– Это там ты родился?
Он кивнул.
– Но мы отвлеклись.
Наш разговор прервал стук в дверь. Матеуш вскочил и впустил слугу, симпатичного темноволосого парня.
– Принесите нам с кухни две тарелки с едой. Все, что там у вас есть и так чудесно пахнет. И две пинты эля, пожалуйста.
Парень пробормотал что-то на непонятном мне языке, Матеуш дружелюбно ему ответил. Они перекинулись еще парой фраз, и все это время слуга не отводил от меня блестящих любопытством темных глаз. Потом он ушел выполнять поручение, а Матеуш закрыл за ним дверь и обернулся ко мне.
– Многие моряки считают вас мифическими существами, но удивительно, сколько из них при этом прилежно высматривают вас во время морских путешествий. Когда я был мальчишкой, мой двоюродный дедушка Герхард рассказывал мне разные истории. По его словам, его брат был женат на русалке!
Снова раздался стук, и тот же слуга вернулся с двумя кружками эля – капли напитка стекали по прозрачным стенкам – и поставил их на круглый столик возле наших кресел. Глаза его задержались на мне. Они с Матеушем опять о чем-то поговорили, а потом парень вышел из комнаты пятясь, ни разу не повернувшись ко мне спиной.
– Однажды она исчезла, прихватив с собой семейные драгоценности и золото.
– Ты ему верил?
– Пока был совсем маленьким, да. А повзрослев, понял, что он просто шутил надо мной.
– Это так, – подтвердила я. – Сиренам не нужны человеческие сокровища. У нас достаточно своих богатств. – Я прикусила губу, сообразив, что ляпнула лишнее. Никто не должен знать о моем народе, а я сейчас выдала одну из сокровенных тайн. Моя мать сейчас бы зачаровала Матеуша голосом сирены и стерла бы память ему и всем мужчинам, носившим пресную воду ради моего спасения.
– А люди, что лили пресную воду в мою ловушку на корабле, работают на тебя?
– Большинство. Моряки, работники дока из Сент-Круа. А еще там было несколько местных крестьян, мы их встретили и позвали на подмогу, чтобы освободить тебя.
– Но именно ты знал, что нужно делать?
Матеуш отхлебнул большой глоток эля, и над его верхней губой появились пенные усы. Он вытер их рукавом. Я голодным взглядом наблюдала за его жестами, любуясь пухлыми губами и белыми зубами.
– Дедушка Герхард рассказывал, что от соленой воды русалки становятся недружелюбными. – Матеуш с осторожностью подбирал слова. – А вот пресная вода оказывает обратное действие. Я не знал, сочинил он это или нет. Но подумал, что стоит попытаться помочь такому красивому созданию. Мужчинам не часто случается увидеть русалок вблизи.
– Но ты не боялся?
Брови его сдвинулись.
– А чего мне было бояться?
– Дедушка Герхард не рассказывал тебе о наших волшебных силах?
– О том, что вы превращаетесь по желанию из русалок в людей и обратно? Конечно. Или о том, что у вас прекрасные голоса и вы можете зачаровать мужчин своим пением и привести к погибели? – Он взмахнул рукой и встретился со мной взглядом. – Если бы ты хотела околдовать меня, уже давно бы это сделала.
Так он не знал о магии, которой обладает русалочий голос! Знай он об этом, вероятно, не стал бы меня спасать из страха, что я лишу его разума и богатства.
Нам принесли огромные тарелки еды: там возвышались горки жареной рыбы и вареной картошки, толстые ломтики ветчины, и еще лежало нечто напоминавшее по виду толстый банан, а по вкусу картофель, нарезанный ломтиками и поджаренный. Я с упоением поглощала пищу, а Матеуш все время отвлекался от еды и рассказывал, какое выражение лица было у его работника, прибежавшего в таверну с рассказом о находке. Он с трудом скрывал, что они обнаружили нечто невероятное. Матеуш от души смеялся, описывая, как этот парень по имени Свигг примчался, раскрасневшись и запыхавшись, в таверну. Заговорил от самых дверей, от волнения брызжа слюной. А потом вдруг одеревенел, будто манекен, ведь Матеуш учил их вести себя как джентльмены.
Свигг заметил Матеуша за угловым столом – тот склонился над бухгалтерскими книгами – и застенчиво, на цыпочках подошел к нему, нарочито неторопливо, хотя ему явно хотелось бежать со всех ног. Его пародийная попытка показать, что он ничего не знает, а просто подошел поздороваться, и никаких новостей у него нет, тут же привлекла внимание Матеуша.
Конечно, новость тут же заставила Матеуша отложить дела и немедленно присоединиться к компании на пляже, чтобы проверить правдивость сказок деда.
– Когда я впервые взглянул на тебя, – пробормотал Матеуш, набив рот картофелем, – подумал, что в жизни не встречал никого прекраснее.
Я проглотила последний кусочек рыбы и впилась в него взглядом.
– Я подумала то же о тебе.
Матеуш перестал жевать и уставился на меня, так широко открыв глаза, что белки стали видны почти целиком. Прошло много времени, прежде чем он наконец проглотил свою еду. Я наблюдала, как она проскакивает ему в горло.
– Ни одна женщина не называла меня красивым, – сказал он наконец. – Особы того круга и воспитания, с которыми моя мать считает для меня достойным общаться, не произносят вслух подобные вещи.
– Но они ведь так думают, – я откусила еще кусочек банана-картофеля и запила большим глотком пива.
– Полагаю, они описывают меня как «хорошую партию» и «перспективного кавалера». – В его словах прозвучала горечь. – До того, как моя компания стала процветать, те же самые женщины не удостаивали меня взглядом, встретив на улице. Я ведь сын плотника и не заслуживал их внимания. Как быстро изменилось их мнение, когда в мою сторону подул ветер фортуны!
Меня порадовал его презрительный тон.
– Так ты не связан обязательствами ни с одной из них?
Он моргнул и снова посмотрел на меня с изумлением. А потом разразился смехом.
– Ты не пытаешься выбирать выражения, русалка.
– Зачем мне это делать?
– Прекрасный вопрос, – он поднял вверх палец, – и будь я философски настроен, мог бы провести не один вечер, обдумывая ответ. – Матеуш продолжал говорить, пока мы заканчивали ужин и допивали эль, о трудностях галантной жизни. Он не раз упомянул, что хоть я и выгляжу как женщина, но веду себя иначе. Уважающая себя женщина не стала бы ужинать наедине с мужчиной и уж тем более не стояла бы без стеснения в чем мать родила перед толпой глазеющих на нее работяг.
Я не прислушивалась к его словам, наслаждаясь теплом, которое рождал во мне звук его голоса.
Наконец он спросил меня:
– А что ты будешь делать теперь, обретя свободу?
Я изумленно уставилась на него. Этот вопрос так огорошил меня, что от неожиданности ко мне вернулась способность мыслить здраво.
– Отправлюсь с тобой и стану твоей женой, – ответила я, отставив в сторону пустую тарелку.
Матеуш подавился последним кусочком рыбы, закашлялся и засипел.
Встревожившись, я встала и хлопнула его ладонью между лопаток. Наверное, слишком сильно. Он выдохнул, лицо его покраснело, и слезы полились по щекам. Я протянула ему недопитую кружку эля. Он с благодарностью глотнул и громко задышал носом.
– Нельзя так шутить, когда у мужчины полон рот еды, – просипел он, снова откашлявшись в кулак и потом постучав себя по груди. – И в таких местах, где любит общаться с людьми моя мать.
– Это не шутка, – я снова опустилась в кресло. – Тебе нехорошо?
Он снова замолчал, широко раскрыв глаза и разглядывая меня.
– Мой бог, так ты серьезно?
Мне не пришлось отвечать: мое намерение читалось на моем лице. Почему не сказать этому мужчине, что я хочу его? Это лучше, чем использовать на нем голос сирены. Я чувствовала, что нравлюсь ему. То, как он описывал женщин в своем городе, говорило о многом.
Хотя Океанос и не был мной забыт, возвращение в его пещеры и блестящие бассейны и восстановление равновесия, мира и благоденствия стало казаться мне не такой уж значимой целью. Во мне укоренилось новое желание, превозмогавшее все остальные – сделать Матеуша своим партнером, родить ребенка и жить с мужчиной, в которого я уже успела влюбиться.
Видите ли, часть проклятия сирены – самая коварная, на мой взгляд – его способность управлять ее желаниями и целями. Без своего самоцвета она становится игрушкой dyάs, настолько же зависимой от соли, как росток юного дерева от солнца и превратностей погоды. Пчела летит от цветка к цветку и никогда не задерживается на одном из них надолго. Но нектар каждого цветка кажется ей самым вкусным, и ни один другой цветок не отвлекает ее, пока она не выпьет этот нектар до последней капли.
Но потом пчела втягивает хоботок и устремляется дальше.
Глава 8
Наша скромная свадьба прошла в Сент-Круа, в окружении работников Матеуша, людей из портовой деревушки и местных крестьян. Мы были счастливы, и каждый пришедший гость внес свой вклад в торжественный ужин.
– Разве ты не хочешь устроить все это у себя дома, чтобы твои родные могли присутствовать? – спросила я Матеуша за несколько дней до церемонии.
– Я бы очень этого хотел, но из Сент-Круа мой путь лежит в Южную Каролину, потом в Бостон и Белфаст. Только осенью я вернусь домой. – Он прикоснулся к моей щеке и с любовью посмотрел на меня. – Не знаю, как ты, а я не хочу ждать так долго. К тому же мои ребята будут стесняться присутствия женщины на борту. Если только она не моя жена.
Я с легкостью согласилась с его решением. Сирены не ждут своих родственников на свадьбах. Цикл спаривания – время одиночества, но мы забывали о власти цикла над нами, пока становились его частью. В то время я была самозабвенно влюблена в Матеуша и всерьез намеревалась остаться с ним на суше. Я была счастлива, начиная новую жизнь, и власть Соли казалась чем-то далеким и неопасным.
Вместе с Матеушем и его командой я побывала во многих местах, познакомилась с людьми, работавшими на него. Они обращались со мной с огромным уважением и почтением и учили польскому языку, при этом не задавая слишком много вопросов.
Другое дело мать Матеуша.
Когда мы наконец добрались к нему домой в Польшу, нас встретили в доках его родители – пани Александра и пан Эмун. Их известили о нашем приезде, когда наше судно только появилось на горизонте. Пани Александра была миниатюрной дамой в просто пошитом платье неярких тонов. Чепчик покрывал ее серебристо-седые волосы. Руки огрубели от тяжелой работы. Матеуш рассказывал, что она работала прачкой, пока его деловое предприятие не стало приносить достаточно прибыли, позволив ей бросить тяжкий труд. Пан Эмун походил на Матеуша, только был старше и сутулился. Он оказался немногословен. Я почувствовала, что он сразу признал меня частью семьи.