Йозеф явно старался отводить взгляд от моего обнаженного тела, и, заметив это, я прикусила щеку, чтобы сдержать улыбку. Значит, некоторые атланты стесняются наготы, как и люди.
– Боюсь, женской одежды у меня тут нет, – пробормотал он, роясь в деревянном сундуке и выуживая оттуда несколько предметов одежды. – Но вот это должно подойти. Мы же не хотим шокировать обитателей поместья.
Перепончатые ладони Йозефа и его стопы-ласты превратились в человеческие. Жабры захлопнулись, а зрачки сузились до нормального размера. Взглянув на него сейчас, на суше, я даже не догадалась бы, что он атлант.
Я взяла у него рубашку на пуговицах и хлопковые шорты и натянула все это на влажное тело. Пока я одевалась, Йозеф отошел за полку, уставленную металлическими коробками, чтобы сменить мокрый костюм на что-то сухое. Когда он появился вновь, на нем красовались вязаный свитер без застежек спереди или сзади и сине-серые брюки, расширенные книзу. Так я впервые познакомилась с модой семидесятых. Многое изменилось с момента, как я стала Государыней.
Мои волосы так отросли, что спускались до колен. Я скрутила их в тугой узел у основания шеи и закрепила тонким локоном с затылка, чтобы убрать со спины и не вымочить одежду.
– С тобой все в порядке? – спросил Йозеф, внимательно меня разглядывая. – Ты не сказала ни слова за последнее время. Нервничаешь? Уверяю тебя, со мной ты в полной безопасности.
О, что за голос. Он ласкал меня, словно шелковый шарф, одновременно охватывающий мои талию, живот и грудь.
Я улыбнулась широкой искренней улыбкой, в которой читалась легкая ирония. Можно подумать, что атлант не знает о способностях сирен! Я никого не боялась, и меньше всего мужчину, чей голос мог вызвать у меня такие приятные чувства.
– Благодарю, все отлично. Просто давно не бывала на суше.
Он кивнул и улыбнулся в ответ.
– Хорошо. Нам сюда.
От него волнами исходило возбуждение. То ли он радовался возможности с кем-то поделиться своими увлечениями, то ли в его состоянии отражалось нечто личное. Я не могла разобраться.
– А что за черная штука была надета на тебе в воде? – спросила я, вспоминая странную текстуру и толщину материала.
– Это называется неопрен. Ты о нем не слышала?
Я покачала головой.
– Когда ты в последний раз была на суше?
– Не знаю, – ответила я. – Не так просто будет точно определить год, не говоря уже о дате. – Я слегка лукавила: помнила, что покинула Польшу весной 1869 года, но тогда я в последний раз жила человеческой жизнью. С тех пор я посещала сушу, но не для спаривания, а из чистого любопытства. Мне доставляло удовольствие наблюдать за достижениями человеческого прогресса: электрическим освещением, появлением дизельных судов, ростом прибрежных городов.
Но по какой-то причине я сочла нужным скрыть это от Йозефа, пока не узнаю его ближе, хоть и чувствовала влечение к нему. Все же он был атлантом, потенциальным противником, хотя, похоже, не имел понятия о давней вражде и тем более о моем высоком статусе.
Мы вышли из лодочного сарая и пошли вверх по каменистой тропинке от берега к внушительному зданию, возведенному между скалами и чем-то напоминавшему гнездо исполинской птицы. Перед домом раскинулся садик с альпийскими горками.
– Ты живешь в соборе! – воскликнула я, разглядывая острые очертания крыши, витражные окна и каменных гаргулий.
Йозеф хмыкнул.
– Не совсем. Замку Дракиф больше трехсот лет, но храмом он не был никогда. Архитектор черпал вдохновение в средневековой французской архитектуре, образчиков которой насмотрелся во время поездки. Но уверяю тебя, атмосферы культового сооружения в доме нет.
– Значит, тебе не по вкусу жить в океане, – удивилась я вслух.
Йозеф взглянул на меня, вскинув дуги темных бровей и округлив глаза, опушенные густыми ресницами.
– Разумеется, нет. Обосноваться на земле куда лучше, особенно тем, кто работает по моей специальности. Под водой нет университетов и лабораторий.
– Но ты бы мог поселиться там, если бы захотел. Как многие твои сородичи. Вообще-то, все, кого я встречала.
Услышав эти слова, Йозеф погрустнел.
– Это потерянные души, – сказал он. – Нашедшие приют на дне океана. Атланты, живущие под водой, подвержены разным болезням. Наша иммунная система становится сильнее на суше.
Каменистая тропинка превратилась в ступеньки, а они – в дорожку из белого гравия, вившуюся через роскошный зеленый сад, где гудели насекомые и порхали яркие птицы. От восторга у меня перехватило дыхание, и я поняла, почему Йозеф предпочитал жить на берегу океана, а не в его глубинах.
– Твоя семья богата, – заметила я, потрясенная этим фактом.
Щеки Йозефа заметно порозовели, несмотря на густой загар. Я поняла, что такие слова не произнес бы тактичный человек.
Мы не стали подниматься по широкой лестнице к главному входу, обрамленному колоннами, – Йозеф провел меня на первый этаж через неприметные двери в стене. Мы оказались в небольшом прохладном помещении, которое он назвал прихожей.
К Йозефу кинулась низенькая пухлая пожилая женщина с радостным лицом и розовыми щеками, одетая в черное платье с белой отделкой. Заметив меня, она улыбнулась и что-то пролепетала по-испански.
– Да. Это Бел, – представил меня Йозеф.
Женщина заученно кивнула, чуть согнув колени и опустив глаза в пол. Ее движения пробудили во мне давние воспоминания: так приветствовали господ горничные в Польше. Значит, она была прислугой.
– Это Габриэла, – объяснил мне Йозеф, потом снова повернулся к женщине и сказал ей, что со мной надо говорить по-английски.
– Очень карашо, – произнесла она с сильным акцентом. – Хотите выпить чаю в библиотеке или предпочтете гостиную?
Йозеф взглянул на меня: в его темных глазах теснились немые вопросы, а волосы за ушами и у основания шеи взмокли от волнения. Мне пришлось глубоко вдохнуть, чтобы успокоить нервы, затрепетавшие от его взгляда.
– Приглашаю тебя остаться на ужин, если сочтешь это удобным, – сказал он. – Я понимаю, ты и так сильно отклонилась от запланированного маршрута.
Я не знала, что ответить. Слово «отклонилась» слишком мягко описывало ситуацию. Промедление с ответом затянулось, и Йозеф, желая заполнить паузу, добавил:
– Или хотя бы выпей чаю с чудесными булочками Габриэлы.
От меня не укрылся пристальный взгляд маленькой женщины, блуждавший по моей фигуре, странной одежде, которую предложил мне в сарае Йозеф, огромной копне волос, подвязанной у основания шеи.
– Только чай, – ответила я. – Спасибо.
Габриэла снова склонила голову и ускользнула наверх по белым каменным ступенькам.
– Она знает, кто я? – спросила я и тут же добавила: – Или правду о тебе?
– На первый вопрос ответ «нет», на второй «да», – улыбнулся Йозеф.
– Она человек?
– Да, родилась в маленькой деревеньке под Барселоной. Я был подростком, когда она нанялась к нам, но есть женщины, готовые заботиться о каждом, кто встретится им на пути. Она именно такая. Мой отец – инвестор, он редко бывает дома. Я благодарен Габриэле за тепло и заботу.
– А как же твоя мать? – Я прошла вслед за Йозефом в длинный узкий холл. Он открыл одну из дверей и поднялся по деревянным ступенькам, совсем не таким величественным, как те, по которым поднялась Габриэла.
– Я никогда ее не видел, – вздохнул Йозеф, – но у Габриэлы материнского инстинкта хватило бы на трех женщин. Она все еще называет меня господин Йозеф, хотя я много раз просил ее так не делать. Никак не удается ее разубедить. Боюсь, она будет называть меня так до конца дней своих.
– До конца ее дней, – слегка уточнила я его мысль. – Ты сказал так, потому что она старше тебя и ты предполагаешь, что она умрет раньше, или потому что тебе с легкостью удастся пережить любого человека?
Йозеф ответил не сразу, а поскольку он шел впереди, я не видела выражения его лица. Он задержался на одной из ступенек, как раз возле канделябра, висевшего на стене. Горела в нем, как я успела заметить, не свеча, а электрическая лампочка. Желтый свет выхватил из темноты профиль Йозефа, выделив скулу и мягкую линию губ. Я засмотрелась на тень от его ресниц, падавшую длинной стрелой на щеку, и совсем позабыла о своем вопросе.
– Ты очень прямолинейна, – заметил он тихо, а на лице его отразилось удивление. – Все твои сородичи такие?
– Нет, – машинально ответила я и тут же рассмеялась. – И да.
Он издал странный горловой звук. Я не разобралась, выражал он озабоченность или смеялся. Но очень хотела понять.
– Конечно, мы живем долго, это само собой разумеется. И когда привязываемся к тому, кто уходит раньше, испытываем печаль. Я и к своим домашним питомцам так отношусь. Мы любим их как членов семьи, и, уходя, они разбивают нам сердце. Что животные, что люди. Не знаю, понимаешь ли ты меня…
– Понимаю, – отозвалась я. – И знаю, как болит разбитое сердце.
Взгляд его задержался на моем лице, и установилось хрупкое взаимопонимание. Мы оба прежде любили, но потеряли тех, кому дарили это чувство. Это только одно переживание, накрепко связавшее меня с Йозефом.
Глава 16
Йозеф повел меня вверх по лестнице, через широкий каменный вестибюль, стены которого были украшены зеркалами, бра и старинным на вид ковром. Потом мы прошли в двустворчатые двери. От вида библиотеки, в которую мы вошли, у меня перехватило дыхание, несмотря на то что она была полна темных теней.
Джозеф щелкнул выключателем, и множество настенных ламп, похожих на керосиновые, которые я знал в детстве, залили помещение теплым янтарным светом; только они были электрическими. Мягкий свет освещал, казалось, бесконечные книжные полки, бесчисленные корешки всех цветов. Деревянная лесенка вела еще на два уровня книжных шкафов, и на каждом уровне стояли письменные столы с лампами под зелеными абажурами.
Центр помещения занимали несколько удобных на вид диванов, на которых могли бы рассесться две дюжины человек. На журнальных столиках перед ними аккуратными стопками громоздились журналы, газеты и еще какие-то красочные издания. У дальней стены высился камин, в данный момент не растопленный, его облицованный камнем дымоход обвивало изваяние осьминога, выкованное из черного железа.