Вошли Эмун с Йозефом. Они принесли еще сумки и задержались, прислушиваясь к разговору.
– Такое ощущение, будто над моей головой прежде висели черные тучи, а сейчас они все рассеялись, – сказала мама, пока мы стояли в вестибюле. – Но я этого не осознавала вплоть до настоящего момента. Они висели надо мной так долго, что мне даже в голову не приходило, что небо бывает другим. – Йозеф подступил ближе к маме, и, пока она говорила, на его лице появилось мечтательное выражение. – Мысли мои ясны, воспоминания нетронуты, и что лучше всего, так это отсутствие страха. Его просто больше нет.
Я проглотила подкативший к горлу комок, и тут последними вошли в дом Нике и Антони со своими сумками в руках.
– О чем разговор? – спросил Антони, ставя сумку и выпрямляясь.
– Чувствует ли Майра какие-то изменения, – ответил Эмун, снимая куртку и вешая на стоящую рядом вешалку. Он нашел взглядом Нике. – А ты чувствуешь себя как-то иначе?
Нике поколебалась.
– Чувствую, – медленно ответила она. Ее взгляд переместился на мою мать и задержался на ней.
– Но?
– Но я всегда немножко отличалась от других сирен, и мое желание убраться под воду насовсем осталось таким же сильным, как и всегда. И еще… – она осеклась, но глаз не отвела.
– Нам надо в Океанос, – вставила мама.
Я удивленно посмотрела на нее, но они с Нике смотрели друг на друга так, будто пришли к какому-то пониманию. Словно чувствовали это уже давным-давно.
Наконец мамин взгляд скользнул на меня.
– Ты хочешь с нами?
– Мне кажется, это замечательная идея, – сказала Нике, сияя. – У Тарги будет шанс увидеть родину своей матери.
Мне понравилась эта мысль, и в глубине души я изумилась, как не подумала об этом сама.
– Конечно, хочу. Мы, может, никогда не окажемся к нему ближе, чем сейчас. – На самом деле, похоже, из Мавритании мы добрались бы быстрее, но было неправильно бросить Петру и Антони в незнакомом городе на несколько дней, пока сами мы прохлаждаемся в увеселительной прогулке под водой.
– Все будет не так, как было раньше, – сказала мама наконец. Ее взгляд потеплел. – Но сейчас – идеальное время, чтобы туда отправиться. – В ее глазах промелькнуло что-то неопределенное. То, что она знала, но не собиралась говорить. У Нике было точно такое же выражение лица, словно в ее глазах имелись особые створки, скрывающие какой-то неведомый источник теплого света.
Я глянула на Антони. Он улыбнулся мне.
– Это отличная идея. Отправляйтесь. Я побуду в компании Эмуна до вашего возвращения.
– О, ты имеешь в виду, что побудешь в компании Йозефа до нашего возвращения, – ответил Эмун, и до меня дошло, что в его глазах тоже горит огонек любопытства. – Я бы не пропустил возможность увидеть Океанос даже в обмен на все классические автомобили Америки!
Все было решено. Хорошенько поев и отдохнув, мама, Нике, Эмун и я скользнули в воду в принадлежащем семейству Дракиф эллинге и пустились в плавание к Азорским островам. Наш путь должен был занять большую часть ночи, но при этом никто не потрудился даже намекнуть на то, чтобы дождаться утра. Нас объединяло нетерпение.
Снова оказаться в русалочьем обличье было прекрасно. Остатки стресса после нашего путешествия по пустыне рассыпались в пыль и исчезли, соленая вода ласкала мою кожу и успокаивала душу. И хотя мы путешествовали вместе, но плыли сами по себе, на расстоянии. Не переговаривались и даже не всегда находились друг от друга на расстоянии крика. Казалось, даже на Эмуна незаметно снизошло умиротворение. Заклятье ведь затрагивало и его тоже.
Когда наши головы повыскакивали на поверхности воды за горой Калифас, на востоке горизонт окрасился бледно-персиковыми, зелеными и темно-синими оттенками.
– Вот и все, – сказала мама, вынырнув рядом со мной. Волосы ее блестели, глаза в раннем утреннем свете казались черными.
Гора Калифас выглядела точно так, как мама ее описывала. Крутая, очень высокая. А когда-то голые скалы теперь покрывала пышная растительность. С нашей стороны подножие Калифас выглядело как нагромождение черных камней, о которые разбивается прибой. Нике подвела нас к большой полукруглой части белого пляжа, где мы вышли на сушу и зашагали по песчаному берегу Океаноса.
Я собиралась спросить, та ли это часть пляжа, куда явился Клавдиус, чтобы потом выбить сирен с их собственной земли, но по суровому взгляду осматривающейся Нике поняла, что это так и есть. С рассветом становилось все светлее, и в глаза мне бросились темные пятна на склоне горы. Они могли быть входами в пещеры, но так заросли, что сказать наверняка было сложно.
Внезапный птичий гвалт привлек наше внимание к поверхности плоского камня, располагающегося чуть ниже, чем в первой четверти подъема на гору.
– Смотрите! – взволнованным шепотом произнес Эмун.
Как только последняя птица улетела, на уступе появилась высокая сирена. Обнаженная, но ее волнистые черные волосы были сухими, и пряди шевелились на ветру. Ее прелестная фигура четко вырисовывалась на фоне скалы, поскольку эта сирена была значительно темнее. Куда-там Нике!
Я услышала резкий вдох и покосилась на маму. Она смотрела на глядящую сверху сирену без удивления, будто заранее знала, что на скале кто-то будет.
Сирена взглянула на нас. Было еще темновато, и стояла она далеко, поэтому разглядеть выражение ее лица толком не удавалось. Через секунду она исчезла.
Меня привлекло какое-то движение у подножия Калифаса. Там появилась другая сирена, с молочно-белой кожей и длинными каштановыми волосами, в простом платье-сорочке. Она вышла из пещеры у подножия горы и пробиралась по камням и зарослям. За ней появилась еще одна сирена, и еще. На входе в другую пещеру, чуть подальше, показалась совсем юная русалка. Она замерла, глядя на нас, что-то сказала кому-то невидимому у себя за спиной, а потом вышла и двинулась в нашу сторону. За ней потянулась цепочка сирен. Похожая процессия двинулась и из другого темного отверстия. Сирен становилось всё больше, нескончаемым потоком они изливались из чрева горы и устремлялись на пляж.
Когда они подошли ближе, я заметила, что некоторые плачут, беззвучно, русалочьими нескончаемыми слезами. Выражения лиц разнились от нейтрального до счастливого, глубоко почтительного и даже исступленного. Многие останавливались возле нас, и в результате мы с мамой оказались в центре небольшой толпы. Нике отступила на несколько шагов назад и выбралась из нее.
Вокруг Эмуна, стоящего в нескольких футах от нас с мамой, начала собираться своя толпа. Руки сирен робко тянулись к нему, гладили, словно не верили, что он настоящий. Пальцы касались его лица, несколько голосов изумленно перешептывалось на незнакомом мне языке. Эмун посмотрел на меня и изобразил некое подобие неловкой кривой улыбки. По его глазам читалось, что он не вполне понимает, что и думать, но все принимает. Эти сирены никогда не видели тритона; для них он был существом мифическим и вдруг явился во плоти и крови. С черных волос Эмуна, отросших почти до плеч, капала вода, его голубые глаза потемнели. Он всматривался в лица сирен. Позволял им прикасаться, и те, кто уже успел убедиться в его реальности, отходили, уступая место другим желающим приложить к нему свои нежные, ищущие руки.
Неожиданно на пляже появилась она – смуглая высокая черноволосая сирена. Она встала перед Майрой и не сводила с нее глаз. Я вдруг поняла, что они знают друг друга и мама даже однажды рассказывала мне о ней. Это могла быть только она.
– Фимия? – произнесла я.
Ее прекрасные черные глаза улыбнулись мне.
– Ты очень похожа на мать, – сказала она, и ее голос щекотал мой слух, словно теплый кошачий язычок.
Приглушенный шум голосов стих, когда последние сирены вышли на пляж. В Океаносе собрались сирены всех цветов кожи и, судя по звучанию, говорящие на морийском с самыми разнообразными акцентами. Невидимые узы объединяли их всех и это место.
Мама подошла к Фимии поближе и приложила руки к ямке между ключицами высокой сирены. Потом расцеловала Фимию в обе щеки и опустила голову в почтительном поклоне.
Это потрясло меня, и следом пришло еще одно осознание, потому что мама с Фимией произнесли слова, которые звучали, когда в Океаносе менялась Государыня. Все присутствующие сирены знали, что это должно произойти, они прибыли на эту смену караула. Но я ничего особенного не чувствовала. Я была одной из них, однако в чем-то отличилась, как отличалась Нике.
Боковым зрением я нашла беловолосую колдунью и подумала, что, возможно, все это время со мной рядом был еще один элементаль, а я об этом не знала. Мы были такими же, как все представители нашего народа, но другими. Были частью чего-то, но все же стояли особняком. Я не понимала, в чем заключается это отличие. Государыню силой наделяла Соль, но у меня никогда не возникало ощущения, что я чем-то обязана ей. Мой статус происходил из какого-то другого источника, из чего-то более всеобъемлющего, находящегося где-то в океане и одновременно за его пределами. Возможно, как рассуждала Джорджи, мои силы происходили от магии Геи, самой Земли.
Я стояла и прислушивалась к себе, а сирены тем временем принялись кружить вокруг Фимии, целовать ее в щеки и что-то ей нашептывать. Я была обладательницей сил стихии, и природа предпочла освободить меня от любых уз, заставляющих сирен держаться вместе. Вместо этого она предпочла связать меня с существами иного рода, с другими элементалями. Видимо, поэтому я и не чувствовала в матери Государыню и того, что теперь трон Океаноса перешел к Фимии, как обычные сирены.
Настал момент, когда я осталась единственной на пляже русалкой, не поздравившей Фимию с новым статусом. Я решила, что должна выказать ей свое почтение, и, подняв руку, потянулась к ее ключицам.
Она посмотрела на меня своими блестящими черными глазами и поймала мою ладонь. Я удивленно уставилась на нее, а она держала меня за руку. А потом она взяла меня и за другую руку.
– Тебе не нужно, – сказала она, и для меня стало очередным потрясением, что глаза новой Государыни наполнились слезами, которые выплеснулись и заструились по щекам. Фимия выпустила одну мою руку и нежно коснулась м