Вообще-то любой портной счел бы за честь шить подвенечное платье для невесты Берка и примчался бы в имение по первому зову. Любой, но не самый лучший, как говаривала матушка Иттана.
– Мне и так пришлось кланяться ему в ноги, только бы напроситься на эту неделю! – хвасталась она, а я не понимала: куда так торопиться?
В ателье, забитом тканями и готовыми одежками, нас встретила помощница портного, предложила напитков и сладостей, а получив отказ, начала снимать мерки.
– Какая тощая! – неприкрыто ужасалась эта пухлощекая женщина, поднимая мои руки, ощупывая ребра и обхватывая мерной рулеткой грудь. Я испытание выдерживала героически, а главное – молча.
Графиня же поддакивала:
– И не говорите! Я ее и так кормлю, и этак, и десерт со взбитыми сливочками подношу, и маслице в кашку добавляю. Не толстеет.
– А может, глисты?
«А может, хватит?» – подумала я, но лишь улыбнулась в ответ на озадаченный взгляд помощницы.
Надо мной измывались недолго. Пообещали удивить, поразить и обескуражить.
Честно говоря, даже мне, совершенно неграмотной девице, казалось, что это три значения одного и того же слова.
После помощница предложила графине снять с нее мерки.
– Таким случаем грех не воспользоваться! – подумав, ответила Анита Берк. – Когда еще сам маэстро пошьет мне платье? Деточка, подождешь?
Меня совершенно не грела мысль задержаться в ателье и слушать болтовню ни о чем. Потому изобразила мордашку потоскливее и изрекла, хватаясь за живот:
– Мне с утра совсем нездоровится. Можно, я пойду?
– Ну точно, глисты, – с пониманием дела заключила помощница.
Графиня закивала. Напоследок чмокнула меня в щечку (помощница этот жест отметила и удивленно качнула головой, мол, и не брезгует же целоваться) и вернулась к обсуждению фасона и цвета.
Без сопровождения на улице дышалось гораздо легче, и я никуда не спешила. Брела по булыжным мостовым и любовалась сапожками с блестящими пряжками, которые на ногах смотрелись ну очень хорошо. Гораздо лучше потрепанных и развалившихся прежних ботинок.
Да уж, хорошо быть богатым. Захотел вон ту слойку с повидлом – покупаешь, не считая монет. Понравились бусы из цветного стекла (сестрица Аниты Берк о таких отзывалась пренебрежительно: «дешевая безвкусица», а мне нравилось) – берешь без раздумий. Протягивает тебе малец замызганную ладошку – и ты подаешь ему серебрушку, потому что помнишь, каково голодать неделями и с обидой смотреть на таких вот сытых и довольных взрослых.
Малец серебрушку взял, но не сбежал, а дернул за рукав. Требовательно так дернул.
– Чего тебе? – спросила я.
Парнишка вытянул руку. В кулаке он сжимал клочок бумаги. Я взяла клочок, пригляделась к размытому почерку и кляксам от чернил. Некто писал с ошибками, очень коряво и неумело.
Молышка, тыж недумаеш что я так за просто тебя отдам? Ты пренадлежиш мне.
И я сразу поняла, от кого послание.
– Спасибо, – немеющими губами сказала мальцу.
Тот хихикнул и убежал.
Ладно, бояться нечего. Иттан придумает, как поступить. Он всегда все знает. Он умный и сильный.
Тогда почему руки трясутся, в глазах темнеет, а кожа вспоминает грубые поглаживания Кейбла?
Как же все-таки страшно…
Глава 5
Иттан и Тая
Гул шагов звонче обычного, хруст камней под подошвами взрывается о своды подземелий. Затопленный город будто вымер. Здешние жители недаром зовутся крысами – как звери, они чуют опасность и прячутся в норах.
Иттан насвистывает под нос детскую песенку. Ему отчего-то радостно, словно услыхал хорошую весть. Пальцы раз за разом разглаживают мятый клочок бумаги. А в воздухе повисла человеческая боль. Ее так много, что давит на грудную клетку. Иттан вдыхает невероятный запах, смакует его ноты и послевкусия. Боль – сложна и многогранна.
Прежний Иттан не понимал ее прелести. Он был глуп до тошноты. Держался за свои слабости и нелепые принципы.
Ему повезло оказаться в той завесе и познакомиться с Тьмой.
Жилище Кейбла огромно. У входа караулит здоровяк с бычьим взглядом и такой же бычьей шеей. Иттан приветливо здоровается с ним. Улыбается уголками губ, и необъяснимый страх колом забивается в глотку здоровяка. Он сжимает горло лапищами, невнятно булькает, а Иттан спокойно проходит мимо.
– Кейбл! – зовет насмешливо, встав в центре помещения с длинным обеденным столом и лавками. – Ну где же ты?!
Первыми выходят его люди, обступая гостя плотным кольцом. Где-то за их широкими спинами прячется рыжеволосая крыса, возомнившая себя не только мужчиной, но и чьим-то хозяином.
– Неужели боишься? – Иттан облизывает пересохшие от предвкушения губы.
Магия рвется наружу, но он сдерживает ее, и энергетические потоки перетекают от кончиков пальцев к затылку, щекочут позвоночник. Будоражат. Предчувствуют.
Тьма предвкушает и направляет.
– Тебя? – Кейбл ржет и продвигается вперед, локтями распихивая своих приспешников. – Однажды я тебя уже убил. На этот раз буду умнее и лично прослежу, чтобы твое тело изглодали подводники.
Иттан широко разводит руками. «Возьми, – кричат его глаза. – Ну же, убей, раз можешь. Покажи себя!»
Кейбл разминает пальцы, как перед хорошей дракой. Изгибает шею вправо и влево. Иттан не двигается, но улыбается Кейблу точно старому знакомому.
Их разделяют три шага.
– Как ты выжил? – спрашивает рыжеволосый. – Когда тебя сбрасывали вниз, ты уже не дышал. То месиво из костей просто не могло исцелиться.
– Может, я и сейчас не дышу. – Иттан с наслаждением втягивает носом воздух. – Хочешь убедиться, крысеныш?
Кейбл рычит, но не бросается. Выжидает.
– Скажи, как ты выжил, и я отпущу тебя к мамочке и папочке! – хохочет он. – Только Таю придется отдать, негоже лапать чужих девочек.
Последние три шага преодолевает Иттан. Кейбл замахивается. С виду он безоружен, если бы не стилет, спрятанный в рукаве. Тот неразличим, только поблескивает острие.
Промахивается. А Иттан, не стирая с губ мечтательной ухмылки, порывом ветра выбивает оружие из пальцев. Стилет отскакивает далеко вправо.
– Теперь мы равны. – Смеется, протягивая ладонь для рукопожатия. – Или нет, – добавляет, когда невидимая сила вышибает из Кейбла дыхание.
Рыжеволосый падает на колени. Его язык опух и вывалился изо рта, похожий на земляного червя. Белки глаз покраснели. Громилы спешат на подмогу, но ударяются о силовое поле. Новый Иттан силен. От светлого мага осталась только оболочка.
Благодаря Кейблу и Тьме он погиб и переродился. Стал лучше.
– Тая не принадлежит тебе, – бубнит точно заклинание. – Повтори.
Кейбл свистит, но слова неразличимы. Впрочем, Иттану чудятся в мычании угрозы и проклятия.
– Что в этом сложного? – неподдельно удивляется он. – Тая. Не. Принадлежит. Мне. Просто скажи это, и разойдемся с миром! – повторяет нетерпеливо.
Кейбл хрипит.
Иттан рывком опускает его нижнюю челюсть и вместе с языком пропихивает в рот записку, которую получила Тая.
– Жуй.
Дыхание восстанавливается, и Кейбл покорно жует. Затем разевает рот как хороший мальчик, исполнивший приказ.
Иттан кивает. Легкий толчок в лоб, и Кейбл заваливается на спину.
Отползает к своим, а губы шепчут слова извинений:
– Тая твоя… твоя… прости… Я не трону ее… прости же!
Кейблу до сих пор чудится смерть, рисующая на его спине узоры из капель пота.
Иттан не прекращает улыбаться. Разворачивается и уходит.
Напоследок только взмахивает рукой.
С упоением слушает, как лопаются сосуды и ломаются позвонки. Как безжизненное рыжеволосое тело с вывернутой головой бухается на гниющий от влаги пол.
И уходит.
Но направляется не домой, а к бурлящей бездне.
Там его давно ждут. Завеса избрала его, наградила отметиной-слепотой, и когда Иттан прозрел, она позволила слиться с ней.
Я не находила себе места. Зря, наверное, показала Иттану ту записку. Он вмиг посерьезнел, отложил книгу и поспешил уйти, чтобы «разобраться с мерзавцем раз и навсегда».
– Ты не будешь драться с Кейблом. – Я преградила ему путь и уперла руки в бока. – Нет, нет и еще сотню раз нет! Не позволю. У него десятки людей, а ты совсем один.
– Обговорю с отцом, как выманить этих гадов на поверхность, а там их сцапает стража. – Иттан коснулся губами моего лба. Голос его звучал убедительно. – Отдыхай, скоро буду.
Поверила. Вот дура!
Время шло, а Иттан не появлялся. Я выглядывала в окно и прислушивалась к шагам, но знакомых среди тех не было. Пыталась уснуть – проснусь, а он уже рядышком, греет макушку своим дыханием, – но не могла. Ворочалась, накрывалась с головой подушкой.
Над головой тикали зачарованные магией часы, мешая сосредоточиться.
Я вскочила с постели и наскоро оделась. Вышла из убежища-комнаты и двинулась по затихшему сонному дому. На непривычно пустой кухоньке попила воды и закусила одиноким пирожным. Увидь меня кухарка, бухнулась бы в обморок – будущая графиня не должна с упоением поедать вчерашнюю булку; это моветон! Но мне нравилось слово «моветон», а еще больше нравились подсохшие пирожные. Я посидела в пустой столовой. И собиралась воротиться в постель, но ноги сами принесли в библиотеку.
Только рядом с книгами мне было спокойно и не дрожали руки.
Буквы свои, родные, понятные.
Все-таки это особый вид магии. Мне не дано управлять ветрами, зато Слова открывают будущее.
Я – настоящий маг!
Почти как Иттан.
Зажгла свечу и вытянула наугад книгу в ярко-зеленой обложке. С трепетом провела по корешку. Скользнула внутрь страниц кончиками пальцев, будто под одежду любимого мужчины.
Буквы приветствовали меня.
Я хотела увидеть будущее, но постучалось прошлое. Оно ударило по глазам – не пришлось даже вчитываться и напрягаться.
…Посреди зимнего леса петляет короткостриженая темноволосая девушка в пышном подвенечном платье. За ней не то плывет, не то идет по воздуху нагая женщина, объятая пламенем. Девушка ступает на тончайший лед, сковывающий лесное озеро. Женщина тянется за ней. Секунда, в которую вроде бы не происходит ровным счетом ничего, но лед трескается паутинкой. Девушка идет ко дну, и женщина – за ней следом.