– Ну, в этом-то и загвоздка. – Тон у него был немного извиняющийся, даже сконфуженный. – Я здесь и очень хочу с вами встретиться.
– Здесь, в Польше? Или здесь, в Гданьске? – Я поднялась со ступенек, чувствуя, как в теле пульсирует адреналин. Мой желудок выдавал энергичные сальто.
– Э-э… – Йозеф нервозно прочистил горло. – Я очень даже рядом.
Я пролепетала:
– Мы вас искали! Вас было невозможно найти. Вы уволились с работы, уехали без причины, не оставив адреса.
– Ух ты! Я… я…
Мой собеседник шумно выдохнул, и я не смогла определить, было ли это от облегчения или от все возрастающего волнения.
– Я и не знал, – сказал Йозеф. – Простите, что все так осложнил. Так, значит, ничего, если я к вам зайду?
– Ничего? – Я рассмеялась над нелепостью этого заявления, этой ситуации: подумать только, мы с ног сбились, отыскивая его, а он прямо тут, тепленький! – Господи, приезжайте как можно скорее! Не теряйте ни минуты.
Йозеф усмехнулся, и на сей раз я услышала облегчение.
Мое внимание привлекло какое-то шевеление у главных ворот. Пришедший пешком Йозеф появился на дорожке. Возле уха он держал телефон. Он увидел, что мы с Эмуном стоим на ступеньках возле входа в дом, а я даже на расстоянии заметила его удивление.
– О! – Лицо Йозефа расплылось в улыбке. Он поднял руку и помахал нам. – Привет!
Я завершила разговор и сошла со ступеней. Эмун шел за мной следом.
– Это Йозеф, – сказала я брату через плечо, расплываясь в широкой улыбке.
– Я уж вижу.
Йозеф пересек лужайку, и мы встретились посередине покрытого травой островка в центре окружающей дом дорожки.
Наш гость выглядел в точности так, как я его помнила: сурово красив, с ухоженной бородой и вьющимися каштановыми волосами. Глаза его сияли.
Он протянул мне руку для рукопожатия, но я подалась вперед и заключила его в объятия. Я почувствовала, как он удивленно хохотнул, а затем его руки обхватили и сжали меня.
– Вы так похожи на мать, – сказал он. – Я уверен, вы слышите это постоянно.
Йозеф выпустил меня из объятий, и я представила их с Эмуном друг другу.
– Это мой брат, – сказала я, наслаждаясь тем, что могу называть Эмуна своим ближайшим родственником, хотя он больше чем на век меня старше.
У Йозефа был такой изумленный вид, что на миг он стал похож на статуэтку из комнаты смеха – глаза и рот широко распахнуты.
– Брат?
– Это долгая история, – сказал Эмун, пожимая Йозефу руку. – Надеюсь, вы понимаете, как мы рады вас видеть.
Сердце выпрыгивало у меня из груди.
– Мне не терпится сообщить маме, – сказала я. – Пойду схожу за ней.
Рука Йозефа схватила меня за запястье. Он потянул меня, развернув к себе. Выражение его лица было потрясенным и бледным.
– Так она здесь?!
– Ну да, конечно. Где же ей еще быть? – Я недоуменно уставилась на Йозефа. Он явно не ожидал застать маму дома. – Она здесь живет.
– Я думал… Думал, что она… – По-видимому, Йозеф не мог заставить себя закончить мысль.
Мы с Эмуном обменялись растерянными взглядами и воззрились на Йозефа, ожидая, что он все же договорит начатое. И тут все внезапно встало на свои места, словно кусочки пазла. Ему было известно о dyάs. Йозеф считал, что на суше мамы нет и быть не может.
– Вы думали, что она ушла на морской цикл. – Мои глаза чуть сузились. – Но в таком случае как вы вообще узнали, что она ушла?
Рот Йозефа сначала закрылся, а потом открылся. Лоб заблестел от пота.
– Надеюсь, вы сможете простить меня, все это было сделано с намерением помочь Майре. Я был там… – Его голос стих.
– Вы видели нас в ту ночь? – Я почувствовала, как глаза у меня недоверчиво округлились. Сначала я пришла в ужас оттого, что столь интимный момент лицезрел чужой человек. Оказывается, самая травмирующая ночь в моей жизни прошла при зрителях? Щеки запылали при мысли о том, как я давала волю чувствам в ту ночь на пляже, когда моя мама меня покинула. Я голосила как младенец, как человек, чье сердце разбито навеки.
– Мне так жаль. – Йозеф выглядел подавленным. – Это был личный момент, и я сожалею о своем вмешательстве, но я так старался понять Майру, узнать, не та ли она, кем я ее считал, и, если так, попробовать пробудить ее воспоминания. Я пошел за вами к пляжу в ту ночь. Простите.
Я закрыла глаза и постаралась выровнять дыхание. Мне пришлось напомнить себе, что передо мной не Йозеф-коллега из компании по подъему затонувших судов, а Йозеф, который был маминой настоящей любовью и родственной душой. У меня внутри бушевала мешанина из самых разнообразных чувств: замешательства, гнева, радости и невозможности поверить в то, что Йозеф был здесь, восторга от их предстоящего воссоединения с мамой и возмущения. Я открыла глаза и увидела, что Йозеф изучает мое лицо и его темные глаза переполняет тревога. Также я поняла, что мы с ним стоим на траве вдвоем.
– Куда подевался Эмун? – спросила я.
– Йозеф?
Мы одновременно круто повернулись на мамин голос. Она стояла на самой верхней ступеньке лестницы, и на ее лице отражались радость и потрясение. При виде мамы сердце подпрыгнуло у меня в груди. Я еще никогда не видела у Майры такого выражения лица. Передо мной будто был кто-то другой. Будто именно сейчас она была настоящей…
– Бел?
Йозеф тоже сразу же это понял.
Мама бросилась вниз по лестнице и промчалась по лужайке к тому месту, где, широко раскинув руки, стоял Йозеф. Она с размаху влетела в него, и они оба опустились на колени у края дорожки.
Я смотрела на них с сильно бьющимся сердцем, а глаза затуманились от подступивших слез. На их лицах сменялись эмоции. Оба плакали и смеялись, что-то друг другу говорили, обнимались, касались лиц друг друга и целовались.
– Это ты, – выдохнул Йозеф, уткнувшись в мамины волосы. – Это правда ты, Бел. Как такое может быть?
Я отступила на несколько шагов назад, нехотя повернулась к ним спиной и направилась к лестнице. Мне не хотелось оставлять маму в такой решающий момент, но вместе с тем я чувствовала себя непрошеным гостем.
До меня донесся мамин приглушенный голос, хриплый от переполнявших ее чувств – счастья, печали, сожаления, жажды и радости.
– Я тебя помню. Теперь я помню все. Мне так жаль.
– Ты меня не знала. Это естественно, – шептал Йозеф ей в ответ.
Эмун с Антони внимательно наблюдали за происходящим через окна, располагающиеся по обе стороны от входной двери. Их лица были обращены к воссоединившейся паре, так и стоящей на лужайке на коленях и полностью поглощенной друг другом. Я замахала на них руками, и они исчезли. Войдя в дом, я закрыла за собой дверь, оставив маму с Йозефом наедине.
Эмун стоял в вестибюле прямо под люстрой, глубокомысленно прикрыв подбородок рукой, заодно частично скрывающей легкую улыбку. Антони подошел ко мне, и я с благодарностью погрузилась в его объятия. Меня всю трясло.
– Мы немного понимаем их чувства, не правда ли? – проговорил он, уткнувшись в мои волосы.
– Немного, – согласилась я. Нас с Антони никогда не разделяло столько долгих лет, и никто из нас не страдал от амнезии, как моя мама; ведь она буквально проживала две разные жизни. У Йозефа была любимая из предыдущей жизни. Но любовь есть любовь, а расставание есть расставание.
Прошло несколько минут, на протяжении которых мы молча ждали, когда мама с Йозефом зайдут в дом. Казалось, прошла целая вечность, после чего на лестнице послышались их шаги. Дверь открылась, и появилась мама, ведущая за руку Йозефа. Она была раскрасневшаяся и счастливая, на кофточке виднелись влажные пятна, и лицо тоже было мокро. А Йозеф выглядел совершенно ошеломленным и обезумевшим от счастья, будто кто-то промчался мимо на сверхзвуковой скорости, швырнув в него большую кучу кружащихся денежных купюр.
Эмун сидел на большой парадной лестнице. А мы стояли возле ведущего в зал арочного проема, и Антони обнимал меня одной рукой.
Повисла тишина, настолько заряженная эмоциями, что никто не знал, что сказать.
– Вот мы и нашли Йозефа, – произнесла я, только чтобы снять напряжение.
Мама издала полувсхлип-полусмешок, и по ее щекам хлынули чистые русалочьи слезы. Мокрое пятно на вороте ее кофточки становилось больше.
Тут до меня дошло, что я никогда не видела свою мать настолько счастливой. Разумеется, она была счастлива с моим отцом, Натаном, когда не страдала от dyάs. Но тогда она была Майрой. Такой взгляд, как сейчас, улыбка, полная и открытая радость в глазах на моей памяти были не просто редки, а невозможны вовсе. И этот миг, когда рука Йозефа лежала в ее руке, каким-то образом привел ее – с другой стороны – в начало пути. То был последний ключ в последнем замке, позволивший ей стать той, кем она была в действительности, полностью и окончательно.
Она была и Сибеллен, и Майрой, и она была счастлива.
Глава 4
В тот вечер после ужина в доме было тихо, и в главной гостиной горел камин. Я держала обеими руками кружку с горячим чаем, смотрела невидящим взглядом на огонь и медитативно дула на поднимающийся пар. На коленях Антони лежала открытая книга, и он медленно переворачивал страницы одной рукой, положив вторую на спинку дивана за моей спиной.
– Как думаешь, когда уже можно будет пойти наверх? – спросил Эмун. Он растянулся на диване, закрыв глаза и переплетя на груди пальцы.
– Ты можешь пойти туда в любой момент, – смеясь, ответила я. – На тот случай, если ты не заметил, дом очень большой. Ты им не помешаешь.
– Его комната рядом с комнатой Майры, – пробормотал Антони, не отрываясь от своей книги. – Думаю, он беспокоится не из-за того, что помешает им, а скорее наоборот.
– Точно. – Мама, в отличие от Йозефа, не стала бы заморачиваться по поводу того, что кто-то мог услышать ее «торжественное воссоединение» с давно утраченной любовью, а Эмуну определенно не захотелось бы слушать эти звуки.
Шаги на лестнице заставили Антони поднять голову от книги, и мой собственный взгляд переключился с камина на дверь, где вот-вот должен был кто-то появиться.