Я знал, что вилы вонзились в тело, но не знал, насколько глубоко. Боли я почти не чувствовал. Я выдернул вилы из себя и перекатился на живот, придавив вилы своим телом. Файндейл упал на меня, ухватился за рукоятку и принялся тянуть, пытаясь выдернуть вилы из-под меня, а я просто лежал на них, как бревно, не зная, что еще делать.
Дверь снова отворилась, снаружи хлынул свет. Раздался крик. Женский крик.
– Помогите! Помогите, кто-нибудь!
Я смутно понял, что это Софи. Через некоторое время на выручку явились мобилизованные ею войска.
– Послушайте… – плаксиво протянул интеллигентный голос. Файндейл не обратил на него внимания.
– Это что такое?!
Этот, другой голос был покрепче, а владелец его еще крепче. Сильные руки принялись оттаскивать от меня Файндейла, потом к ним присоединились другие, и когда я наконец сумел оторвать нос от соломы, то увидел, что трое мужчин пытаются удержать Файндейла, а Файндейл расшвыривает их, точно тюки с сеном.
Он выскочил за дверь, мои спасители ринулись в погоню, и, когда я поднялся с колен на ноги, со мной осталась одна только Софи.
– Спасибо! – от души сказал я.
– Ты в порядке?
– Да… похоже.
Я наклонился и поднял вилы.
– А это что такое?
– Это он в меня бросил.
Софи взглянула на острые, как стилеты, концы вил и содрогнулась.
– Слава богу, что он промахнулся!
– Хм… – Я разглядывал две небольшие дырки на боку анорака. Потом медленно расстегнул его и сунул руку за пазуху.
– Он ведь промахнулся, да? – Софи внезапно обеспокоилась.
– Нет, попал. Интересно, почему я еще жив?
Я сказал это самым беспечным тоном, и Софи мне не поверила, но это была правда. Я ощущал боль от пореза, по боку ползла липкая струйка крови, но вилы не проникли ни в сердце, ни в легкие. А между тем они были брошены с достаточной силой, чтобы проткнуть меня насквозь…
Лицо мое само собой расползлось в дурацкой ухмылке.
– В чем дело? – спросила Софи.
– Слава богу, что у меня этот привычный вывих… Вилы попали в бандаж!
К несчастью для Файндейла, на аукционе зачем-то присутствовали двое полицейских в патрульной машине. Когда полицейские увидели, как трое людей ловят четвертого, они помогли отловить беглеца – чисто по привычке. Когда подошли мы с Софи, Файндейл сидел в патрульной машине с одним из полицейских, а другой слушал трех свидетелей, утверждавших, что если Джонас Дерхем сейчас не при смерти, то только благодаря им.
Я не стал с ними спорить.
Софи, не теряя своего обычного самообладания, рассказала им о вилах, полицейский заглянул мне под анорак и велел зайти к врачу, а потом явиться в участок для дачи показаний. Я подумал, что повторится тогдашняя история с Керри. Вряд ли полицейские так легко поверят, что один и тот же человек дважды в течение полутора месяцев подвергся нападению в одном и том же месте.
В ближайшем травмпункте выяснилось, что повреждения ограничились длинным порезом на ребрах. Доктор, девушка, которой не было еще тридцати, прозаично промыла рану и сказала, что десять дней тому назад ее вызывали к работнику с фермы, который пропорол себе вилами ногу насквозь. «Вместе с сапогом», – добавила она.
Я расхохотался. Девушка сказала, что не видит в этом ничего смешного. Ноги у нее были великолепные, но чувства юмора никакого. Впрочем, мое веселье тоже поутихло, когда она показала мне пряжку моего бандажа, который она сняла, чтобы добраться до пореза. Пряжка была сильно погнута, и на ней четко виднелся след зубца вил.
– Один зубец попал в пряжку. Другой попал в вас, но соскользнул вдоль ребра. Я бы сказала, что вам удивительно повезло.
– Да, пожалуй, – скромно согласился я.
Она залепила порез пластырем, сделала пару уколов от заражения, а денег не взяла.
– Нам платит министерство здравоохранения, – сказала она столь сурово, словно предлагать деньги аморально. И протянула мне бандаж. – А почему вы не сделаете себе операцию?
– Времени нет… А потом, у меня аллергия на больницы.
Она окинула взглядом мою голую грудь и руки.
– Но вам ведь уже приходилось бывать в больницах. У вас несколько переломов…
– Было дело, – согласился я.
Она вдруг позволила себе чуть заметно улыбнуться.
– А, теперь я вас узнала! Я вас видела по телевизору. Я однажды ставила на вашу лошадь в Большом национальном, когда была еще студенткой. Выиграла шесть фунтов и купила на них книгу о заболеваниях крови.
– Рад был помочь, – сказал я.
– Я бы на вашем месте пару недель походила без бандажа, – сказала она. – А то он будет бередить рану.
– Хорошо.
Я поблагодарил девушку-доктора, оделся, забрал из приемной Софи, и мы поехали в полицейский участок. Софи снова попросили подождать. Она со вздохом уселась на предложенный ей стул и спросила, надолго ли я.
– Возьми мою машину, – виновато сказал я. – Пройдись по магазинам. Или погуляй в Виндзорском парке.
Софи обдумала эту мысль и повеселела.
– Я вернусь через час.
Полицейские собрались меня допрашивать, но я попросил разрешения сперва поговорить с Файндейлом.
– Поговорить?! Ну… ни один закон этого не запрещает. Обвинение ему еще не предъявлено…
Однако полицейские с сомнением покачали головами.
– Он, знаете ли, очень агрессивен… Вы уверены, что вам это нужно?
– Конечно!
Они пожали плечами.
– Тогда вам сюда.
Файндейл был в маленькой голой допросной. Стол, два деревянных стула, и все. Но Файндейл не сидел на стуле, а стоял посреди комнаты, стараясь держаться подальше от стен. Он все еще дрожал, точно натянутая струна, и левое нижнее веко у него судорожно подергивалось.
Комната, стены которой до плеча были выкрашены коричневой, а выше – кремовой краской, была без окон и освещалась электрической лампочкой. На стуле у самой двери сидел бесстрастный молодой полисмен. Я попросил его и других оставить нас с Файндейлом наедине.
– Мне, блин, с тобой говорить не о чем! – громко провозгласил Файндейл.
Полицейские сказали, что это неблагоразумно с моей стороны, но в конце концов пожали плечами и удалились.
– Садись, – сказал я, взяв один из стульев, стоявших у стола, и указав на другой.
– Не хочу!
– Не хочешь – как хочешь.
Я достал сигареты и закурил. Рак легких, конечно, штука неприятная, но все же курить иногда полезно. Это успокаивает. Я глубоко затянулся.
Файндейл принялся расхаживать взад-вперед резкими короткими шажками.
– Я же говорил, что убью тебя!
– Но не получилось. Тебе повезло.
Он замер как вкопанный.
– Что ты сказал?
– Если бы ты меня убил – сел бы лет на десять.
– Оно того стоило! – Он снова принялся расхаживать взад-вперед.
– Я вижу, Вик нашел себе другого помощника, – заметил я.
Файндейл схватил стул и швырнул его в стену. Дверь немедленно открылась, и в комнату вбежал молодой полисмен.
– Подождите, пожалуйста, – сказал я. – Мы только-только начали.
Полисмен нерешительно посмотрел на Файндейла, на валяющийся стул, на меня – я спокойно продолжал курить – и наконец решил, что, пожалуй, можно снова оставить нас наедине. Дверь за ним бесшумно закрылась.
– По-моему, Вик подложил тебе свинью, – сказал я.
Файндейл остановился у меня за спиной. Мне стало сильно не по себе. Я еще раз затянулся и заставил себя не оборачиваться.
– Втянул тебя в неприятности, а потом бросил.
– Это ты меня втянул в неприятности! – глухо прорычал Файндейл.
Я знал, что мое напряжение может передаться ему и завести его еще больше, но для того, чтобы расслабиться, когда он стоял у меня за спиной, потребовалось немалое усилие воли. Я старался говорить медленно, задумчиво, убедительно, но во рту у меня было сухо, как в пустыне Невада.
– Вик начал все это, – говорил я. – Вик и ты. Теперь Вик работает с Ронни Нортом. Мы с тобой оба пострадали из-за Вика…
Файндейл внезапно снова появился в моем поле зрения. В электрическом свете его огненно-рыжие волосы казались совершенно апельсиновыми. Его глаза то вспыхивали маниакальным огнем, когда в них отражался свет лампы, то прятались в тени, когда Файндейл опускал голову. Мне снова вспомнилось, как Софи сравнила его с кипящим котлом. Похоже, сейчас он был ближе к взрыву, чем когда бы то ни было.
– Сигарету хочешь? – предложил я.
– Чтоб ты сдох!
Нет, сейчас, когда я мог его видеть, мне было куда спокойнее.
– Что ты сказал полицейским? – спросил я.
– Ни черта я им не сказал!
– Они тебя уже допрашивали?
– Нет.
– Хорошо, – сказал я. – Это сильно упрощает дело.
– Что ты имеешь в виду, черт побери?
Каждое его движение выдавало владевшее им напряжение и агрессивность. Мышцы Файндейла подергивались, словно через него пропускали электрические разряды.
– Что тебя злит больше всего? – спросил я.
– Больше всего? – заорал Файндейл. – Больше всего меня злит, бля, что ты жив и здоров, как огурчик! Я хотел убить тебя! Убить!!!
Он остановился, словно не в силах выразить то, что имел в виду. Но я его прекрасно понял. В своем стремлении отомстить мне он дошел до того, что утратил способность рассуждать разумно. Он видел только, что я сижу перед ним живой и здоровый, а значит, все было впустую. Видимо, ему было отчаянно необходимо убедиться, что его поступок не был абсолютно безуспешным. Я снял куртку и объяснил насчет бандажа и пряжки, которая спасла мне жизнь. Расстегнул рубашку, показал пластырь, объяснил, что там под ним.
– Болит, зараза! – честно признался я.
Файндейл прекратил метаться взад-вперед и заглянул мне в глаза.
– Болит?
– Да.
Он потрогал мой бок. Я поморщился.
Он отступил назад, подобрал стул, который швырнул об стенку, поставил его у другого конца стола и уселся напротив меня. Потянулся за сигаретами и зажигалкой, которые я оставил на столе, и закурил. Руки у него все еще тряслись от напряжения.
Я оставил рубашку расстегнутой и навыпуск. Файндейл курил, судорожно затягиваясь, то и дело поглядывая на полоску пластыря и снова отводя глаза. Похоже, это удовлетворило его. Вернуло ему уверенность в себе. Утешило. Файндейл выкурил всю сигарету молча, но дергаться постепенно перестал, и, когда бросил окурок на пол и раздавил его ногой, он выглядел куда более нормальным.