Я подняла руку и потянулась к ней, но Ника, улыбнувшись, отстранила мою ладонь.
– Это не обязательно.
Какое-то время мы плыли бок о бок, пока я не спросила, что она делает так далеко от горы Калифас – мы приближались с южной стороны к зарослям ламинарии, обозначавшим границу среднего кольца Океаноса.
Как мне рассказала одна из foniádes, наш мир имел форму, схожую с окружностью, и состоял из трех кольцевых зон. Ландшафт внешнего кольца, примыкавшего к apotreptikό, был преимущественно равнинный, среднее отличали холмы и густые заросли ламинарии, поднимавшейся со дна прямо к поверхности океана, а внутреннее представляло собой скопление гор системы Калифас с одноименной вершиной в самой ее середине.
– Я искала тебя, юная Бел.
Я так изумилась, что замерла.
– Меня? Но зачем?
– Подумала, что у тебя могут быть… вопросы.
Ее серые глаза скользили по моему лицу, пока мы медленно плыли дальше.
Удивленная вдвойне, я сказала:
– Их немного, всего-навсего несколько тысяч. Но обычно ни у кого нет времени на них ответить.
– И меньше всего времени на это у твоей матери, – мягко заметила Ника.
Правда больно обожгла меня, но я промолчала, только опустила подбородок, хотя сердце при этом резко сжалось.
– Полагаю, – продолжила Ника, теребя верхушки молодой ламинарии, торчавшие из воды, – ты не очень понимаешь суть превращения твоей матери в Государыню, а она ничего тебе не объяснила.
– Откуда вы знаете?
– Скажем так, мы очень давно знакомы с Полли. – Ника улыбнулась так, словно знала тайну. Я почувствовала, что в ее ответе кроется нечто большее, но время задавать вопросы еще не пришло. – Сущность власти Государыни и проста, и сложна. Ты же знаешь уже, что такое dyάs [3]?
– Цикл спаривания? – Я полагала, что так оно и есть, ведь не раз видела русалок, возвращавшихся после таких циклов. Тех, что приплывали назад с потомством, чествовали. Я стремительно приближалась к моменту, когда наступит мой первый сезон спаривания.
– Dyάs – укороченное название такого цикла, произошедшее от фразы dyάs kyάtara [4]. Ты слышала эти слова раньше? – Она внимательно смотрела на меня.
Я покачала головой.
– Нет, никогда.
Ника вздохнула.
– Полли пренебрегла твоим обучением сильнее, чем я думала.
Я не знала, что ответить на столь откровенную критику моей царственной и могущественной матери. Я любила Аполлиону, и желание угодить ей только выросло с момента нашего прибытия в Океанос. Но цель становилась все более призрачной и недостижимой, по мере того как я росла и приближалось к поре сексуальной зрелости. Я не понимала почему. И была уверена, что сделала что-то не так, с чем-то не справилась. Аполлиона не прощала ошибок и неудач, но при этом ничего не объясняла. Ей, как Государыне, и не было необходимости объяснять. Но сердцем я соглашалась с оценкой Ники: я была самой непросвещенной юной русалкой в Калифасе.
Ника продолжала говорить, и я, отбросив глупые мысли, с увлечением и нетерпением внимала ее словам.
– Dyάs kyάtara в переводе с древнего языка означает «период проклятия». Некоторые называют его alάs, alάs kyάtara – «проклятие Соли». И его вовсе не стоит ждать с нетерпением, моя милая Бел.
– Проклятие? Но ведь так мы продолжаем свой род. Как это может быть проклятием?
Тонкие пальцы Ники постучали по аквамарину на шее.
– Из-за него нам нужна вот эта защита. В твоем возрасте самоцвет ни к чему, ведь ты еще слишком молода, но ты поймешь, что я имею в виду, когда наступит время твоего первого брачного цикла. Сила dyάs захватит тебя, когда ты переступишь порог зрелости, и будет неистовой и непреодолимой. И я говорю буквально. Без самоцвета ты не сможешь ей сопротивляться. Она завладеет тобой.
У меня закружилась голова. Никто еще не рассказывал мне такого про цикл спаривания. Я воспринимала его как часть нашей жизни, естественный порядок вещей. Мне никогда не приходило в голову, что в нем есть нечто неправильное и даже зловредное. Я открыла рот, собираясь расспросить подробнее про dyάs, но вопрос задала мне Ника.
– Что русалке дает цикл спаривания, кроме надежды на рождение дочери?
Я обдумала ее вопрос и вспомнила, почему юные русалки так хотят общества тех, кто вернулся: они жаждут услышать от них рассказы о полученном опыте.
– Опыт? Знания о мире за пределами Океаноса?
Ника кивнула.
– Так dyάs делает русалок умнее?
Ника согласилась и решила обрисовать картину полнее.
– Брачные циклы могут оказаться и весьма болезненными. Они дают русалкам опыт любви и утраты, но оставляют эмоциональные шрамы. И это, вместе с опытом жизни в океане, ведет к постижению великой мудрости. Жизнь на суше несравненно труднее жизни здесь. Здесь мы правим, нам никто не противостоит, даже большие морские хищники редко нападают на нас. Они признают в нас своих властительниц и боятся.
Это я знала. Мы плотоядны, и многие из нас прекрасные охотницы. Конечно, морские животные нас боятся.
– Аквамарин позволяет нам не отправляться на сушу, если нет такого желания. Одэниалис требовала от нас столько брачных циклов, сколько понадобится для появления двух дочерей: одной на замену себе и второй для увеличения популяции. После этого русалка вольна была вести себя как угодно. Аполлиона согласна на один цикл. Она снисходительнее к нам, чем Одэниалис и предшествующие ей Государыни.
Я молчала, обдумывая услышанное. И больше не обращала внимания на местность вокруг, занятая мыслями в своей голове.
– Значит, без аквамарина нашей сущностью управляет Соль?
Ника кивнула.
– Соль можно сравнить с божеством. Мы не совсем понимаем, как это работает, но нельзя отрицать тот факт, что Соль дарует власть Государыне. Это нечто реальное, и есть ли у нее сознание или нет – это вопрос дискуссий среди самых ученых из нас.
– Сирен-исследователей? – рассмеялась я. – Я мало таких встречала.
Ника улыбнулась, покачиваясь подле меня на невидимых волнах и поигрывая листьями ламинарии.
– Теперь встретила. И хотя твоя мать мало чем с тобой делилась, у нее тоже сердце исследователя. – Улыбка Ники искривилась. – И еще политика.
– Мне незнакомо это слово.
– Станет знакомо. Ты узнаешь его после своего первого dyάs. Тогда ты поймешь его значение гораздо лучше, чем через любые мои объяснения.
Эти слова раздосадовали бы меня, не будь у меня столько других вопросов.
Я видела в Калифасе множество залов и пещер, украшенных мозаичными картинами, посвященными каким-то событиям из древней истории сирен. За растрескавшимися, частично осыпавшимися и даже разбитыми изображениями никто не следил… Интересно, а записи о том, сколько циклов спаривания прошла каждая из сирен Океаноса, велись? Или до них не доходили руки?
– А откуда мы узнаем, сколько раз русалка проходила через брачный цикл? По этой причине все последовали за моей… за Аполлионой, когда мы впервые прибыли сюда?
– Нам нет нужды вести подсчеты, потому что это хранится в нашей крови, это объединяющая нас всех магия. А стать Государыней можно при наличии определенных дарований, – пояснила Ника. – Когда твоя мать стала Государыней, она унаследовала силу Одэниалис – своей предшественницы.
– Энии, – кивнула я. Теперь Одэниалис знали под этим именем. – А что это за сила?
– Для того, кто не сидел на троне Государыни, это нечто загадочное, – ответила Ника с мрачной ухмылкой. – Мы знаем, что она существует, ведь мы чувствуем ее – она исходит от Аполлионы, проистекает из нее. Разве тебе это незнакомо?
Я кивнула, но такое объяснение было преуменьшением истины. Аполлиона внушала мне трепет и до нашего возвращения в Океанос. Став Государыней, она превратилась для меня в божество. Соответственно этому реагировали на нее мой ум и даже тело.
– Так кроме ощущения, что она может сокрушить тебя в любой момент, – проговорила я, – никто толком не знает, насколько могущественна Государыня, кроме… ее предшественниц?
– Знаешь, говорят, утратившие власть Государыни забывают, что это за сила, и таким образом поддерживается естественный порядок.
– Думаете, это правда?
Ника пожала плечами, и выражение ее лица стало рассеянным и отстраненным.
– Невозможно дать на это ответ. Я расспрашивала Энию, но та либо и вправду забыла, либо мастерски разыгрывает забывчивость. – Она сморщила нос. – Это жутко раздражает. Подозреваю, что Государыням становятся известны многие вещи, и они предпочитают хранить их в тайне, потому что это усиливает почтение к ним.
Я была потрясена беспечностью, с которой Ника обсуждала со мной такие вещи. Прежде я не слышала, чтобы русалки так отзывались о Государыне или рассуждали о природе ее власти. Аполлиону следовало уважать и слушаться, иначе что отличало бы нас от других морских тварей? Такова наша цивилизация, и такой порядок всех устраивал. У нас под ногами лежали все богатства и ресурсы Атлантики, никто не ставил под сомнение наше правление, мы были практически неуязвимы, надежно защищены от любого врага.
Я разглядывала лицо Ники, размышляя, что заставляло ее думать таким образом. Потом робко спросила:
– Вам это не нравится?
Взгляд ее стал пронзительным.
– Почему ты так подумала?
– Ни разу не слышала таких рассуждений, как ваши. Все относятся к ней с почтением, даже благоговением.
Уголки рта у Ники мгновенно вздернулись. Она жестом указала на свои острые уши, на узкие черты лица и синие волосы.
– Что ж, я ведь не совсем обычная сирена, не так ли?
Я кивнула.
– А почему вы другая?
– Думаю, моя матушка плескалась в каком-то запретном бассейне, – ответила Ника с шаловливой ухмылкой.
– Она не рассказала вам?
– Я ее не знала. Обо мне заботился отец, пока я не выросла и не приплыла в Океанос сама по себе. Правившая в то время Государыня не знала, что со мной делать. – Ника вновь пожала плечами; это элегантное движение стало уже мне привычным. – Но в конце концов сердечно приняла меня.