– Кто ты? – спросила я, отступив назад.
Рука женщины медленно опустилась.
– Разве ты не знаешь?
Я мотнула головой.
– А ты знаешь, кто я?
– Ты та, что пришла меня освободить. Спустя все это время. – Она снова потянулась ко мне, и я отступила еще на шаг назад.
– Меня зовут Шалорис, – ответила женщина. – А как зовут тебя?
– Я Тарга.
– Ты морийка. – Ее темные глаза, казалось, только сейчас разглядели меня с того момента, как открылись. – У тебя внешность морийки.
– А ты атлантка?
Взгляд ее снова затуманился и обратился внутрь. Шалорис несколько раз неглубоко вздохнула, и в ее глазах появились слезы. Взгляд, бдительный и сосредоточенный, снова метнулся к моему лицу.
– Сколько я уже нахожусь здесь?
– Не знаю. – Мой голос тоже смягчился. Теперь, когда моя собеседница уже не выглядела как персонаж из фильма ужасов, мне стало ее жаль. – Очень долгое время.
– Тысячи, – дрожащим шепотом произнесла она. – Тысячи лет?
– Думаю, так.
Я ожидала, что она сорвется, что хлынут слезы и ее черты снова исказятся от ужаса. Но вместо этого ее лицо озарила безумная радость, и заплакала она, как оказалось, от счастья. Шалорис снова потянулась ко мне, и на этот раз я не отшатнулась.
Ее руки отыскали мои локти, а темные глаза улыбнулись, глядя в мои глаза.
– Она сказала, что пройдут тысячи лет. Время пришло. Я была права!
Ладони Шалорис взмыли по моим рукам вверх к плечам, потом пошли к щекам и коснулись лица с нежностью, которая одновременно испугала и обезоружила меня.
– Ты должна меня освободить, – сказала она. – Я отозвала заклятье уже много лет назад.
При упоминании заклятья по коже у меня побежали мурашки. В самом потаенном уголке моей души разверзлась зияющая ужасом дыра.
– Но действие его продолжается, если только сирена не носит на себе кусочек аквамарина, какие окружают тебя здесь со всех сторон. Так это была ты? Это ты наложила заклятье?
– Я. Я пыталась отозвать его. Но, похоже, оно будет действовать, пока я жива. Прекрати мои страдания, прекрати страдания своего народа. – Она заговорила тихо, с придыханием, и по ее щеке скатилась еще одна слеза. Ресницы намокли и слиплись, глаза заблестели и остекленели. – Ты должна меня убить.
Внутри у меня все сжалось. Как я могла убить существо, вызывающее жалость? Как я вообще могла убить?
– Не знаю, смогу ли я, – прошептала я. Она все еще держала ладонями мое лицо, и ее прикосновение было нежным, как у матери.
– Ты милая и добрая, – сказала она, ее руки опустились и нашли мои. – Эта задача поставлена только перед тобой, ее не решить никому другому.
– Почему? – Я почти стонала. – Почему мне?
– Ох, – тихо вырвалось у нее. Звук спокойного осознания, момент откровения. Она зажмурила глаза, выпустила мои руки и утерла лицо. – Без понимания мы не можем найти в себе смелости совершить то, что должны. Ты не понимаешь. – Глаза Шалорис снова открылись, и она посмотрела мне прямо в лицо. – Ты не знаешь моей истории.
Я покачала головой.
Она сложила руки вместе и принялась тереть их друг о друга. От звука, который издавала сухая кожа ее ладоней, мне стало жутко. Похоже, Шалорис к чему-то готовилась, разогревалась.
– У меня достаточно сил на один последний подарок, – сказала она, подняла ладони вверх и подула на них. – Когда ты все поймешь, у тебя будет достаточно решимости, чтобы сделать необходимое.
Не говоря больше ни слова, она снова протянула руки к моему лицу. От прикосновения ее ладоней к моим щекам все вокруг стало расплываться, я видела только ее большие черные и блестящие глаза. Глаза, которые казались глубже, чем вечность.
Глава 18
Шалорис сидела на широком плоском камне над бирюзовой водой. Нежные волны, вихрящиеся пеной, целовали кромку рыжего пляжа. Жаркое беспощадное солнце посылало вниз свои неразбавленные облаками тепло и свет. Она доставала зерна из сорванного на ближайшем поле колоска, совала их себе в рот и пережевывала в кашицу. Смуглая кожа рук загорела за время многочасового сидения на солнце.
Рядом на спине, задрав юбки до бедер, лежала рыжеволосая девушка. Нежась на солнце, она закрыла глаза и обнажила руки и плечи. Рукава туники были засунуты под мышки. Она предприняла попытку скрутить жгутом копну непослушных рыжих кудрей, но очень скоро на влажном воздухе тугие завитки выбились и обрамляли ее голову и уши ореолом. Солнце превратило ее волосы в яркий медно-красный пожар. Девушка была обладательницей белой морийской кожи.
– Ты что, не будешь плавать, Мел? – спросила Шалорис.
Мел приоткрыла один глаз и увидела устремленные на нее зеленые глаза подруги.
– Почему ты отказываешься называть меня настоящим именем?
– Я знала тебя как Мел с самого дня нашего рождения. У меня не получается думать о тебе как-то иначе.
– А надо, – ответила Мел, усаживаясь. Она встала на ноги и принялась развязывать пояс сине-зеленого цвета – цвета отцовского дома. – Мама говорит, это проявление уважения к сирене – называть ее полным именем.
– Нет, она упоминала, что полным именем надо называть вашу Государыню. – Шалорис вскинула голову, качнулись ее темные пряди. – Ты ведь не Сисиникса, а просто Мел.
– Юмелия, – ответила вторая девушка, роняя пояс и ослабляя завязки на груди. – Я дочь царя, и ко мне нужно обращаться с бо́льшим уважением, чем к другим сиренам.
– И как же в таком случае должны обращаться ко мне? Я тоже дочь царя. Значит, мне нужно выдумать имя подлиннее, чтобы показать, что я заслуживаю почтения? – В голосе Шалорис слышалось дразнящее презрение. Эту тему девушки обсуждали не впервые, и подобный тон тоже не был в новинку.
Юмелия игриво толкнула сестру пяткой в плечо, сбрасывая тунику. Она стояла на солнце в беззастенчивой наготе.
– Сиренские имена даются не абы как, – заявила Юмелия, закатывая глаза и упирая руки в стройные бедра. – Их дает нам море.
В ответ на это Шалорис только фыркнула.
– Ну да, получается, церемонию твоего имянаречения проводили сами боги океана. – Она воздела руки и сделала серьезное и надменное выражение лица. – Ты больше не Мел, дочь своей матери Ипатии и отца, царя Бозена, защитника Атлантиды и заступника слабых и беззащитных. Отныне ты будешь зваться Юмелией, тринадцатитысячной по счету молодью морийцев.
Юмелия наблюдала за кривлянием сестры с ухмылкой и даже хихикнула.
– Все это происходит совсем не так, и ты это знаешь.
– Верно. Ты просто это слышишь, – ответила Шалорис, уже не громогласно, но по-прежнему не воспринимая сестру всерьез.
– Ты просто завидуешь. Тебе тоже хочется быть сиреной.
Шалорис пожала плечами.
– Мне нравится, что у тебя хвост и ты можешь избежать этого… – она небрежно махнула рукой, подразумевая все, ими пережитое и грядущее, – в любой момент. Зато мама говорит, что я обладаю магией. – Глаза темненькой девушки сияли. – Более мощной, чем та, о какой любой мориец может только мечтать.
Юмелия расхохоталась.
– Ты атлантка. Какая у тебя может быть магия? У тебя есть это? – Рыжая показала на шею и видневшиеся на ней жабры. Они открылись и затрепетали, словно посылая привет. – В общем, у тебя меньше половины той магии, что обладаю я.
– Она не про такую магию говорила, – ответила Шалорис, хотя было заметно, что она не совсем понимает, что имела в виду ее мать.
Юмелия сделалась серьезной и задумчивой.
– Хотя что-то у нее есть, у твоей матери, – мягко проворковала она. – Мне кажется, она единственная, кого боится моя мать.
– Ипатия боится Вальганы? – усмехнулась Шалорис. – Ты шутишь.
Юмелия посмотрела на море и некоторое время оставалась задумчивой. Налетевший ветер поднял обеим девушкам волосы и вызвал мурашки у Юмелии.
– Вскоре нас попытаются разделить, – тихо сказала Шалорис. Она встала перед единокровной сестрой. – Я слышала обсуждения.
Темные глаза Юмелии округлились от охватившей ее тревоги.
– Наши матери?
– Нет, моя мать и наш отец. Он до сих пор навещает ее время от времени. – Шалорис бросила на сестру косой взгляд. Не без озорства. – А Ипатию он когда-нибудь навещает?
Юмелия покачала головой.
– Иногда она плачет. Я слышу по ночам. Это странно, потому что отец в самом деле любил ее, а она любит его до сих пор. Я точно знаю. – Она посмотрела на горизонт с отрешенным и печальным видом, но всего секунду. Затем ее взгляд метнулся к сестре. – А что ты подслушала?
– Мать жалеет, что нам разрешали играть вместе. Она говорит, нас следовало воспитывать порознь.
Юмелия склонила голову набок.
– Мы обе выросли во дворце, у нас были общие няни и учителя. Как иначе?
– Когда мы были маленькими, – Шалорис заговорила тише, – моя мать просила, чтобы вас с Ипатией отослали куда-нибудь, хотя бы в Океанос. Так что ты могла расти не среди атлантов и людей, а со своим народом.
– Мне нравится жить здесь, – с нажимом сказала Юмелия и взяла сестру за руки. – Я люблю жизнь по-атлантски. И многие морийцы предпочитают обустраиваться здесь, не только мы.
– Ты не любишь людей, – Шалорис осторожно высвободила руки из сестринских и отвела глаза от наготы сирены. Порой отсутствие у Юмелии стыда поражало Шалорис, хоть она и старалась этого не показывать. Ей тоже хотелось бы ощущать подобную свободу по отношению к своему телу.
Юмелию передернуло.
– Нет. Они злобные и примитивные твари.
– Так рассуждает твоя мать.
Юмелия пожала плечами.
– Пожалуй. Но их общества легко избежать. Просто не надо ходить на рынки или выходить в дни празднеств. Оставайся во дворце или посещай храмы.
– На рынках и праздниках происходит самое веселье! Мне бы хотелось, чтобы ты побывала там, хотя бы разочек.
– Мама ни за что не позволит, да и мне не очень-то хочется пропитаться человеческим зловонием. – Взгляд девушки посуровел, сама она напряглась. – Но разделить нас мы не позволим. Давай заключим кровный договор!