– Так что там насчет Вика? – повторила она.
– А? Ну… они развернули эту кампанию против меня. Силой откупили у меня Катафалка в Аскоте. Подослали ко мне домой Фреда Смита, чтобы он навредил чем мог. Он подсунул Криспину виски и выпустил на шоссе того жеребца-двухлетку. Устроили так, чтобы я купил и потерял Речного Бога. Когда все это, плюс угрозы со стороны самого Вика, не сработало, они решили, что, если сжечь мою конюшню, это поможет делу.
– Это была их ошибка.
– Ага… ну… сожгли они конюшню… – Я снова зевнул. – Этот Фред Смит опять же. Вику с опытным мужиком требовался тупой исполнитель. Ронни Норт был знаком с Фредом Смитом. Вик, наверно, спросил у Ронни, не знает ли он кого-нибудь подходящего, и Ронни предложил Фреда Смита.
– Как все просто!
– Угу… А знаешь, что странно?
– Что?
– Страховая компания, которую надул Вик, – та самая, в которой когда-то работал Криспин.
Мы приехали домой к Софи, и она заварила нам чаю. Мы сидели рядом на диване, временами ласково касаясь друг друга, и прихлебывали горячий живительный напиток.
– Мне надо вздремнуть, – сказала Софи. – Мне к восьми на работу.
Я посмотрел на часы. Половина пятого, а уже темнеет. Зима… День казался таким долгим!
– Ну что, я поехал?
Она улыбнулась.
– Ну, это зависит от того, как ты себя чувствуешь.
– Секс – лучшее обезболивающее!
– Чушь собачья.
Мы легли и принялись осторожно проверять это утверждение на практике. Ну и, конечно, вскоре я забыл про свой порез на боку.
Все было как и в прошлый раз: сладкие, сильные, неторопливые ласки, тонкое наслаждение, пронизывающее с головы до ног… Она дышала ровно и глубоко и улыбалась мне одними глазами, такая же близкая, как моя душа, такая же отстраненная, как ее собственная.
Под конец она сонно произнесла:
– Ты всегда даешь женщинам то, чего им больше всего хочется?
Я удовлетворенно зевнул.
– Мне обычно хочется того же, что и им.
– Глас мудрости… – Она лениво улыбнулась, засыпая.
Меньше чем через два часа нас разбудил ее будильник.
Софи протянула руку, задавила звонок, потом повернула голову и поцеловала меня.
– Секс еще и лучшее снотворное! – сказала она. – Такое ощущение, будто я проспала целую ночь.
Она сварила кофе и по-быстрому пожарила яичницу с беконом – для нее это было время завтрака. На тротуаре она деловито подставила мне щеку для поцелуя, села в машину и уехала на работу.
Я смотрел на тормозные огни, исчезающие вдали. Мне вспомнилось – я когда-то читал, что у авиадиспетчеров самый высокий уровень разводов…
На следующий день Уилтон Янг приехал на скачки в Челтенхем, невзирая на презрение, которое он питал к стипль-чезу из-за его непрезентабельности. Он приехал сюда потому, что его соперник по бизнесу, который был спонсором главной скачки дня, его пригласил. И первым, кого он увидел, был я.
– А ты что здесь делаешь? – осведомился он.
– Меня пригласили.
– А-а.
Он не спросил почему, но я объяснил:
– Я несколько раз выигрывал скачки на лошадях нашего хозяина.
Он задумался и, как ни странно, кивнул:
– Ага. Помню.
Официант поднес нам серебряный поднос с бокалами шампанского. Уилтон Янг взял бокал, отхлебнул, поморщился и сказал мне прямо, что предпочел бы пинту темного.
– Боюсь, у меня для вас плохие новости, – сказал я.
Он тут же встрепенулся, готовый немедленно ринуться в бой.
– Какие?
– Насчет Файндейла.
– А! – Глаза его сузились. – Плохие новости насчет Файндейла – это хорошие новости.
– Человек, которого я посылал в Южную Африку, сказал, что не мог бы поклясться, что те лошади, которые плыли вместе с ним, были ваши.
– А ты ведь говорил, что он был уверен.
– Он сказал, ему показалось, что это ваши лошади, но точно он не знает.
– Суд этого не примет.
– Не примет.
Уилтон Янг глухо заворчал.
– Ну что ж, тогда не стану подавать в суд. Это только даром деньги выбрасывать. Если дело не вполне надежное, суд – это сплошная лотерея.
Его прямота и честность заставили меня ощутить угрызения совести. Мой человек был абсолютно уверен, что лошади были его – он видел бумаги. Я про себя решил, что мы с Файндейлом квиты и впредь пусть он заботится о себе сам.
– Ладно, проехали, – сказал Уилтон Янг. – Надо сводить потери к минимуму! Верно, парень?
– Да, наверно, – согласился я.
– Ты уж мне поверь! А теперь слушай сюда. Я решил купить американскую лошадь. Американцы, они крепкие. Прямо как йоркширцы. – Он говорил совершенно серьезно. – Есть один конь, которого я хочу приобрести. Поезжай и купи его для меня. Его выставят на торги вскоре после Рождества.
Я уставился на него, уже догадываясь, о чем идет речь.
– Феникс Фледжлинг. Двухлеток. Слыхал о таком?
– А вы знаете, что Константин Бреветт тоже хочет его приобрести? – спросил я.
Уилтон Янг громко фыркнул.
– Черт возьми, а ты как думал, почему он понадобился мне? Я хочу натянуть нос этому проклятому пижону. Понял, парень?
В этот самый момент в ложе появился проклятый пижон собственной персоной: плотно сжатые губы, гладко зачесанные седые волосы, очки в толстой черной оправе – почтенный бизнесмен, явившийся прямо с какого-то важного заседания в Сити.
Его мощная фигура и звучный голос, казалось, тут же заполнили собой все помещение. Я подумал, что, похоже, прибывший последним всегда оказывается в более выгодном положении. Может быть, если бы Константин Бреветт и Уилтон Янг это осознали, оба так старались бы прибыть последними, что дело кончилось бы тем, что они бы и вовсе не появлялись. Оно и к лучшему… Константин обвел присутствующих властным взглядом и ненадолго задержался на нас с Уилтоном Янгом. Он немного нахмурился, чуть-чуть поджал губы, секунд пять пристально смотрел на нас, потом отвел глаза.
– А вам никогда не приходило в голову, – медленно спросил я, – что, возможно, нос натягивают именно вам?
– Не пори ерунды!
– Сколько раз вам случалось перехватывать у него лошадей на аукционе?
– Да я уж и не вспомню! – ухмыльнулся Уилтон Янг. – Я обходил его чаще, чем он продавал свои акции!
– Это обошлось вам в огромную сумму денег.
Ухмылка исчезла.
– Это все проклятый Файндейл с Виком Винсентом!
– Но что, если Константин это одобрял? Возможно, именно он все это и задумал…
– Я те прямо скажу, не в ту сторону ты смотришь.
Я закусил нижнюю губу.
– Ну что ж, как вам будет угодно.
– Во-во.
Николь выиграл скачку для любителей при помощи необычайно агрессивной тактики. Соперники осыпали его руганью, распорядители косились. После скачки Николь присоединился ко мне. Вид у него был самый вызывающий. Он сразу пошел в атаку:
– Ну как?
– Если бы ты был профессионалом на гладких скачках, тебя бы дисквалифицировали.
– Это верно.
– Ты настоящий спортсмен, – сухо заметил я.
– Я участвую в скачках не для развлечения.
– А для чего же?
– Ради победы.
– Прямо как Уилтон Янг, – заметил я.
– Что ты имеешь в виду?
– Вы оба не задумываетесь о том, во что обходится победа.
Николь уставился на меня исподлобья.
– Тебе она в свое время обходилась в уйму переломов.
– Н-ну… наверно, каждый расплачивается тем, что его меньше всего волнует.
– А мне плевать, что думают обо мне другие!
– Вот это я и имел в виду.
Мы стояли молча, глядя, как мимо нас скачут лошади. Всю свою жизнь я стоял и смотрел, как мимо скачут лошади. Чем плоха такая жизнь?
– Ты будешь классным жокеем, когда подрастешь, – сказал я.
– Ублюдок! – выпалил Николь, стиснув кулаки со всей яростью двадцатидвухлетнего избалованного мальчишки. Но настроение у него менялось молниеносно. В следующую секунду он коротко и ядовито улыбнулся. – Ладно. Ладно. Ладно! Можешь считать, что сейчас я постарел лет на пять.
Он развернулся на каблуках и ушел. Потом я узнал, что он направился прямо к директору ипподрома и заполнил прошение о выдаче лицензии.
Вик на скачках в Челтенхеме не был. Но мне надо было с ним поговорить, и потому на следующее утро, покончив со срочной домашней работой, я отправился к нему. Жил он возле Эпсома.
Дом Вика был похож на его костюм – та же смесь классической изысканности и вызывающего модерна. Дом, расположенный в конце ухоженной короткой дорожки, сворачивавшей с проселка на окраине Оксшотского леса, был каменный, выстроенный в классической простоте ранневикторианского стиля. Сзади к нему примыкала россыпь подсобных помещений времен короля Эдуарда, а с одной стороны вытянулось просторное одноэтажное новое крыло, в котором были расположены бассейн, оранжерея и комнаты для гостей.
Вик был в конюшне, кирпичном прямоугольном здании, стоящем отдельно от дома. Он вышел из-под арки, увидел меня, стоящего у машины, и подошел, не проявляя ни малейшей радости по поводу моего появления.
– Какого черта тебе здесь надо?
– Поговорить с тобой.
Холодное небо было затянуто низкими облаками, и первые тяжелые капли говорили о надвигающемся ливне. Вик сердито сказал, что говорить ему со мной не о чем.
– Зато мне есть о чем, – возразил я.
Дождь полил не на шутку. Вик развернулся на каблуках и заторопился в дом. Я шел за ним по пятам. Когда Вик обнаружил, что я вхожу в его дом следом за ним, он разозлился еще больше.
– Мне с тобой говорить не о чем! – повторил он.
– Тогда выслушай.
Мы стояли в широком коридоре, ведущем из старой части здания в новую, и тепло выходило из дома наружу, в холодную суррейскую зиму. Вик поджал губы, затворил наружную дверь и дернул головой, приглашая меня следовать за ним.
Денег он явно не жалел. Бледно-голубые паласы уходят за горизонт. Повсюду огромные плюшевые диваны. Комнатные растения величиной с молодые деревца в вазонах в греческом стиле. Я подумал, что у него, наверное, круглая ванна с золотыми кранами и на постели – водяной матрац с подогревом.