И еще один эпилог
– Я больше не могу! – кричу я, когда очередная схватка пронзает мое тело. – Я устала.
Я думала, что буду рожать максимум восемь часов… а не двадцать четыре.
Оукли подходит, чтобы вытереть пот, выступивший у меня на лбу, но я отмахиваюсь от его руки.
Я не пытаюсь быть стервой, но выдавить что-то размером с арбуз из чего-то размером с лимон намного сложнее, чем я предполагала. Сейчас я просто хочу, чтобы доктор разжег там огонь и выкурил ребенка из меня.
Оукли целует меня в висок.
– Что я могу сделать?
Я зло смотрю на него.
– Даже не знаю. Как насчет того, чтобы изобрести машину времени и засунуть свой чертов член обратно в штаны?
Брови доктора взлетают вверх, и он усмехается, прежде чем наклониться и прошептать что-то на ухо медсестре.
Самодовольная усмешка расползается по лицу Оукли.
– Если мне не изменяет память, ты сама умоляла меня вытащить его из штанов той ночью, малышка.
Он прав.
Я пришла домой с учебы уставшая и злая… но чертовски возбужденная. Оукли посадил меня на кухонный стол и начал ласкать меня своим змеиным языком. Одно привело к другому, и…
Теперь мы здесь.
Учитывая, что мне остался еще один год в колледже, беременность в мои планы не входила. Однако в ту секунду, когда я узнала, что беременна… мне было спокойно.
До этого момента.
Потому что прямо сейчас мне так больно, что приходится собрать всю волю в кулак, чтобы не врезать врачу по его тупой гребаной физиономии, ведь эпидуральная анестезия, которая, он сказал, поможет, ни капельки не работает.
– Дыши, – подбадривает Оукли, когда очередная схватка разрывает меня на части.
– Я дышу, – цежу я сквозь зубы.
– Еще немного, – произносит доктор. – Почти вышел.
– Ты говорил, что он почти вышел, последние двадцать четыре часа и шестнадцать минут, проклятый лжец.
Как раз в тот момент, когда я уверена, что больше не выдержу ни секунды, дверь в мою больничную палату открывается. Коул держит перед своим лицом огромный пакет с чем-то похожим на фаст-фуд, входя в комнату.
– Как у вас тут дела, семья? – Он плюхается на пустой стул рядом с Оукли и улыбается. – Я принес поесть, пока мы ждем моего племянника.
Раздражение клубится внутри меня, когда я поворачиваюсь к Оукли.
– Я разрежу тело твоего друга на мелкие кусочки и закопаю их в разных частях света – в таких местах, где его никогда не найдут, – если ты сейчас же не уберешь его и его гребаную еду отсюда к чертовой матери.
Кивнув, Оукли хлопает Коула по спине.
– Коул, тебе пора, чувак. Из-за тебя моя жена хочет убивать.
Коул фыркает.
– Ну конечно, из-за меня…
Я швыряю в него своей чашкой с кусочками льда.
– Убирайся…
Я ругаюсь, когда начинается очередная мучительная схватка. Широко раскрыв глаза, Коул быстро выбегает из комнаты.
– Хорошо, Бьянка, – говорит доктор. – Тужься.
Хватаюсь за край кровати.
– Я тужусь.
Если я начну тужиться сильнее, то взорвусь.
– Знаю, но нужно еще постараться.
Я откидываюсь на подушку, чувствуя поражение.
– Оукли, прости, но я не могу это сделать. Ему придется остаться внутри меня навсегда.
Схватив меня за руку, он встает.
– Можешь. – Он целует костяшки моих пальцев. – Я знаю, это больно. Но когда все закончится, ты даже об этом не вспомнишь.
Я свирепо смотрю на него.
– Ладно, ладно, – исправляется он. – Ты будешь помнить боль, но оно того стоит. – Он прижимается своим лбом к моему. – Ты самый сильный человек, которого я знаю, малышка. Ты справишься.
Оукли был прав.
Двадцать пять часов изнурительных схваток стоили того.
Каждая частичка боли и печали в моей жизни стоила того, чтобы пережить этот невероятный момент. Потому что в ту секунду, когда я впервые увидела своего сына, мое сердце просто взорвалось от любви.
Я смотрю на его идеальное маленькое сонное личико. Он так великолепен, что у меня перехватывает дыхание.
Бросаю взгляд на Оукли, который не может перестать улыбаться.
– Он просто идеальный.
– Я знаю.
Кончики его пальцев прижимаются к изгибу моей челюсти. В его глазах столько любви, что у меня в груди почему-то становится и легко, и тяжело одновременно.
– Спасибо.
Наши губы встречаются в легком, как перышко, поцелуе… как раз в тот момент, когда открывается дверь. Коул, Сойер, Джейс, Дилан и Уэйн врываются в комнату и окружают мою кровать.
– О боже мой, – вздыхает Дилан. – Он самый милый ребенок на свете.
– Не могу понять, на кого из вас он больше похож, – говорит Джейс.
– Ну наконец-то он вылез. – Это Коул.
Уэйн сияет.
– Можно мне подержать моего внука?
Глаза Сойер блестят от слез, и она тянется за салфеткой.
– Я не могу поверить, что у кого-то из нас уже родился ребенок.
Передав его Уэйну, я поглаживаю ее растущий живот.
– Не могу дождаться встречи со своими племянницей и племянником.
Джейс втягивает воздух.
– Не могу поверить, что я дядя. – Вытащив телефон, он фотографирует своего племянника. – Кстати, папа просил передать вам, что он скоро будет здесь. Он летит из Австралии, так что это займет у него немного больше времени, чем ожидалось.
Улыбаясь, Уэйн смотрит на внука сверху вниз и воркует:
– Я твой дедушка, и я собираюсь тебя до безобразия избаловать, так что тебе лучше привыкнуть к этому. – Гордость озаряет его лицо, когда он передает крошку-младенца Оукли. – Не могу дождаться, когда твоя сестра познакомится с ним, Оук. Он просто красавец.
– Конечно, – заявляет Коул. – Он наполовину Ковингтон.
– И наполовину Зэленка, – напоминаю я, ведь мне кажется, что мой муж та еще горячая штучка.
Оукли ухмыляется, глядя на своего сына, который во сне сжимает его палец.
– За ним все девочки будут бегать. Правда, молодой человек?
– Только через мой труп, – бормочу я себе под нос.
Я протягиваю руки к Оукли, чтобы он вернул мне нашего сына. Если его нет рядом слишком долго, мне становится тревожно. Медсестра заверила, что это нормально и скоро пройдет, но я в этом не уверена. Я просто хочу всю жизнь держать его в своих объятиях и вечно оберегать.
– Итак, – начинает Коул. – Вы уже определились с именем?
Прежде чем я успеваю ответить, все заговаривают одновременно.
– Ты должна назвать его Джейсом в честь своего любимого брата.
Коул бросает на Джейса злобный взгляд.
– Лучше Коулом в честь красивого брата.
Дилан сочувственно улыбается мне.
– Дилан тоже отличное имя для мальчика. Просто говорю.
Сойер толкает ее локтем в ребра.
– И Сойер.
Мы с Оукли обмениваемся веселыми взглядами.
– Хорошо, – заявляет Оукли, потирая руки. – Стартовая цена – пятьдесят долларов.
Вытащив свой бумажник, Джейс бросает немного денег на столик с подносом.
– Сотня за Джейса.
Коул сует несколько банкнот в руки Оукли.
– Двести за Коула.
Уэйн лезет в карман.
– Карты принимаете?
– Извини, папаша. Только наличные. – Размахивая деньгами в руке, Оукли оглядывает комнату. – Есть еще желающие?
Дилан вытаскивает немного денег из лифчика.
– Да. Четыреста за Дилан.
– Я не взяла с собой чековую книжку. – Самодовольно улыбаясь, Сойер поглаживает себя по животу. – Но у нас будут девочка и мальчик. Возможно, мы сможем договориться об обмене.
Джейс сердито смотрит на нее.
– Это нечестно.
– Это называется бартер, брат. – Протянув руку, Коул дает пять своей жене. – И это только одна из вещей, за которые я люблю тебя. Ты чертовски умная.
Оукли засовывает деньги в бумажник, когда в комнату влетает медсестра.
– Здравствуйте, Бьянка. Я должна показать вам, как правильно кормить грудью. Как думаете, вы уже готовы попробовать?
Джейс корчит гримасу.
– Пожалуй, мне пора.
Коул качает головой.
– Я никуда не уйду, пока не узнаю, что моего племянника зовут Коул.
Я переворачиваюсь, чтобы принять более удобное положение, когда замечаю синих, зеленых, оранжевых и фиолетовых бабочек на халате медсестры.
Все в груди сжимается, и я смотрю на улыбающегося Оукли.
Есть лишь одно подходящее имя.
– Лиам, – одновременно шепчем мы.