– Угасают? – резко переспросил Антони. – Он мог убить ее, эту единственную в своем роде сирену, ради своего эксперимента, и ему было плевать?
– Таков уж был Лукас. – На лице Йозефа отразилось сожаление. – Для него знания были превыше собственной жизни и оправдывали любые жертвы. Сирен он не считал существами, заслуживающими хоть какого-то внимания, помимо удовлетворения исследовательского зуда.
– Прямо как нацист, – прокомментировала я, чувствуя, как губы сами кривятся от отвращения.
Эмун со мной согласился и, нахмурившись, навис над панелью управления. Он нагнулся ниже и сдул пыль с одного из небольших экранчиков.
– Значит, он хотел узнать границы жизнеспособности сирен в условиях глубины, – подытожила я больше для себя, чем для кого-то из присутствующих, чтобы лучше разобраться в том, что здесь произошло, – а в результате она уснула?
– Именно так. – Йозеф почесал висок. – Он погрузил ее в некое подобие зимней спячки, а потом, судя по датам в исследовании и тому, что успел рассказать мне отец, заболел. Эксперимент завис. С тех пор она здесь и находится.
– У тебя есть вся информация о том, как именно Лукас увеличивал давление. – Эмун выпрямился и с надеждой посмотрел на Йозефа. – Самое верное будет в точности проделать все, что делал Лукас, только в обратном порядке. Любые другие действия могут быть слишком рискованны.
Йозеф закивал.
– Я тоже об этом думал, но последнее слово должно быть за Сибеллен. – Он взял маму за руку. – Это жизнь твоей подруги висит на волоске. Лукас считал, что слишком быстрое изменение давления может повлечь за собой отказ органов. Я не знаю, свойственно это сиренам или нет, но… – Его рот открылся и снова закрылся, будто он не мог решить, стоит ли добавлять к своему утверждению что-нибудь еще или нет. – В общем, он, кажется, считал, что риск имеется. Поэтому я хотел, чтобы вы знали. Я мог бы попробовать сразу, как только нашел ее, но побоялся. Я бы напортачил. К тому же я подумал, что после пробуждения она должна сначала увидеть знакомое лицо. Я понимаю, что мне следовало бы рассказать об этом еще при встрече, там, в Гданьске, но не знал, как ты к этому отнесешься, и не хотел, чтобы ты беспокоилась и горевала в самолете на протяжении нескольких часов. Надеюсь, я поступил не так уж дурно?
– Ты хорошо поступил, – быстро ответила мама, и наморщенный от тревоги лоб Йозефа немного разгладился.
Мама посмотрела в глаза каждому из нас поочередно, а затем снова перевела взгляд на Йозефа.
– Сделаем, как предложил Эмун, – сказала она. – Это единственное, что имеет какой-то смысл.
– Ты уверена? – На лбу Йозефа снова появились складки, и выглядел он весьма усталым.
Мама кивнула. Ее лицо светилось надеждой и нетерпением.
– Давайте вызволим ее отсюда.
Глава 7
– Хорошо, – ответил Эмун, махнув в сторону пыльного щитка управления. – Панель прямо как в НАСА для запуска космических кораблей. И как нам ее вызволить, не навредив? – Его глаза метнулись к неподвижной изможденной фигуре, мирно плавающей в резервуаре. – Или не убив.
Повисла тишина. Лица стали одно тревожнее и нерешительнее другого.
Наконец Антони протянул руку к полкам над панелью управления и достал книгу, глянул на нее, отложил в сторону, затем вытащил следующую.
– Что-то здесь должно нам помочь.
Йозеф с мамой тоже принялись доставать книги с полки, читать названия, проглядывать по нескольку страниц, чтобы определить, насколько содержание книги полезно для решения нашей задачи.
– Мне кажется, то, что мы ищем, должно находиться где-то в записях Лукаса, – предположил Йозеф, пробегая глазами по тексту очередной книги и откладывая ее в растущую стопку. – Записывал он все очень тщательно, как и подобает ученому.
– Ха! Ну да, спасибо, Лукас, – саркастично буркнула я. – Жаль только, что этика у него была не лучше, чем у Нерона.
– Вот какая-то тетрадь с писаниной, – произнес Антони, быстро пролистывая страницы черной книжицы не толще мизинца в кожаном переплете. Он бегло просмотрел ее и передал Йозефу. – Кажется, это написано не по-английски. Так что удачи.
Он взял еще одну записную книжку, на сей раз толстую, коричневого цвета и тоже без заголовка.
– Что там? – поинтересовалась я, заглянув Антони через плечо в тот момент, когда он открыл заложенную тонкой коричневой лентой страницу.
– Еще записи, но смысла ноль. Они с таким же успехом могли быть сделаны на урду.
– Можно взглянуть? – Мама протянула руку, и Антони отдал ей тетрадь. Она перевернула несколько страниц. Глаза бегали по строчкам, брови сдвинулись. Похоже, чувств Антони она не разделяла.
– Вот, смотрите, – вдруг сказал Эмун и встал рядом с Йозефом. – Какая-то кривая с временной шкалой.
Мы впятером столпились вокруг миниатюрной книжечки, которую Эмун прижимал к столу, чтобы страницы не закрывались и всем нам было хорошо видно. Он медленно перелистывал страницы и проводил указательным пальцем поперек каждой.
– Вот. Эти цифры на первый взгляд случайны, но если заглянуть в начало тетрадки, то видно, что левая колонка – это значения в PSI.
– Фунты на квадратный дюйм. – Это знала даже я.
Эмун кивнул.
– Ну да. А эта, – его палец опустился на следующую строку, – обозначена как TDS, то есть общее солесодержание.
– Что это означает? – не поняла я.
– Степень солености, – пояснил Эмун, метнув взгляд на меня и снова опустив на страницу. Он указал на какую-то аббревиатуру под буквами TDS. – А вот насчет этого я не уверен.
– ЭП, – прочитала вслух мама.
– Электропроводность, – расшифровал Йозеф. Он произнес это таким тоном, будто в его голове повернулся ключик. – Сдается мне, ты кое-что обнаружил, Эмун. Можно я посмотрю?
Эмун позволил Йозефу изучить другие пометки на первой странице.
– Кислород, гэ на ка гэ – это минерализация морской воды. PSU, THC…
– THC? [1] – Мне не удалось скрыть потрясения. – А это для чего измерять?
– Это не то, о чем ты подумала, – объяснил Йозеф, и на левой щеке у него появилась ямочка, хотя в полной мере он не улыбался. – THC означает термохалинную циркуляцию.
– Ах вот как!
– А PSU? – уточнила мама.
– Практическая единица солености, – ответил Йозеф, снова опуская взгляд на страницу. – Это, в общем-то, лишнее измерение, поскольку уже есть комбинация из двух других.
Йозеф перевернул несколько страниц, а затем встал лицом к панели и поочередно посмотрел на нее, затем на тетрадь и обратно. Через одно плечо ему заглядывал Эмун, через второе – мама. Мы с Антони прилипли к нему с боков.
Йозеф тыкал пальцем в каждое обозначение на первой странице и находил соответствующее на панели.
– Все здесь, – сказала мама. Ее голос был тихим, но в нем чувствовалась сила. – Если мы сделаем все, что сделал Лукас для того, чтобы погрузить ее в это состояние, только наоборот…
– И точно за такие же временные интервалы, – добавил Эмун.
Йозеф согласно закивал. Он посмотрел на маму.
– Она должна будет проснуться.
– Сколько? – спросила я, протягивая руку мимо Эмуна и трогая Йозефа за плечо. – Сколько времени у нас уйдет, ты можешь сказать?
Он повернулся ко мне, и его взгляд снова опустился к записям. Он отметил время и дату первой записи, затем пролистал книжечку и нашел последнюю.
– Восемь часов тридцать семь минут сорок секунд, – ответил он, глядя сначала на меня, а потом на маму. – Но лучше следить за точностью. Нам неизвестно, что с ней произойдет, если мы что-нибудь напутаем.
– А что, если система сломана? – Мама повернулась и посмотрела на свернувшуюся в морской воде Нике. Прижала ладонь к стеклу. – Она находится здесь уже много лет. Что, если за это время перестало работать что-нибудь в компьютере или в каких-то деталях, обеспечивающих нужное давление?
– Предлагаю не пугать себя заранее. – Йозеф положил руку ей на плечо. – Мы должны наилучшим образом сделать все, что можем при имеющейся информации. Никто не заходил в это помещение десятки лет. Однако причин думать, что установка перестала работать, нет. Если бы это было так, Нике, наверное, была бы уже мертва, но она жива.
– Думаю, нам нужно выписать инструкции и убедиться, что все действительно ясно, – предложил вечно организованный руководитель проектов Антони. – Мы должны точно знать, что делать и в какое время. Я вряд ли разберу эти рукописные обозначения.
Йозеф кивнул.
– Я переработаю все и составлю инструкции… в обратном порядке. Оформлю надлежащим образом.
В маминых широко раскрытых глазах застыло выражение тревоги и надежды. Я подошла к ней и взяла за руку.
– С ней все будет хорошо, мамочка. Сирены чертовски крепкие.
Мама улыбнулась, сжала мою руку и кивнула.
Давить на кучу кнопок и вертеть переключатели чуть дольше восьми часов кряду – на первый взгляд задача не такая и сложная. А в действительности каждому из нас выпало отстоять несколько девяностоминутных вахт, согласно графику сменяя друг друга, и все равно это оказалось изнурительно. В процессе, ожидаемым результатом которого являлось пробуждение Нике, требовалось восемь раз менять настройки. Регулировки по каждому показателю делались часто и в разное время. У каждого бита информации была своя обратная временная шкала, и все мы ужасно боялись того, что могло произойти с Нике из-за отступления на доли градуса или на пару миллисекунд.
– Откуда Лукас знал, что надо делать? – спросил Антони, когда уже ближе к окончанию процесса мы несли вахту с ним вдвоем.
– Может, он и не знал, а выполнял чьи-нибудь инструкции. Кого-нибудь осведомленного, – предположила я, глядя на часы и на самом деле не особенно задумываясь над ответом. Мои пальцы зависли над ручкой с обозначением PSU.
Антони молчал, пока мы отсчитывали секунды.
– Давай. Крути.
Я изменила настройку, и мы оба посмотрели на временной график, проверили изменения и наметили про себя следующий шаг.