Шалорис лишилась дара речи. Где-то глубоко за ее внешним спокойствием вскипала ярость.
Нестор был прав.
Она всегда думала о сестре, которую любила всем сердцем, с печалью, ведь та ее предала. А Юмелия оказалась куда беспощаднее любого атланта или обычного человека. Веками они радушно принимали морийцев, а теперь, в момент самой большой нужды, те отвернулись от атлантов.
Юмелия и Ипатия поступали так, видимо, в силу своей природы. Они были эгоистичными, жестокими, бессердечными, алчными и кровожадными.
Перед глазами Шалорис возник образ Вальганы, с ужасом глядящей вверх и воздевающей руки, будто это могло предотвратить обрушение колонны. Рука Шалорис накрыла рот, чтобы сдержать готовый вырваться крик разрываемого горем сердца.
Это сделали морийцы. Юмелия, Ипатия, а теперь еще и Сисиникса.
Они заплатят.
Грязь высохла и превратилась в уплотненный песок, заключивший руины города в плотный саркофаг. Эти руины стали исполинской могилой – единственной, какую суждено было обрести большинству населения. Их вернули в землю без предупреждения, без преамбулы, без церемонии. Но Шалорис была невыносима даже мысль о том, чтобы оставить тех, кто оказался ближе к поверхности, лежать оставленными на волю стихий, гнить на солнце или стать добычей для стервятников и падальщиков, появившихся сразу, как только подсохла и затвердела земля.
Собрав самых сильных, они сформировали похоронную команду и прочесали широкую полосу в поисках тел. Отыскивать их не составляло труда, нужно было лишь по очереди подходить к каждому скоплению птиц. Обнаруженные тела извлекали и заворачивали в ткань. Шалорис отыскала участок относительно рыхлого грунта и распорядилась выкопать одну на всех могилу. Животных хоронили рядом с людьми и атлантами, ничего не оставляя падальщикам.
Тело Вальганы обнаружилось далеко от того места, где, как Шалорис себе представляла, ее мать нашла вечный покой. Но Атлантиду было уже не узнать, и память юной царицы о географии города уже начала меркнуть.
Вальгану завернули и похоронили вместе с остальными, но Шалорис еще долго стояла над могилой после того, как все остальные вернулись к своему временному лагерю. Она плакала до тех пор, пока не почувствовала, что больше не может. Она просила прощения у всех погибших и у царя Бозена, которого обнаружить так и не удалось. Шалорис плакала до тех пор, пока глаза практически не перестали видеть и пока солнце не коснулось горизонта. Она плакала, пока время плакать не подошло к концу, и только потом вытерла глаза.
Когда зрение прояснилось, она увидела среди скал у края городских развалин силуэт. Кто-то стоял там. По телу Шалорис побежали мурашки. Это был кто-то не из ее людей, и она кожей чувствовала, как от пришельца словно жаркими волнами исходит опасность. Не помня себя от горя и не чувствуя страха, она пошла к нему. Очертания показались ей знакомыми. Луч заходящего солнца на миг высветил кудрявые рыжие волосы.
Юмелия.
Эмоции переполняли Шалорис: ненависть, ярость, замешательство, неверие. Присутствовал и лучик надежды. Надежды, что она ошибалась, что не Юмелия виной постигшему Атлантиду несчастью, убийству всех, кого Шалорис любила, горю и разрушению.
Услышав шорох шагов, Юмелия повернула голову, чтобы посмотреть, кто идет, и в тот же момент Шалорис поняла. Она не ошибалась. Юмелия имела вид скульптора, довольного своей последней работой.
Остановившись в нескольких футах от единокровной сестры, Шалорис процедила:
– Гордишься тем, что сотворила?
Юмелия спокойно, с пустым выражением лица уставилась на Шалорис. Вид у нее был почти скучающий.
– Это все царь, – ответствовала она. – Мы предупреждали его о том, что произойдет. Он нам не поверил.
– Вы… его предупреждали? – недоверчиво переспросила Шалорис. – Все это время вы вынашивали такой план? Уничтожить царство, если не получите власти?
– Моя мать была права, – продолжила Юмелия, словно не слыша слов Шалорис. – Наделенные властью имеют право менять ход судьбы. Иначе у нас вовсе не было бы власти. Это дар богов. Мы его предупреждали, а он не обратил на нас внимания.
– Он был твоим отцом! – вскричала Шалорис. Ее осенило догадкой: сестра не в себе, но все же она пыталась отыскать смысл, заставить Юмелию понять. – Эти люди были твоим народом. Атлантида была твоим домом!
– Признаться, я и впрямь зашла немного дальше, чем мы намеревались, – ответила Юмелия в своей свойственной ей последнее время холодной манере. – Я всего лишь хотела доказать, что являюсь законной наследницей.
Шалорис охватила такая ярость, что она не могла вымолвить ни слова. Пальцы сжались в кулаки, волоски на коже встали дыбом.
– Смерть слишком хороша для тебя, – произнесла она наконец. В груди у нее что-то зарождалось, пока неоформленное, но теплое, пульсирующее в такт с сердцем. Оно разрасталось, раскрываясь, подобно цветку. Покалывающая тело энергия поднималась от стоп и неслась по костям, воспламеняя Шалорис изнутри.
– Теперь слушай меня.
Это идущее из сердца тепло поднялось к горлу, согрело язык и зубы и, словно из открытой печи, изверглось из ее рта.
– Заклятье падет на тебя и весь твой род…
Юмелия уставилась на нее с недоверием, и пали сумерки, потускнели последние прорезающие горизонт лучи заходящего солнца.
– Никогда не иметь тебе дома, ибо дом ты отняла у меня. Никогда не иметь тебе семьи, ибо семью ты отняла у меня. Решив, что счастлива, ты тотчас будешь вырвана с корнем. Поняв, что нашла любовь, ты ее потеряешь. Твои дочери родятся под действием этого заклятья и передадут его своим дочерям. Сыновья твои будут беспомощны, и с рождением каждого будет разбиваться твое сердце. Ты станешь рабыней Соли, дающей тебе силу, и страсти. Никогда не видать тебе подлинной радости, ибо будешь знать ты, что, если счастье близко, оно будет отнято. Это заклятье есть мой ответ на твое деяние, и во всех страданиях, которые каждой сирене придется претерпеть на протяжении всей своей долгой жизни, повинна ты. Запомни это. Неси это. Вечно.
Солнце полностью скрылось за горизонтом, и на обеих сестер упали тени.
Шалорис трясло, но она обнаружила, что пламенная ярость, поднявшаяся у нее изнутри при виде единокровной сестры, утихла. Она использовала свою магию, и осталась удовлетворена ею.
Юмелия долго таращилась на Шалорис, а потом скрестила руки и приподняла губу в усмешке:
– И это все, что ты можешь?
Шалорис повернулась к сестре спиной и пошла. Ей хотелось спать и не просыпаться.
Глава 25
Шалорис с оставшимися атлантами направилась на север, в прибрежный город Хирион. Там им дали приют и пищу. Прошло шесть лет, и за это время Шалорис более-менее удалось наладить жизнь своего народа.
Нестор попросил разрешения собрать флот и взять Океанос силой, и она без колебаний согласилась. У Шалорис не было города, в котором она могла править, но, как дочь великого царя Бозена, последнего повелителя Атлантиды, она обладала некоторым влиянием. А еще у нее была магия, которая с годами набирала силу. Шалорис превратилась в женщину, которую уважали и даже боялись. Дни и ночи она проводила, призывая поддержать Нестора и заключая от его лица разные сделки. Это занятие должно было растянуться на годы, но чего у них и имелось в достатке, так это времени. Они были последними в своем роде, последними на земле атлантами. Почти весь их народ погубила одна сирена, а другая отказала им в помощи; поэтому Шалорис не видела ничего зазорного в том, чтобы отобрать дом у этих вероломных и жестоких созданий.
Нестор рассказывал о залежах орихалка и давал в них доли богатым гражданам Хириона и его окрестностей в качестве платы за поддержку в предстоящем походе.
Каждый год Шалорис совершала паломничество на корабле вдоль береговой линии к родным местам. С собой она брала Эпизона. Она ходила на могилу, где лежал прах ее матери, и плакала от возвращавшейся боли. Она скорбела по отцу, по своему народу, по своему городу, и это не давало угаснуть ее ярости и горю.
Никто не возвращался с ней в Атлантиду, кроме верного Эпизона и двух атлантских стражей. Похоже, желание вновь оказаться на руинах никого не посещало, и Шалорис не могла винить соотечественников за это. Но, как царица, она чувствовала некоторую ответственность за сохранение памяти о павших.
В этот раз она посетила храм у водопадов и принесла дары из цветов и фруктов, хотя чувствовала, что боги покинули это заброшенное место. Минуло всего шесть лет, а и этот храм начал стареть и разрушаться. Сорняки и виноградные лозы опутали его, покрыли своей зеленью. На каменном полу поблескивали непросыхающие лужицы, а фонтаны заросли пушистым мхом.
В компании одного только Эпизона Шалорис направилась к могилам. Ей казалось, что с каждым годом руины все глубже уходят в засоленную землю, на которой мало что росло. Она опустилась на колени у края пустоши, образовавшейся на когда-то пышных низинных лугах, простиравшихся на многие мили за пределами Атлантиды. Перед ней по земле тянулся не более чем рубец, под которым были похоронены все мертвые; здания прекрасной архитектуры Атлантиды были разрушены, разбиты и лежали теперь под землей.
Она должна была умереть – говорила себе Шалорис – вместе с отцом и матерью. Но потом вспоминала о Несторе и семенах надежды, которые он посеял в ее сердце: однажды Атлантида снова поднимется. Они создадут новый дом на костях тех, кто отнял у них прежний.
Шалорис наняла писца, и тот записал ее версию событий, по которой художнику надлежало создать по этому сюжету прекрасную мозаику. Работа только началась, но Шалорис планировала, что придет день, и эта история будет впечатана в стены самого Океаноса.
– Сестра.
Слово прозвучало так тихо, словно прошелестел ветер. Шалорис очнулась от своих раздумий, ее глаза открылись, но она никого не увидела. Ей пригрезилось. Она снова закрыла глаза и вернулась к своим планам насчет Океаноса, который обязательно будет принадлежать ее народу, принадлежать ей.