Сбросив одежду, я расстегнула боковую молнию и окунулась в многослойную ткань. Юбка надежно обхватила мои бедра, а вот лиф натянуть на плечи никак не удавалось. Оказывается, платье было с декольте.
– Вот это сюрприз! – воскликнула Габриэла, врываясь в гардеробную. Она помогла мне застегнуть платье и, восхищенно меня разглядывая, проводила к зеркалу в спальне. – У вас удивительное чутье.
Многослойный шелк цвета индиго нежно обнимал меня. Цвет подчеркивал синеву моих глаз и причудливо оттенял мои черные волосы: в них словно заиграли легкие синие переливы.
– Превосходно, – энергично одобрила Габриэла. – Согласны?
Я кивнула, и мое отражение ответило тем же. Я осмотрела себя с ног до головы.
– Теперь надо решить, что делать с волосами, – пробормотала Габриэла, выдвигая пуфик из-под туалетного столика и ставя его прямо перед мной. – Садитесь, прошу вас.
Сев на пуфик, я позволила Габриэле закручивать мои волосы самыми разными способами, то укладывая их на макушке, то сворачивая в большой пучок у основания шеи. Лоб маленькой женщины стал лосниться от пота, и щеки покраснели от усилий. Наконец она, слегка пыхтя от натуги, оставила меня в покое.
– Ничего не выходит, мне придется их подрезать. Волос слишком много, у вас голова заболит еще до начала ужина.
– Можно оставить их распущенными, – предложила я самый простой выход.
– И закрыть вашу изящную шею и ключицы? Ни за что. Это платье создано для высокой прически, уж можете мне поверить.
И я верила. Что мне, в сущности, известно о человеческой моде в этом десятилетии, не говоря уж о нарядах для приемов? В последний раз, когда я жила на суше, платья были тяжелыми, жесткими и со шлейфами, волочившимися по земле, мокнувшими от грязи и путавшимися под ногами. Корсеты были настоящим кошмаром. А это платье едва ли не комфортнее нижнего белья, которое я надевала, навещая Йозефа на суше.
– И украшения, – пробормотала Габриэла, пристально разглядывая простой и не слишком крупный самоцвет на моей шее.
– Меня вполне устраивает мое, – воспротивилась я, прикрывая аквамарин ладонью.
– Оно совсем простое, – возразила она. – Можем подобрать что-нибудь получше. Может, жемчуг? Или камею на бархатной ленте под горло?
– Я все же предпочла бы оставить свое: оно много для меня значит. – Мой голос прозвучал тихо и глубоко, словно прекрасная музыка.
– Ну, ладно, – улыбнулась Габриэла. – Как я уже говорила, вы можете оставаться красавицей, даже надев на себя мешок.
Я улыбнулась своему отражению.
– Но вот это, – она сгребла в охапку мои густые, тяжелые волосы и приподняла, тряся ими перед зеркалом так, словно собиралась меня ими отхлестать. – От этого надо избавиться.
Я согласилась. После того как я скинула с себя платье, Габриэла отрезала у меня столько волос, что можно было озолотиться, продав их мастеру по парикам. Потом скрутила остальное в корзинку у основания шеи, вынув несколько завитков спереди, чтобы обрамляли лицо, и воткнула в них белую орхидею чуть позади правого уха. Выглядела прическа чудесно.
Я залюбовалась контрастом между белизной орхидеи и глубоким черным оттенком моих волос.
– Что будем делать с макияжем? – спросила Габриэла.
– Что такое макияж? – отозвалась я рассеянно, зачарованно разглядывая в зеркале лепестки орхидеи, чудесно отражавшие свет.
Габриэла, склонившаяся над разноцветными штучками на туалетном столике, которые я еще не успела толком рассмотреть, резко выпрямилась. Голос ее дрогнул от изумления:
– Что такое макияж?
Заметив в зеркале непритворное выражение ужаса на ее лице, я поняла, что сказала что-то странное, на ее взгляд.
Серьезное лицо Габриэлы вдруг расплылось в улыбке.
– Вы, наверное, пошутили?
Я покачала головой, опустив глаза на разнообразные предметы на туалетном столике и наконец заинтересовавшись их назначением.
– Вот это макияж, – махнула рукой Габриэла, указав на цветные баночки, кисточки и цветные карандаши. – Мы воспользуемся краской для лица, чтобы подчеркнуть детали и сделать вас еще красивее.
Теперь пришел мой черед ужасаться. Много лет назад в Польше краску на лицо наносили особы, которых сторонились приличные дамы, ведь те склоняли их мужей к разврату.
– Не смотрите с таким возмущением, – пожурила меня Габриэла. – Я не сделаю вас похожей на ночную бабочку, если вы того опасаетесь.
Она словно прочла мои мысли.
– Я собиралась спросить вас, не хотите ли вы накраситься самостоятельно, но теперь понимаю, что это было бы ошибкой. – Она положила руки мне на плечи и наклонилась, чтобы лучше разглядеть мое лицо. – Изумительная кожа. Иногда мне даже кажется, что вы не человек. Представляете?
Ее слова меня ошеломили, но она тут же отвернулась и стала тщательно сортировать предметы на туалетном столике, выбирая нужное.
Я сидела неподвижно и не мешала Габриэле колдовать над моим лицом. Она втерла мне в кожу странно пахнущие крема, посыпала меня мелким порошком с помощью кисточки, выдернула отдельные волоски, торчащие из бровей, подрисовала карандашом линии на веках, потом подкрасила их цветными порошками и наконец тонкой кисточкой нанесла краску мне на губы.
Когда она отодвинулась от зеркала, у меня сперло дыхание. Я едва узнала себя в отражении. Глаза казались огромными и приобрели фиолетовый оттенок. Ресницы мои превратились в густые заросли, бледные прежде щеки чуть порозовели, а губы засияли влажным блеском.
– Вам нравится? – Габриэла нервно теребила пальцами карандаш для глаз. – Я могу слегка приглушить тени, если хотите. Сегодня многие предпочитают голубые, но я подумала, что с вашим тоном кожи они будут выглядеть синюшно, и выбрала коричневый и бежевый оттенки. Что думаете?
Уставившись на незнакомку в зеркале, которая едва напоминала меня, я не знала, что и сказать. Я долго молча рассматривала ее, оценивая черты лица, которые раньше даже не замечала. Неужели мои губы и вправду такие пухлые, ресницы такие густые, а скулы такие высокие?
«Нет», – решила я наконец. Габриэла сотворила магию своими кисточками и создала мне другое лицо. Нарисовала портрет, почти карикатурный. Сглотнув, я подняла глаза на нервно переминавшуюся возле моего локтя Габриэлу. Она тоже смотрела в зеркало на результат своих трудов. Может, и хорошо, что я не похожа на себя. В конце концов, так никто не догадается о моей истинной сущности. На приеме я буду сиреной, замаскированной под человека или под атланта. Сколько первых и вторых среди гостей, я не знала, но была уверена, что окажусь единственной.
Я прогнала прочь сомнения и решила смириться с макияжем – ведь это на один вечер. Притворюсь. Сыграю роль женщины. Мне раньше уже приходилось это делать.
– Превосходно, – подтвердила я.
Глава 19
Йозеф называл устроенный его семейством прием вечеринкой, что вызывало у меня сомнения, но когда мы вошли через массивные двустворчатые двери в парадный зал, я нашла точное определение: это был бал. Мы только что закончили изысканный ужин, который был накрыт в соседней большой столовой на четырех очень длинных столах. Но теперь, когда гости распределились по залу – стояли небольшими группами или прохаживались по паркетному полу, – казалось, их стало еще больше.
Зеркала в изысканных вызолоченных рамах, пейзажи и портреты знати обоего пола, украшавшие затянутые шелком стены, сверкающие люстры создавали неповторимую атмосферу богатого аристократического дома. Фоном звучала классическая музыка, исполнителя почти не было видно за установленным в тихом уголке рояле, лишь изредка пряди седых волос мелькали над пюпитром. Вокруг неторопливо размещались музыканты небольшого оркестра, вероятно, они собирались начать играть попозже – сейчас, с полными желудками, вряд ли кто-то из гостей жаждал танцевать.
Йозеф, склонившись к моему уху, смешил меня, рассказывая забавные сплетни про гостей, аристократов и политиков. И украдкой обращал мое внимание на каждого персонажа.
– Там госпожа Эмили Пьер ван Эрменгем. – Йозеф чуть скосил глаза. Я посмотрела на женщину в короткой белоснежной накидке, отделанной горностаем, накинутой поверх красного атласного платья. – Заметила, как неподвижно ее лицо?
Я разглядывала алые самоцветы, украшавшие подол великолепного платья госпожи ван Эрменгем, но теперь переключилась на ее выдающуюся внешность. Блондинка с медового оттенка волосами, длинной шеей и темными глазами олененка, обрамленными густыми ресницами, розовыми, будто лепестки, губами, сложенными сердечком, и темными дугами густых бровей, она показалась мне красивой, как подарочная кукла. Ее спутник нашептывал ей что-то забавное, и она смеялась, демонстрируя идеальные белые зубы. Но в уголках ее рта и глаз я не заметила морщинок, лоб и щеки оставались гладкими, словно госпожа ван Эрменгем носила маску. Удивительно! И я не обратила бы на это внимания, если бы не Йозеф.
– Ты прав, а почему оно не двигается?
Госпожа ван Эрменгем была, конечно, очень красива, но теперь я не могла отвести глаз от ее неподвижного лица. Она казалась мне похожей на манекен.
– Ее сын выделил кристаллический токсин из бактерии под названием Clostridium botulinum, способной вызвать паралич. – Йозеф, нежно касаясь моей талии, стоял за моей спиной и тихо шептал прямо в ухо. – И теперь использует тайно, обездвиживая с его помощью мышцы лица, которые становятся причиной появления мимических морщин. Эмили стала одной из его первых пациенток.
– Она по доброй воле позволила вколоть себе в лицо бактерии? – Я была уверена, что Йозеф шутит.
– Только токсин, а не саму бактерию. Блистательной госпоже почти сто лет. Когда они наконец получат официальное разрешение на применение препарата, она станет прекрасной рекламой. Согласна?
Я кивнула. Мир так сильно изменился, и все же кое-что в нем осталось прежним. Женщины всегда из кожи вон лезут, лишь бы сохранить красоту. Но я впервые слышала о том, что для этого вкалывают какой-то состав в лицо.