а мысленно их называть, – меня озарило откровение.
Я стала их новой Государыней. Соль посчитала меня достойной власти, и моя связь с нашим народом ощущалась обеими сторонами.
Аполлиона знала о моем приближении, ведь она тоже это чувствовала. Я размышляла об этом, поднимаясь по ступенькам тронного зала, чтобы принять свою судьбу. Я молчала, каким-то уголком сознания пытаясь отрицать выбор Соли, хотя мое тело точно знало, как в реальности обстоят дела. Так девочка не может отрицать приход своих первых месячных.
Поднявшись на последнюю ступеньку, я стояла нагая, и вода стекала с моего тела. Пожелай я платье, мне бы его тут же дали, как Аполлионе в тот день, когда она стала Государыней. Я шагнула к трону и к матери.
И хотя у нее было время подготовиться к моему появлению, она с трудом скрывала свое потрясение. То ли не могла поверить, что так скоро потеряла власть, то ли отказывалась смириться с тем, что я оказалась способной и достойной занять столь высокое положение. Я этого уже не узнаю. Но она не вела себя так изящно, как когда-то Одэниалис, передававшая корону своей преемнице.
Аполлиона дышала медленно, тяжело, ее грудь и плечи вздымались, жилы на шее натянулись. Она пыталась справиться с собой. Теперь я была выше ее по положению: Соль так решила, и ни одна русалка Океаноса не могла с этим спорить – и меньше всего прежняя Государыня.
Мы с ней уставились друг на друга. Наши глаза встретились, и казалось невозможным прервать этот бесконечно долгий безмолвный диалог. Ее взгляд был леденящим, а челюсть двигалась, словно она скрежетала зубами, готовясь к тому, что предстояло сделать.
Зал заполнили сирены, пришли foniádes и выстроились в шеренги справа и слева от аквамаринового трона.
Сидя на троне, Аполлиона долго смотрела на меня. И лишь когда пауза стала казаться бесконечной, она поднялась и спустилась по ступенькам. Встала передо мной, но целовать не стала. Я подсознательно ощущала ее борьбу с эмоциями, и волна жалости накрыла меня. Наверное, мое суровое лицо смягчилось, потому что в ее глазах промелькнуло уважение.
Я сделала то, чего она не ожидала, и Соль сказала мне, что я поступила правильно и подобающе.
– Мое имя Сибеллен. – Эхо подхватило мои слова.
Аполлиона коротко кивнула, словно наконец приняла неизбежное. Она сняла аквамариновую корону и водрузила мне ее на голову. Потом передала ожерелье и, после того как оно легло на мои ключицы, помедлила. И лишь затем коснулась основания моего горла, опустив взгляд.
Но и мне пришлось испытать мгновения борьбы с собой, ведь как только самоцветы коснулись моей головы, в мой мозг хлынули воспоминания, и я чуть не пошатнулась от неожиданности. Перед моим мысленным взором предстали Матеуш, Эмун и Михал и другие люди, которых я знала в Польше, но нечетко, словно персонажи сна, который я видела давным-давно. Я не чувствовала боли, лишь смирение. Я сирена, и таков порядок вещей. Смысла оплакивать утраченное нет. Я стала Государыней, и это произошло после того, как я пожертвовала своей человеческой семьей.
Передача власти Государыни – момент не для пустой болтовни. Это произошло. Я повернулась к собравшимся сиренам и произнесла:
– Я, Сибеллен из Океаноса, смиренно принимаю коронацию Соли и стану служить вашей Государыней.
Вот так, нечаянным образом я достигла первоначальной цели, хоть и была убеждена в своем провале.
Я стала новой Государыней Океаноса.
После того как сирены отдали мне дань уважения и удалились из тронного зала, там остались лишь foniádes, Полли и Ника. Я подозвала foniádes ближе. Мой новый указ я собиралась сообщить им и через них довести до других.
– Вы больше не должны причинять вред атлантам, пересекающим наши границы, – велела я.
Тело Полли натянулось как струна, и она подвинулась ближе.
– Сибеллен, умоляю тебя не торопиться, – она подняла руку и махнула в сторону арочного прохода за троном. – Прошу тебя, посети Зал Анамны до того, как менять что-либо в отношении атлантов.
– Зал Анамны? – Тогда я впервые услышала это название.
– «Анамна» значит «воспоминания», – тихо произнесла Ника. – Один из даров, который дается только Государыне. – Ее осуждающий взгляд скользнул по лицу Полли. – Одна из многих вещей, о которых твоя матушка не удосужилась рассказать тебе в детстве.
Полли грациозно потупилась, словно от стыда, но это длилось всего мгновение, потом она снова подняла глаза.
– Я не хотела докучать тебе подобными вещами…
– Вещами, которые, по твоему мнению, мне никогда не понадобятся, – прервала я ее на полуслове, чувствуя червячок разочарования у себя в животе. – Твои планы в отношении Океаноса всегда были связаны с тобой одной, мама. Если бы ты обучила меня так, как подобало матери…
– Я лишь пыталась защитить тебя, Сибеллен.
– Это лишь часть того, что требуется, Полли. – Мои слова прозвучали резко, о чем я немедленно пожалела. Эта женщина совершила много ошибок, но она все еще любила меня своей неидеальной формой любви. Наверное, единственной, какую ей самой доводилось получать в жизни.
Мой тон смягчился.
– Я научилась тому, что задача матери обучать, защищать и обеспечивать своего ребенка… – Я замолчала, ощутив лицемерие собственных слов: они полоснули меня как острое лезвие. Я резко сглотнула.
Сирены заботились о своих дочерях, но как насчет милых мальчиков, которых приходилось бросать? Мне ли наставлять Полли в вопросах материнства, если я столько раз не смогла выполнить собственные обязанности?
– Это правильно, что ты теперь называешь меня Полли, – произнесла мать, удивив меня несвойственным ей смирением и принятием, прозвучавшим в этих словах. – Я была неправа, недооценивая тебя и держа в неведении. Надеюсь, однажды ты сумеешь меня простить. – Это было настолько не в характере нашей прежней правительницы, что мы с Никой переглянулись, подозревая какую-то уловку. И в положении Государыни, и в нынешнем Полли оставалась царственной, властной и никогда не признавала свою неправоту. – Но поскольку я носила эту корону, умоляю тебя воспользоваться всеми дарами, что она приносит. Узнай о нашем прошлом до того, как отказываться от защиты, ради обеспечения которой я стольким пожертвовала. – Она снова указала рукой на арку позади трона.
Я повернулась к ней и пошла наверх по ступенькам. Взглядом я пригласила Нику следовать за мной. Мы прошли с ней вместе через Зал Анамны.
– Что это за место? – Эхо моего голоса гулко зазвучало в темноте, дав мне понять, как велика и пустынна эта пещера.
Звук камня, скрежещущего о камень, заставил меня обернуться. Ника положила руки на огромный валун, стоявший на полке, прикрепленной к стене у дверного проема, стараясь сдвинуть его в сторону. Солнечный свет проник в расселину в стене за валуном. И я ахнула, увидев, что получилось.
Свет зигзагами пересекал зал, отыскивая отражающие поверхности, изготовленные специально для этой цели: они полностью осветили Зал Анамны. Я бесшумно пошла по пещере, ступая босыми ногами по холодному неровному полу.
– Государыня наследует воспоминания всех Государынь, правивших до нее, – пояснила Ника, шагая следом за мной.
Неровные стены пещеры украшали мозаики. Созданные из разных плиток со светоотражающим эффектом и без него, а также драгоценных и поделочных камней, они представляли собой портреты сирен – их были сотни. Пещера поворачивала и уходила в глубь горы. То тут, то там попадались неровные ступеньки, и впереди не виднелось ни одной прямой линии. Портреты и декоративные элементы тоже не имели прямых линий: все выглядело естественно, асимметрично, ярко и очень красиво.
Портреты различались столь же сильно, как, без сомнения, и сирены, изображенные на них. Одни, запечатленные в человеческом облике, но явно здесь, в залах Калифаса, прикрывали наготу одеждой, другие оставались обнаженными. Некоторые портреты были поясными, другие представляли Государынь во весь рост, на фоне морских пейзажей или земных ландшафтов, сидящими или замершими выпрямившись. Хватало и сирен в объятиях родной океанской стихии.
– Кто их создал? – спросила я, затаив дыхание. Я медленно шла по залу, останавливаясь, чтобы внимательно рассмотреть портреты по обе стороны от меня.
– Сирены. Кто же еще? – отозвалась Ника. – Новый портрет, созданный той из нас, кого подвигнет на это Соль, появляется вскоре после того, как правление очередной Государыни подходит к концу. Выполняет его та, у кого есть истинный талант и эмоциональная привязанность к бывшей Государыне. Соль знает, кого выбрать.
– Соль знает, – повторила я ее слова и протянула руку, желая потрогать одну из мозаик, но отдернула пальцы, внезапно догадываясь, что результат такого прикосновения – вовсе не тактильное ощущение, а нечто куда большее.
С портрета на меня смотрела Государыня в ярком лазурном платье из струящейся ткани. Она стояла на фоне покрытого зеленью горного склона. Позади виднелись колонны и крыши домов. Глаза ее выполнили из искрящихся коричневых и оранжевых плиток, а лицо – из гладкой цветной керамики. Вероятно, благодаря подбору материалов глаза портрета казались живыми. И создавалось ощущение, что взгляд ее следует за мной, куда бы я ни направилась.
– Как им удалось этого достичь? – Я не в силах была оторваться от лица Государыни на стене.
– Чего именно?
– Ее глаза, они двигаются.
Ника тихо усмехнулась.
– Они не двигаются, это кажется только тебе. В этих портретах история и знания Государынь, твоих предшественниц. Все, что они знали и пережили, – весь их опыт теперь твой.
– Но как?
– Только Соль знает. Это магия, – Ника рассмеялась, но смех ее тут же смолк. – И часть нашего проклятия. Никому из нас неизвестно, как именно это происходит, но, думаю, стоит тебе прикоснуться к портрету, и ты все сама узнаешь.
Я сделала шаг назад: сначала мне хотелось осмотреть всю эту невероятную галерею.
В сопровождении Ники я обошла весь зал, запоминая облик сирен, правивших в этих изобильных землях до меня. Каждое тело, каждое лицо сохраняло приданное ему выражение, но глаза неизменно оживали и приходили в движение. Ни на одном из мозаичных изображений не стояло дат рождения и смерти, как это принято у людей, но на каждом портрете значилось имя – имя Государыни.