы я держала тебя за руку?
В его взгляде столько мучений, что мне становится больно.
– Всегда.
После этого он открывает дверь, и мы входим внутрь.
Я смотрю на Оукли, пока он здоровается кулаками с каким-то рослым парнем за стойкой.
– Как дела, мужик?
– Как только будешь готов, – говорит ему парень.
Я уже сгораю от любопытства. Мы идем в дальнюю комнату.
– Что ты будешь бить?
В его взгляде снова мелькает загадочный огонек.
– Увидишь.
Оукли садится на большое черное кресло, а я устраиваюсь напротив. Мгновение спустя я слышу жужжание тату-машины. Моргаю от замешательства, потому что парень начинает делать тату на пальцах Оукли.
– Серьезно? Пальцы?
Я не хочу осуждать его, но это то еще местечко для татуировки.
Он слегка кивает, словно в этом нет ничего особенного. Едва ли. Ведь это навсегда.
– Почему?
– Потому что хочу, – невозмутимо говорит он.
Чувствуя необходимость позаботится о нем, я предупреждающе смотрю на мастера.
– Лучше тебе сделать все красиво.
Глаза парня расширяются.
– Прости. Ты кто?
Оукли смеется.
– Она моя…
– Бьянка, – перебиваю его я. – Я – его Бьянка и твой ночной кошмар, ведь если ты испортишь его татуировку, я засуну свой каблук в твою задницу.
Оукли и мастер обмениваются удивленными взглядами, прежде чем парень возвращается к работе.
Встав, я начинаю разглядывать различные эскизы на стенах. Существует так много разных стилей. Цветные и светлые, или темные с большим количеством теней. Как бы меня ни пугали иголки, я бы солгала, если бы сказала, что идея сделать тату не привлекает меня.
Тогда я понимаю, что раз я так сильно этого хочу… возможно, мне стоит рискнуть. Схватить жизнь за яйца и немного пожить.
– Я тоже хочу.
Оукли совсем не удивляет мое заявление. Парень, делающий ему тату, смеется и говорит:
– Джейн сейчас за стойкой, она хорошо бьет. Если хочешь, можешь подойти к ней. По-моему, у нее есть окно.
И прежде чем успеваю себя остановить, я направляюсь к Джейн.
– Не так уж и больно, – говорю я через плечо. – Это нормально?
– Абсолютно, – заверяет меня Джейн. – Людей обычно отталкивает страх неизвестности. – Она замолкает. – Я через минуту закончу. Получается потрясающе.
Я встречаюсь глазами с Оукли, сидящим в другом конце комнаты. Его мастер закончил несколько минут назад, но я пока не видела, что он набил.
– Готово, – говорит она.
Я начинаю жалеть, что сделала тату на лопатке, потому что так я ее не вижу. Джейн смеется, заметив мои метания.
– Подожди. Я сейчас принесу зеркало.
Мгновение спустя она уже держит одно за моей спиной, пока я пытаюсь разглядеть что-то во втором.
Проклятье.
Глаза щиплет от подступающих слез, ведь это именно то, что я хотела.
Джейс, Коул и Дилан пару лет назад набили себе бабочек в память о Лиаме, и я тоже хотела. Но проблема в том, что Лиам умер до того, как успел ею стать. Так же как и я сейчас, он был гусеницей, заточенной в кокон. Именно это я и набила.
Фиолетово-зеленую гусеницу в коконе.
В надежде, что однажды я смогу освободиться и стать бабочкой.
Я даже не понимаю, что плачу, пока Оукли не заключает меня в свои объятия.
Он не говорит, что все в порядке, не закидывает меня ничего не значащими словами, не утверждает, будто Лиам сейчас в лучшем месте.
– Мы никогда не превратимся в бабочек, – выдавливаю я, пока он укачивает меня в своих руках.
– Гусеницы тоже классные, – шепчет он мне в волосы. – Можно висеть вниз головой, и твое тело состоит из тысячи мышц, никаких костей. Это круто.
Я не могу не уставиться на него. Откуда он вообще это знает?
– Когда мне скучно, я читаю «Википедию», – объясняет он, прежде чем я успеваю спросить.
У меня вырывается смешок.
– Не знаю, как у тебя это получается.
Его лицо становится серьезным.
– Получается что?
Я обвиваю руками его шею, прижимаясь ближе.
– Заставлять меня почувствовать себя лучше, когда ни у кого больше это не получается.
Оукли поглаживает меня по спине.
– Могу сказать то же самое о тебе, малышка.
Тогда я вспоминаю.
– Покажи свои руки.
Усевшись поудобнее на его коленях, я опускаю взгляд.
О нет.
Это плохо. Очень плохо.
На восьми его пальцах набиты огромные буквы, складывающиеся во фразу «Обратно в…», а на мизинце нарисовано нечто напоминающее растение в горшке.
Я прикладываю ладонь ко лбу и издаю стон.
– Оукли, это бред какой-то.
– Неправда, – спорит он, показывая на свои пальцы. – Обратно в… – он поднимает мизинец и поигрывает бровями, – туман.
Несколько секунд я думаю о том, чтобы сделать ему приятно и сказать, что это потрясающе… но это была бы бессовестная ложь.
– Это тупо. – Я встаю с его колен. – Давай вернем того парня, чтобы он сделал что-то с этим.
– Она идеальна, – настаивает он. – Я набил то, что люблю больше всего на свете.
Я тяжело вздыхаю. Ну, естественно.
– Траву.
Его лицо меняется, и он смотрит мне в глаза.
– То, что она больше не со мной, не значит, что я перестал любить ее.
Глава сороковаяБьянка
Мы лежим на кровати, больше напоминая ком из переплетенных потных конечностей и мятых простыней. Кондиционер начинает гудеть сильнее, изо всех сил стараясь справиться с жарой, накрывшей город под конец лета, пока мы пытаемся отдышаться.
Телефон Оукли звонит уже в десятый раз за последние полчаса, но он игнорирует его.
Прижавшись сильнее, я вожу ногтями по его груди.
– Твой любимый цвет – оранжевый.
Он весело смотрит на меня.
– Это проблема?
– Нет, – отвечаю я. – Просто интересно почему.
Большинство парней любят синий, красный или черный… но Оукли, как обычно, исключение.
Он на секунду задумывается об этом, поднося к губам косяк и затягиваясь.
– Он идеально яркий.
Я не могу сдержать улыбку, потому что мне нравится, как работает его мозг.
– Я никогда не встречала такого, как ты, Оукли Зэленка.
Что-то подсказывает мне, что ничего не изменится, даже если я объеду весь мир.
Он дарит мне едва заметную усмешку, опуская на меня взгляд своих прекрасных глаз.
– Это хорошо или плохо?
Я улыбаюсь шире.
– Очень хорошо.
Затушив косяк, Оукли перекатывается, оказываясь сверху и поймав меня в ловушку из своих рук.
– Что насчет тебя?
– Что насчет меня?
Опустив голову, он утыкается носом в основание моей шеи.
– Почему твой любимый цвет фиолетовый?
– Потому что розовый слишком яркий.
Я бы хотела дать ему глубокий и вдумчивый ответ, но это все, что у меня есть.
Он смеется мне в шею, а после касается нежной кожи губами… оставив свой след. Соски напрягаются, и я инстинктивно раздвигаю ноги, втягивая воздух, когда его возбужденный член касается меня там.
Так близко, но так далеко.
Мои прикрытые веки дрожат, и я постанываю, когда он цепляет мою кожу зубами, опускаясь ниже. Мне нравится, что он оставляет на мне свои отметки… как напоминание обо всех бесстыдных вещах, которые мы вытворяли, напоминание о том, что он вызывает привыкание.