Полли сомкнула губы и отступила, молча кипя от злости. Она никогда не сказала бы всего этого в присутствии других, и позволила себе такие слова лишь оттого, что чувствовала себя вправе как мать и предыдущая Государыня. Но в тот день, когда Полли взошла на трон и перестала заботиться обо мне, она сама отказалась от права давать мне советы.
Сирены продолжали стекаться в тронный зал, заполняя огромную пещеру звуками дыхания и шлепаньем босых ног. Я заметила в толпе голубую голову Ники: она старалась протиснуться поближе ко мне.
– Кое-что важное было скрыто от вас, – заговорила я, сделав шаг наверх и встав рядом с троном, но садиться не стала. – Вы живете, полагая, что нет на свете морейцев мужского пола, что их не существует. Но когда-то тритоны наполняли залы и воды Океаноса. Они были храбрыми и красивыми. Были нашими защитниками и возлюбленными. Когда-то в этих самых залах рождались мальчики.
Шепот поднялся в пещере: удивленные, радостные возгласы и вопросы звучали со всех сторон.
– Давным-давно что-то случилось с нашими тритонами, и теперь мы вынуждены спариваться с людьми, чтобы сохранить свой вид. Каждой из нас приходится отважно идти навстречу проклятию. Но так было не всегда. Когда-то мы мирно жили здесь и отправлялись на сушу, только если сами того хотели. Когда-то морейцы были самодостаточны: сирены и тритоны жили рядом и создавали семьи. И сейчас я ищу добровольцев. Храбрых сирен, готовых исследовать океаны: как наш, так и далекий Тихий. По всей вероятности, вам понадобятся годы странствий. Но надо найти причину этой перемены, иначе мы навсегда останемся рабынями dyάs. Я никого не стану принуждать, но прошу вас об этом. Каждая, кто захочет отправиться на поиски, пусть выйдет вперед.
Четыре русалки уже пробивались через толпу. Когда они, решительные и спокойные, замерли, вышли еще две. А потом к этой компании присоединились еще две сирены, они заняли места справа и слева от более смелых.
Тарга, Эмун и Антони смотрели на меня во все глаза: в их взглядах читалось потрясение. Над бровью Эмуна выступили бисеринки пота; он вытер лоб рукавом.
– Даже слушать об этом трудно без напряжения, – заметил он. – Не могу представить, каково пережить подобные воспоминания.
– Уверена, это было ужасно, – с содроганием обронила Тарга.
Антони, стоявший у окна, пересек комнату, сел рядом с ней и снова нежно обнял за плечи.
Тарга продолжала:
– Теперь я понимаю, что ты имела в виду, сравнивая мой способ сохранить твой рассказ на смартфон и то, что хранит Зал Анамны. Он словно тайный архив, предназначенный лишь для тебя.
– Как вы поступили с волонтерами? – поинтересовался Антони.
– Я отправила этих сирен на поиски тритонов либо информации о том, что же с ними (и нами) случилось, – пояснила я. Взгляд мой скользнул в сторону Эмуна. – Сто пятьдесят лет спустя доказательство их существования пришло ко мне… в облике моего собственного сына.
Глаза Эмуна сияли от избытка чувств. Каково же ему чувствовать себя, возможно, последним мужчиной нашего вида, подумалось мне.
Наклонившись вперед, я потянулась и взглянула в окно: уже начинало темнеть. Скоро Фина позовет нас ужинать.
– Из воспоминаний Сисиниксы ясно следовало, – продолжила я, – что сирены и тритоны когда-то спаривались друг с другом и у них рождалось потомство обоих полов. Но в какой-то момент с тритонами что-то случилось: их поразила болезнь, проклятие или еще что-нибудь. Я разделила сирен-добровольцев на пары и отправила двоих в Северную Атлантику, двоих в Южную Атлантику, двоих в Тихий океан через Индийский и двоих в северную часть Тихого океана. Все восемь вернулись ни с чем, и каждые двадцать лет я стала посылать на поиски новые группы. Но позже они перестали возвращаться.
Тарга округлила глаза.
– Пропали?
Я кивнула.
– И хуже того, многие сирены, покидавшие пределы Океаноса, например для спаривания, тоже не вернулись домой. Но прежде, чем я доберусь до этой части истории, мне надо рассказать вам про Йозефа.
Глаза Тарги округлились еще больше.
– Наконец-то! Я умирала от желания узнать, зачем ты хотела позвать его сюда. Он твой бывший партнер? И когда ты познакомилась с ним? Ему на вид не больше сорока.
Я улыбнулась дочери.
– Уверяю тебе, ему куда больше.
Глава 14
Прошли десятилетия. Для нас это был период мира и процветания. Иногда по нашей территории проплывали жалко выглядевшие атланты, и мы разрешали им поесть и отдохнуть. Я отправляла добровольцев прочесывать Мировой океан в поисках тритонов, зная, что это огромный труд, и не ожидая кого-либо из них назад раньше чем через пять лет.
Я проводила много времени в Зале Анамны, роясь в воспоминаниях Государынь в попытке определить момент, когда исчезли тритоны. Но хотя этот зал и переполнен информацией, он не делился своими сокровищами по щелчку пальцев. Нельзя подойти к тому или другому портрету и попросить дать ответы на мои вопросы. Напротив, сами портреты делились со мной тем, что считали нужным. Временами глаза той или иной Государыни сияли приветственным блеском, и я, проникнув в ее мир, запоминала все, что удавалось обнаружить. И хотя я старалась вести поиски последовательно, установить, когда и что изменилось, мне доподлинно не удалось. Просто с какого-то момента Государыни стали замечать уменьшение численности тритонов и, чтобы сохранить свой народ, отправлять сирен на сушу спариваться с людьми. Но как решить проблему и в чем ее причина, они не знали. Сменялись поколения, и наконец тритонов совсем не осталось. Потом умерли сирены, видевшие их во плоти, еще через какое-то время – те, кто помнил об их существовании. Еще несколько поколений – и сирены стали считать тритонов мифом. Ведь ни один из них не удостоился изображения в Зале Анамны. А верить, что на некоторых древних мозаиках и фресках изображены сценки из реальной жизни морейцев, очень трудно, если никто из твоего окружения никогда не видел… русалку мужского пола. Те, для кого цикл спаривания оканчивался удачно, возвращались лишь с дочерями, и эти дочери потом в свою очередь возвращались с маленькими сиренами.
А вот что мне удалось установить, так это момент, когда появились самоцветы-аквамарины и сирены начали их носить, – это произошло через несколько сотен лет после атаки атлантов. Но причина, по которой это произошло, так и осталась загадкой.
Как я говорила, сирены-разведчицы вернулись, не обнаружив и следа тритонов, но я приняла решение отправлять добровольцев примерно каждые двадцать лет. Разочарованная неудачами, я проводила все меньше времени в Зале Анамны и все чаще уплывала за пределы Океаноса, исследуя новые места, как любила делать это в юности. Размышляя о битве за Океанос, почерпнутой из памяти Сисиниксы, я поняла, почему атланты, некогда великий народ с мощной государственностью, опустились до уровня одиноких кочевников, неспособных ни избрать себе лидера, ни позаботиться о собственном здоровье. Нестор собрал тогда весь цвет своего народа и повел его на смерть. Те немногие, кто сумел выжить, превратились в скитальцев, не имевших дома ни на суше, ни в океане.
Но в середине семидесятых годов двадцатого века произошло событие, изменившее мой взгляд на современных атлантов.
Я поставила перед собой задачу тщательно обследовать границы Океаноса, полагая, что Государыне следует хорошо знать все их особенности. На самом деле, с тех пор как в детстве я впервые переплыла apotreptikό, меня занимал вопрос, располагается ли эта голая черная пустыня с зазубренными каменными глыбами вокруг всего морейского края. Я всегда полагала, что дело обстоит именно так, иначе откуда сирены близких к моему поколений, к сожалению утратившие древние карты, узнавали бы, где пролегают эти самые границы?
Я никуда не торопилась, что позволяло мне изучать все вокруг основательно: смотреть, слушать, пробовать воду на вкус. Однако моя затея занимала много времени. Какое-то время меня сопровождала одна из foniádes, молча плывшая рядом. Потом она отправлялась отдыхать, и через какое-то время появлялась другая. Я не отдавала истребительницам такого приказа, так как не нуждалась в компании. Foniádes просто не знали, чем еще им заняться, ведь их главной задачей была забота о Государыне. Больше всего я наслаждалась минутами одиночества, когда у меня появлялась возможность пообщаться с морскими животными и даже с растениями, что foniádes сочли бы странным, ведь они смотрели на всякую живность лишь как на еду. Я же находила красоту в этих существах и, хотя тоже ела рыбу, моллюсков и много что еще, часто благодарила их всех за то, что они поддерживали во мне жизнь. Насколько я имею об этом представление, подобное отношение к живому не очень-то свойственно сиренам. Впрочем, все они отличаются друг от друга по характеру и устремлениям не меньше, чем люди, и кто знает, что на самом деле происходило в сердцах моих сестер.
Однажды, оставшись одна, я уловила необычные звуки, долетавшие из глубины. Приостановившись, покрутила головой, прислушиваясь и пытаясь сообразить, что за животное способно издавать их. Потом, осознав, что звук скрежещущий и имеет постоянный ритм, я поняла, что это вовсе не животное, а, скорее всего, двигатель подводного судна с людьми на борту.
Не думая больше о нем, я отправилась дальше, но тут мне послышалось, будто кто-то царапает то ли камень, то ли древние кораллы. Еще доносились щелчки. Установив направление, я поплыла и скоро, миновав заросли ламинарий, оказалась над широкой равниной. Она походила на исцеленную apotreptikό, расцвеченную кое-где яркими кораллами и огромными, медлительными серо-фиолетовыми рыбами. Громкость звуков нарастала, и в конце концов я заметила вдалеке человекоподобное существо: оно находилось почти на самом дне и вверх ногами. Приглядевшись, я поняла, что это атлант, только совершенно непохожий на ему подобных.
Сгорая от любопытства, я подплыла ближе.