– Конечно, знают. Новаки такая же неотъемлемая часть Гданьска, как и каналы. Большинство из собравшихся пришли посмотреть не на разваливающиеся артефакты, а на Таргу Новак. На давно потерянную наследницу Мартиниуша Новака.
От этих его слов у меня похолодело внутри. Я подавила желание сказать, что я не Новак – сейчас это не стоило произносить даже беззвучно, слишком много людей на нас смотрит. Вместо этого я заставила себя улыбнуться и с минуту попозировала перед камерами, хотя больше всего мне хотелось закутаться в пальто и рвануть в музей.
– Тарга! – позвала меня одна из журналисток и направила в мою сторону диктофон. – Где ваша мама, Майра Новак? Она сегодня прибудет?
Антони жестом остановил ее и заговорил с ней по-польски. Журналистка кивнула и задала еще один вопрос по-польски. Они все выглядели так, будто хотели еще о многом меня расспросить, но Антони положил руку мне на талию и повел в музей.
– Дальше журналистов не пускают, – прошептал мне на ухо Антони. – Не переживай, весь вечер тебе от них бегать не придется.
Я осознала, что куча народу хочет узнать обо мне побольше, и это меня поразило. Я же просто подросток из прибрежного канадского городка, о котором большинство поляков вообще никогда не слышали. Я чувствовала себя мошенницей, поскольку явилась сюда и делаю вид, будто я та, за кого они меня принимают. Отчаянно хотелось, чтобы мама оказалась рядом, так хотелось, что аж дышать было трудно. Если бы она шла тут, со мной, я не испытывала бы такой стыд из-за своего притворства. Если б рядом был человек, который знал обо мне правду, к которому эта правда тоже относилась, это послужило бы мне огромным утешением.
Я посмотрела на Антони, он как раз потянулся взять у меня пальто. Я расстегнула все пуговицы и почти машинально скинула его; мне внезапно и сильно захотелось все рассказать Антони. После маминого ухода я почувствовала, что в одиночку несу это тяжелое бремя – что я не та, кем меня считают. Единственного человека, который знал обо мне все, знал, как я оказалась в нынешней ситуации, больше со мной не было.
– Ух ты, Тарга.
Слова Антони заставили меня оставить печальные размышления.
– Что?
– Что значит «что»? – Он обвел меня глазами от верхушки прически до подола бирюзово-синего русалочьего платья, которое сам же мне подарил. – Ты как будто из сказки. Выглядишь совершенно фантастически.
– Спасибо.
Его слова напомнили мне, что надо расслабиться и получать удовольствие, как то и полагается, а не мучить себя весь вечер мыслями о том, что я самозванка.
Я выдохнула.
– Ты тоже отлично выглядишь.
– О, ты даже еще не видела… погоди. – Он передал мое пальто улыбчивому человеку за стойкой гардероба и расстегнул свое. С многозначительным видом скинув его, он развернулся и раскинул руки.
Костюм у него был темно-серый, идеально скроенный так, чтобы подчеркнуть его атлетическую фигуру. Под пиджаком виднелись синий жилет и галстук, а на галстуке в центре красовалась вышивка – один из логотипов Новаков, парусный корабль.
– Очень уместно, – сказала я. – Умеешь одеваться.
Он слегка поклонился, передал пальто гардеробщику, поблагодарил его и взял меня под руку. Вместе мы пошли по вестибюлю ко входу в музейные залы.
– Мисс Новак, добро пожаловать! – окликнул меня Авраам, стоявший на другом конце вестибюля. На нем был смокинг, и выглядел он впечатляюще. Авраам подошел к нам, ловко уворачиваясь от официантов с подносами шампанского и канапе, взял меня за руку и улыбнулся. – Очаровательно выглядите. – Антони он пожал руку. – Тут много людей, с которыми я хотел бы вас познакомить. Пойдемте!
Весь следующий час я общалась с верхушкой Гданьска, с представителями аристократии и бизнеса, владевших старыми капиталами, которые так или иначе поддерживали Новаков. Кое-кого из них я встречала летом на приеме, но не так-то просто увязать имена с лицами. Я старательно улыбалась, пила мелкими глотками шампанское, ела интересные закуски с дорогой тканевой салфетки и старалась не сказать и не сделать ничего глупого и не споткнуться о собственный подол.
– Как жаль, что твоя мать не смогла приехать, – говорила мне Ханна, длинными пальцами с французским маникюром держа за изящную ножку пустой бокал из-под вина. – Должно быть, их нынешний проект очень серьезный, раз она не смогла вырваться. Где, ты говорила, они сейчас работают?
– Э-э, я не говорила. Простите, я не уверена, что имею право обсуждать с кем-либо, даже с вами, этот проект.
Ханна удивленно заморгала. Я ее не винила – проекты по подъему затонувших кораблей обычно не бывали конфиденциальными, хотя ничего невозможного в подобной ситуации не было.
– Как интригующе, – наконец сказала она вполголоса, шагнув поближе. – Неужели это связано с тем несчастным случаем с яхтой Вандербильта?
– Не имею понятия, – ответила я с нервной улыбкой. Последнее, чего мне хотелось, – это чтобы Ханну занимало, где моя мать и чем она занимается.
Подошел официант и забрал у Ханны пустой бокал. Она принялась выбирать новый напиток, а я, ощутив на талии руку подошедшего ко мне Антони, воспользовалась возможностью отойти.
– Как дела? – поинтересовался Антони.
Я криво улыбнулась.
– Если еще хоть один человек меня спросит, почему мама не приехала, – сказала я сквозь зубы, – я в него вареником запущу.
Антони усмехнулся и собрался было ответить, как вдруг откуда-то появилась красивая и стройная девушка с каштановыми волосами и фарфоровой кожей. Она обняла его и заговорила по-польски. На девушке было атласное платье персикового цвета без лямок, великолепное ожерелье охватывало шею, а длинные серьги ловили отблески света. Я не сразу узнала сестру Антони.
– Привет, Тарга! – сказала Лидия, прервав монолог на польском.
– Привет, Лидия. – Интересно, где она взяла билет? Вот уж не думала, что ее интересуют подобные мероприятия. Я постояла неподвижно, пока она невозмутимо оценивала мое платье, прическу и макияж.
– Мило выглядишь, – сказала она наконец, слегка задрав нос, потом изучила зал взглядом из-под экстравагантных фальшивых ресниц. – А твоя мама тут? Ужасно хочу увидеть, что она надела.
Антони сочувственно улыбнулся мне. Он давно уже сказал Лидии, что моя мама вернулась в Канаду по работе. Интересно, она забыла или решила меня уесть? Впрочем, какая разница.
– Прошу прощения, – сказала я напряженно, – я еще не видела выставку. Голос Мартиниуша даже отсюда слышно – хочу наконец посмотреть видео, которое музей подготовил.
Я оставила Антони разговаривать с Лидией и, распахнув стеклянные двери, оказалась в более темных и прохладных выставочных помещениях.
Теперь мне стал лучше слышен голос Мартиниуша на фоне негромкой музыки и плеска волн. В выставочном зале, который скорее напоминал лабиринт, расставили несколько экранов, на которых транслировалось интервью Мартиниуша. Известный польский телеведущий расспрашивал его о подъеме «Сибеллен» и об истории этого корабля. Интервью было на польском, но внизу на экране шли титры на английском.
Какое-то время я смотрела на доброе морщинистое лицо Мартиниуша, не особенно обращая внимание на то, что именно он говорил. Я по нему соскучилась, и это было совсем неудивительно. Он стал нам добрым другом с тех пор, как мы перестали его опасаться, – увы, на то недолгое время, которое ему оставалось жить после нашей встречи. Здесь он единственный знал наш секрет и унес его с собой в могилу. Когда я снова увидела его лицо, я вспомнила, как мы с мамой снимали носовое украшение с «Сибеллен», и меня накрыло волной печали.
Музейные работники проложили по выставочному помещению извилистый маршрут, который вел зрителей мимо витрин с экспонатами и обучающих стендов. Хотя в основном выставка посвящалась «Сибеллен», ее истории и артефактам, имелись здесь рассказы и о других случаях подъема грузов с погибших на Балтике кораблей, демонстрировались поднятые с них вещи.
Сквозь щель в одном из стендов я заметила Лидию. Она смеялась и флиртовала с мужчиной в плохо сидящем смокинге. Мужчина был красивый, но явно намного старше ее. Я подошла поближе к стенду и увидела, как он обнял ее за талию и чмокнул за ухом. Странно – Антони вроде говорил, что девушка встречается со своим одноклассником – светловолосым парнем по имени Макари, Лидия его и в Рождество упоминала. Потом я встряхнула головой и пошла дальше. Это не мое дело.
Разглядывая витрину с ювелирными украшениями, поднятыми с «Сибеллен», я вдруг почувствовала, что кто-то подошел и встал рядом. На стекло витрины упала тень. Я подняла голову и посмотрела на подошедшего мужчину. Его внешность меня поразила.
Он был высокий и худой, намного выше меня и, возможно, даже выше Антони, с белыми как снег волосами. Он начинал лысеть и поэтому стригся очень коротко. Кожа лица, бледная, но на вид здоровая, удивляла гладкостью, морщин я почти не заметила. Глаза у него были светло-голубые, но не как у меня, а выцветшие, словно многократно стиранная джинсовая ткань. И еще он улыбался – чуть-чуть, уголками губ, приподнятыми, видимо, от природы. Высокие скулы и широкий рот незнакомца говорили о молодости, но седина и толстые стекла очков выдавали возраст.
Когда я подняла голову, он глянул в мою сторону и вежливо кивнул, а потом наклонился и с интересом уставился на одно из украшений на витрине.
– Герленд Чемберлен, – сказал он, удивив меня.
Я огляделась, думая, что он обращается к кому-то еще, но рядом больше никого не было. Этот тип не был похож на человека, которого интересовал бы разговор с девушкой-подростком, скорее он напоминал зануду-ученого, любителя бренди и сигар в библиотеке клуба для джентльменов. Правда, у меня при контактах с людьми был туз в рукаве – русалочья притягательность.
– Тарга Мак’Оли, – ответила я, с большим интересом разглядывая этого странного человека. – У вас швейцарский выговор.
– Хорошая догадка. Я вырос в Швейцарии. – Он снова улыбнулся.
– Но Чемберлен английская фамилия, разве нет?