– Все то же самое. Если хочешь бросить пить, «Анонимные алкоголики» тебе помогут. А если нет, ты просто станешь держаться от них подальше.
– Я никогда не думала об этом с этой точки зрения.
– Везет тебе, старушка!
– Ты свинья!
Еще с милю мы проехали в дружеском молчании.
– Нет, все равно, – сказала Софи. – Мне ведь всегда говорили, что это болезнь. Нечто, с чем просто нельзя справиться. Одна рюмка – и запускается цепная реакция.
– Дело не в рюмке. Дело в желании выпить. Алкоголизм в голове.
– И в ногах.
Я рассмеялся.
– Да, на тело он тоже влияет. На самом деле организм застарелого алкоголика настолько приспосабливается к влиянию алкоголя, что, если его внезапно лишить спиртного, это может вызвать эпилептический припадок.
– А… а у Криспина тоже такое бывает?
– Нет. До этого еще не дошло. Но если он говорит, что ему, блин, нужно выпить… ему это действительно нужно.
Именно поэтому в той бутылочке, которую я принес, сок был наполовину разбавлен джином.
Мы немного постояли во дворе, пока закатный свет медленно угасал над остывающими угольями конюшен.
– О чем ты думаешь? – спросила Софи.
– Хм… О том, что я бы с удовольствием сломал Фреду Смиту второй локоть. А также колени, пальцы, лодыжки и шею.
– Именно в таком порядке, – кивнула она.
Я рассмеялся, но в душе по-прежнему пылал гневом. На этот раз это уже чересчур. Мелкие стычки переросли в открытые военные действия. Если Паули Текса все-таки прав и Вик или кто-то еще пытается запугать меня и заставить выйти из игры – что ж, они добились как раз противоположного. Им не удалось заставить меня играть по правилам Вика – напротив, они убили во мне терпимость, с которой я относился к ним раньше. Я по-своему не менее упрям, чем этот кучерявый Фред Смит. Вик еще пожалеет, что не оставил меня в покое!
Я отвернулся от руин. Я отстрою то, что погибло. Как можно скорее, и еще лучше, чем было раньше!
– А где ты собираешься ночевать? – спросила Софи.
Я посмотрел на нее в темноте. Гладкие серебристые волосы. Спокойные глаза, в которых отражается небо. Ничего, кроме дружеского интереса.
Для того, чтобы я поехал ночевать к ней, мне нужно что-то более серьезное…
– Нельзя ли воспользоваться твоим диваном? – спросил я.
Она помолчала.
– Диван короткий, – сказала она. И снова замолчала. Я смотрел на нее и ждал.
Наконец ее глаза улыбнулись.
– Ну ладно. Ты уступил мне свою постель… Я уступлю тебе свою.
– Вместе с тобой?
– Я надеюсь, ты не затем спалил свою спальню, чтобы оказаться в моей постели?
– Я хотел бы ответить «да».
– Ничего, ты и так выглядишь достаточно самодовольным! – сказала она.
И мы мирно отправились в Ишер, она на своей машине, я на своей. Мирно поужинали тем, что нашлось у нее в морозилке, посмотрели мирное старое кино по телевизору.
И в постели она тоже была удивительно мирной и спокойной. Ее внутренняя сдержанность никуда не делась. Казалось, она насмешливо вскидывает брови при мысли о том, как забавно это выглядит со стороны. Она была тихой и пассивной.
С другой стороны, она недвусмысленно дала мне понять, что я доставляю ей удовольствие. И удовольствие было взаимным.
Мы занимались любовью страстно и нежно. Это был не спорт, а легкие прикосновения. Восхитительные ощущения, остающиеся надолго. И она тоже не смущалась.
Потом она лежала, положив голову мне на плечо.
– Мне к шести надо в Хитроу на дежурство, – наконец сказала она.
– Нашла время об этом говорить!
Я почувствовал, что она улыбается.
– Ты предпочел бы, чтобы я сказала об этом десять минут назад?
Я хмыкнул:
– Велика разница!
Она лениво погладила мою грудь.
– Я об этом подумаю, когда буду в диспетчерской.
– Да ты же все самолеты посадишь не туда!
– Не бойся. – Она поцеловала меня в плечо. – Я распоряжаюсь взлетами. Говорю им, когда взлетать.
– Когда?
– И где. Но не как. Это они уж сами.
Я улыбнулся и закрыл глаза в теплой темноте.
– А ты не снимаешь бандаж, даже когда занимаешься любовью, – сказала она, водя пальцами по внутренней стороне мягкого бандажа, в котором я спал.
– Когда занимаешься любовью, бандаж особенно необходим, – сказал я. – Очень высокий риск вывихнуть сустав.
– Это по личному опыту?
– Ну, можно сказать, что да.
– Так тебе и надо!
И мы, удовлетворенные, медленно погрузились в сон.
Глава 11
В среду, на аукционе в Аскоте, Вик и его дружки, завидев меня, тут же сомкнули ряды и стройными колоннами двинулись в мою сторону.
Я встретил их на полдороге. «Прямо как на Диком Западе! – насмешливо подумал я. – Не хватает только «кольтов» и звезды шерифа!»
– Я тебя предупреждал, – сказал Вик.
Все смотрели на меня. Я смерил их взглядом одного за другим. Вик держался откровенно агрессивно, прочие излучали широкий спектр эмоций, от самодовольного презрения до легкого беспокойства.
– Играя с огнем, можно обжечься, – ответил я.
– Это не мы, – сказал Вик.
– Верно. Это сделал Фред Смит. И он не говорит, кто ему заплатил. Но мы-то знаем, да, Вик?
– Ты? – вскинулся он. – Откуда? – Он поразмыслил и покачал головой. – Да нет, ты не знаешь.
– Но ты знаешь, – медленно сказал я. – А если не ты – то кто же?
Вик захлопнулся, как улитка.
– Делай то, что мы говорим, и ничего больше не случится, – сказал он.
– Ты плохо разбираешься в людях, – сказал я. – Когда меня бьют, я даю сдачи.
– Я же тебе говорил! – заметил Джимини Белл, обращаясь к Вику.
Вик посмотрел на него, как удав на кролика. Джимини совершенно не умеет обращаться с людьми – зато ему замечательно удается терять друзей.
По одну сторону от вожака стоял Ронни Норт, по другую – рыжий Файндейл. Похоже, мои смутные угрозы не произвели особого впечатления ни на того, ни на другого.
– Почему бы нам не заключить соглашение? – предложил я. – Вы оставите меня в покое, а я оставлю в покое вас.
Все шестеро одновременно усмехнулись.
– Да что ты нам можешь сделать? – фыркнул Вик.
Я купил четырех лошадей для разных клиентов без вмешательства Вика и отправился домой. Криспин, трезвый и угрюмый, провел день, глядя на то, как рабочие загружают угли конюшни в грузовики. Во дворе по-прежнему воняло гарью, и в воздухе висели пыль и пепел, но бетонный фундамент местами был уже расчищен, и на месте пожарища проступали очертания будущей новой конюшни.
Криспин сидел в кабинете, пил шипучий лимонад и смотрел по телевизору детскую передачу. За два дня электрики успели по-быстрому заменить сгоревшую проводку и включить ток, а телефонисты восстановили мою связь с внешним миром. С помощью соседей я вычистил кабинет и кухню и одолжил у них же сухое постельное белье, так что я по-прежнему жил у себя дома, несмотря на то что часть крыши была затянута брезентом и внутри было сыро, как в ирландском болоте.
– Тебе человек двадцать звонили, – сказал Криспин. – Целый день только и делаю, что на звонки отвечаю.
– А что они просили передать?
– Ты думаешь, я помню? Я всем говорил, чтобы перезвонили вечером.
– Ты ел что-нибудь?
– Тут тебе из деревни пирог яблочный прислали. Я его съел.
Я сел за стол и взялся за обычную бумажную работу.
– Ты мне лимонаду не принесешь? – окликнул я Криспина.
– Обойдешься.
Сам я за лимонадом не пошел, и через некоторое время Криспин, тяжко вздохнув, отправился на кухню и налил-таки мне лимонаду. Прозрачная шипучка с синтетическим вкусом по крайней мере отбила стоявший во рту привкус кирпичной пыли и пепла, хотя я снова, уже в который раз, пожалел, что никто не изобрел безалкогольного напитка со вкусом сухого белого вина. Почему-то все безалкогольные напитки непременно приторно-сладкие.
За этот вечер, помимо того, что я отвечал на отложенные звонки и обсуждал детали сделок, я позвонил в три места по личному делу.
Бывшему владельцу жеребенка от Транспортера, которого Вик купил за тридцать тысяч и сплавил Уилтону Янгу за семьдесят пять. Николю Бреветту. И самому Уилтону Янгу.
В результате на следующий день владелец жеребенка встретился с Николем в Глостере, а утром в пятницу я вместе с ними отправился в Йоркшир, на свидание с почтовым магнатом.
Свара между Уилтоном Янгом и его рыжим барышником, имевшая место быть на скачках в Донкастере в ту субботу, была слышна, наверно, на пол-Англии. Я, как и все прочие присутствующие, жадно внимал их перебранке, более чем удовлетворенный.
Уилтон Янг долго не хотел поверить, что его обвели вокруг пальца. Ну, еще бы! Кому же хочется оказаться в дураках? Он говорил, что я ошибаюсь. Что его барышник Файндейл никогда бы не стал сговариваться с Виком Винсентом и вздувать цену на жеребчика, чтобы потом поделить между собой вытянутые из него, Уилтона Янга, денежки.
Я во время этой беседы почти не раскрывал рта. Говорить я предоставил владельцу жеребчика. Негодование, которым он кипел в Ньюмаркете, постепенно переросло в горестные сожаления, и, узнав о возможности подложить Вику крупную свинью, он ухватился за это предложение, как голодный кот за кусок мяса.
Николь тоже был ошеломлен и разгневан за отца. По дороге в Йоркшир он сидел рядом со мной и периодически повторял, что «это невозможно!». Я был уверен, что изумление Николя вполне искренне, но про себя сомневался, что Константин тоже будет удивлен. Отец Николя был достаточно ловок и хитер, чтобы заставить Уилтона Янга снова и снова платить за привилегию обойти на торгах «этого Бреветта». Хотя, с другой стороны, я не знал, доставила ли бы ему удовольствие такая, тайная, победа. Константин был слишком горд для тайных триумфов.
Уилтон Янг и Файндейл стояли на газоне перед весовой и орали друг на друга, не обращая внимания на окружавшую их аудиторию в пять тысяч человек. Уилтон Янг наскакивал на барышника, точно фокстерьер, а Файндейл полыхал ярким пламенем, как его шевелюра. На краю газона неуверенно топтались двое распорядителей – видимо, боялись, что спорящих придется разнимать, – а проходящие мимо жокеи поглядывали в их сторону и ухмылялись от уха до уха.