Глава 8
Я тихонько постучалась в дверь спальни, куда мама упрятала Нике и где ухаживала за ней на протяжении нескольких дней, и поняла, что открыто.
– Входи, – сказала мама.
Я просунула голову в щель и увидела, что она сидит на стуле возле кровати, на которой, откинувшись на мягкие подушки, возлежит Нике. Комната была просторной, с камином. Бесчисленными большими портретами на полосатых обоях она напомнила мне картинную галерею. Толстые синие портьеры были отдернуты, окна открыты и впускали в комнату свежий морской воздух, благотворно влияющий на Нике.
Колдунья посмотрела на меня и заулыбалась.
– Тарга. Иди сюда, дай я на тебя посмотрю.
Она похлопала своими длинными пальцами по покрывалу. Я заметила, что ногти у нее подрезаны до нормальной длины, и это побудило меня глянуть еще и на волосы Тарги – они тоже стали несколько короче.
– Мама хотела дать тебе возможность отдохнуть и поднабрать веса прежде, чем я начну изводить тебя вопросами, – пошутила я. – Ты в самом деле выглядишь гораздо лучше.
Тело Нике впитало все калории, какие только она смогла впихнуть в него так, чтобы организм не взбунтовался. На руках и груди уже образовались мышцы. Она по-прежнему выглядела болезненно худой, но кожа явно стала мягче, щеки стали не такими впалыми.
– Ты не способна никого изводить, – ответила Нике.
Я прошла по ковру и села на место, которого касались ее пальцы. Она взяла мою правую руку в свои прохладные ладони.
– Теперь я могу рассмотреть тебя получше, – проговорила она, убирая с моих глаз выбившуюся прядь волос. – Стремительный выход из спячки зрения не улучшает. Ты так красива, почти точная копия матери.
– Спасибо, – ответила я, ничуть не покривив душой. – Ты тоже прекрасна.
Несмотря на худобу, Нике обладала экзотической, какой-то необычной красотой. Большую часть времени ее кожа цветом напоминала слоновую кость, но, когда на нее падали солнечные лучи, казалась гораздо бледнее. Глаза Нике, словно небо, по которому несутся облака в ветреный день, отливали то голубым, то зеленым, то серым. Скулы у Нике были высокие, а уши – маленькие и заостренные, одно заметно оттопыривалось, когда она заправляла за него прядь волос, – что придавало ей почти эльфийский вид. Волосы, казалось, жили отдельной жизнью. Теперь, разглядывая колдунью вблизи, я поняла, что они светлее и пышнее любых других волос. Каждая прядка была настолько легка, что малейшее дуновение ветерка приводило ее в движение. Эти волосы напоминали мне лишенную липкости паучью паутину. Сейчас они густым облаком развевались над плечами Нике, разливались по подушке и простыням по обе стороны от ее бедер.
Некоторое время она меня изучала.
– Тебе лучше? – спросила я, испытывая смущение под ее проницательным взглядом. Нике, похоже, не была свойственна зловредность, однако столь пристальное внимание мне было непривычно. Она будто видела меня насквозь. Или вправду так и было. Все-таки колдунья!
– Гораздо лучше, благодарю. – В окно влетел ветерок, и Нике, закрыв глаза, глубоко вздохнула. – Дыхание океана излечивает меня скорее, чем любая еда или питье. – Она вновь открыла свои шиферно-серые глаза и улыбнулась, отчего на левой щеке у нее образовалась маленькая ямочка. – Вот увидишь. Через неделю я приду в норму.
– Через неделю?! – Я не смогла сдержать удивления и посмотрела на свою мать, которая наблюдала за нами обеими с удовлетворенной улыбкой сытой кошки.
Мама кивнула.
– Вышедшие из диапаузы сирены быстро восстанавливаются, поскольку находились в состоянии покоя. Пока они спят, их организмы медленно залечивают раны, пораженные или травмированные ткани, и после пробуждения русалки чувствуют себя моложе и здоровее, чем прежде. Конечно, при должном питании и щадящем режиме.
Я удивленно захлопала глазами.
– Весьма научный подход, – сказала я. – Не похоже на твое собственное умозаключение.
– Потому что это из записей Лукаса, – ответила мама с улыбкой, исчезнувшей при упоминании имени жестокого ученого.
– Диапауза, – пробормотала Нике. – Какое чудно́е слово.
– А вы как это называете? – поинтересовалась я у колдуньи.
– Мы называли это anapáfsi. – Она произнесла слово резко, с нажимом. – На нашем языке это означает долгий отдых. – Нике повернула голову и посмотрела на маму. – Ты учила Таргу морийскому?
Майра засмеялась, и в уголках ее глаз появились морщинки искренней радости и любви. Она подалась вперед.
– Ты стерла из моей памяти не только мой язык, но и всю мою прошлую жизнь, подружка. Как же я могла научить свою дочь чему-то забытому?
– Ой. – Нике закрыла глаза и затрясла головой, приложив пальцы к вискам. – Прости, конечно. – Открыв глаза, она посмотрела на меня и снова взяла мою руку в свои. – Память возвращается к нам так же, как и силы. На это требуется несколько дней.
– Что ж, несколько дней на то, чтобы оправиться от нескольких десятилетий в anapáfsi, – произнесла я, чуть напрягаясь, чтобы выговорить незнакомое слово, и поняла, что произносить его приятно, – это просто поразительно.
– Тебе идет морийский, – сказала мама, снова откидываясь назад. – Нике быстро поправится. Так что через неделю или около того мы сможем ехать.
Я глянула на Нике.
– Я полагаю, мама посвятила тебя в наш план насчет Атлантиды?
Нике кивнула.
– Посвятила. – Она замялась, и на ее лице мелькнуло выражение, которое я не смогла определить. Сомнение? Тревога?
– Что? – спросила я.
– Снятие заклятья – задача непростая, – ответила Нике. – Заклятья впитывают характер создателя, а их редко налагают обладатели добрых сердец. Если вы решились на это, должны хорошенько подготовиться.
– К чему именно? – Я никогда не считала снятие заклятий чем-то сродни угону автомобиля. Не то чтобы я умела это делать, просто всегда существовал правильный способ и неправильный. Речь шла о магии, и тут правила мне были незнакомы.
– Я не смогу сказать тебе точно, но Сибеллен рассказала мне о том, что прочитала на руинах и перевела твоя подруга Луси.
Слышать, как кто-то называет маму Сибеллен, было непривычно. Я, в общем-то, воспринимала ее как Сибеллен, только когда думала о ее прошлом. Для меня она была Майрой Мак’Оли и моей мамой. И всегда ею останется.
– Важно не упустить ни одной мелочи, – сказала Нике. – Расскажи мне все, что помнишь.
– Даже если мама уже рассказывала?
Нике кивнула.
– Да. Потому что ты можешь вспомнить несущественные на первый взгляд мелочи, которые она могла посчитать неважными и опустить.
– Понятно. – Я поерзала на кровати, подтянув к себе ноги в носках, закинула их одну на другую и откашлялась. – Ну, информацию пришлось собирать по кускам, поскольку каждый, кто брал в руки фотографии, больше интересовался происхождением драгоценных камней, чем историей с заклятьем. – Дальше я рассказала Нике все, что сумела вспомнить. Я говорила медленно, стараясь не забыть ни одной подробности. – Планшет, если хочешь взглянуть, у нас с собой, – подытожила я.
– Твоя мама мне его уже показала, – сообщила Нике. – Я тоже не умею читать по-атлантски, и вам невероятно повезло, что вы сумели найти того, кто умеет.
– Луси взялась с готовностью, когда мы объяснили, для чего это нужно.
– Да, любая сирена поступила бы так же, – согласилась Нике. Ее взгляд блуждал по моим ключицам, мочкам ушей и запястьям. – Я обратила внимание, что ты не выставляешь напоказ свои камни.
Мама выпрямилась на своем стуле.
– До этой части истории я еще не дошла.
– До какой части?
– У Тарги своего рода… аллергия на аквамарины.
Взгляд Нике заметался между мамой и мной, глаза затуманились, и она застыла, как изваяние.
– Это правда?
Я кивнула.
– Они обжигают кожу и высасывают из меня силы. – Это я еще мягко выразилась. Когда тот атлант буквально завалил меня ими в пещере с водопадами, я едва не померла.
– Надеюсь, ты не будешь возражать, Сибеллен, но мне нужно переговорить с Таргой наедине. – Нике смотрела на маму крайне серьезно.
Мама вытаращила глаза.
– Зачем?
– Затем, что мне нужно сказать ей то, что предназначено только для ее ушей.
Мамины брови раздраженно сдвинулись вместе.
– Это и так ясно. Я не понимаю, что такого ты можешь сказать моей дочери, что не можешь сказать мне. Мы ведь все сирены. Нам всем хочется снять заклятье. Мы все заодно, и из всех людей на свете я люблю ее больше других. Я должна присутствовать.
– Я колдунья, – осторожно напомнила Нике. – Ты просила моей помощи. Я ее оказываю.
– Но…
– Мы имеем дело с магией. Тебе не всегда будет ясен смысл.
– А Тарге?
– Тарга единственная, кто поймет правильно.
Мама смотрела на Нике с вызовом, но та не отвела взгляд, не отступила ни на йоту под пристальным взором Государыни.
В конце концов мама выдохнула и встала.
– Хорошо, но мне это не нравится.
– Тебе не обязательно должно нравиться, – сказала Нике, провожая мою мать взглядом.
Дверь со щелчком закрылась за маминой спиной.
Я повернулась к Нике. Биение моего сердца ускорилось, и я выдавила из себя негромкий смешок, чтобы скрыть разрастающуюся в груди тревогу.
– Ну, хотя бы дверью не хлопнула, – резюмировала я.
– Ей не понравится многое из того, что будет происходить, если ты пойдешь к своей цели. – Глаза Нике, теперь уже нежного серого оттенка, напоминающего небо перед весенним дождем, были совсем рядом. В них отражалась печаль. – Ты должна понимать, на что идешь, – сказала она. – Именно ты. Ведь это тебе придется заплатить самую высокую цену в этих поисках.
– Почему мне?
– Потому что камни для тебя опасны.
– Я предполагала, что придется как-то это решить. – Мне все еще было непонятно, почему Нике помрачнела и сжала губы в тонкую прямую линию.
– Кто бы ни наложил это заклятье, он был таким же, как ты.
– Элементалем?
– Возможно, не только поэтому. Хотя эта характеристика делает тебя редким экземпляром. Но, не исключено, есть что-то еще.