т – приговор хуже смерти.
И в моем сердце родилось новое желание, зеркальное отражение того, о чем Эмун – я видела это по его глазам – мечтал для Сибеллен.
Я могу хоть сейчас призвать маму – думаю, и Сибеллен тоже, хотя пока не время об этом говорить. Но если выбирать, кому достанется подвеска, Сибеллен или Майре, у меня никаких сомнений не было. Подвеску должна надеть Майра.
Я хотела вернуть маму.
Глава 20
В дверь постучали, и я чуть не подскочила на месте. По пути к двери я не переставала бороться с чувством вины. Хорошо, что Эмун не умел читать мысли, как Петра. Заставив себя улыбнуться, я открыла дверь. В коридоре стоял Адальберт.
– Ужин подан, а апартаменты напротив ваших подготовлены для пана Эмуна.
Эмун встал с дивана и подошел к двери.
– Спасибо, вы очень любезны.
Адальберт кивнул и ушел.
– Проголодались? – спросила я «гостя», у которого на самом деле было больше прав на владение этим особняком, чем у меня.
– Просто умираю от голода.
Мы направились в столовую, где вкусно пахло рыбой с лимоном и картошкой с укропом. Большой обеденный стол Адальберт с помощниками с месяц назад отодвинули к стене после того, как услышали шутку Джорджи про то, что у нас с ней и Антони тут настоящая Тайная вечеря, и накрыли стол поменьше возле окна. Так было гораздо уютнее. Я ценила чуткость людей, которым в обязанность вменялось организовывать наш с мамой, а потом и только мой быт. Но все равно иметь прислугу было настолько непривычно для меня, что я удивлялась всякий раз, когда кто-то исполнял мои простые желания даже раньше, чем я их осознавала.
– Ты меня спрашивала, – сказал Эмун, принимаясь за еду, – знаю ли я кого-то по имени Лидия.
Душа у меня ушла в пятки. Я надеялась, он про это забыл.
– М-м-м.
– А кто она и почему ты решила, что я ее знаю? – Эмун подцепил вилкой кусочек рыбы, положил в рот и пристально посмотрел на меня.
– Она сестра Антони, моего бойфренда. – Я отпила воды, отчаянно пытаясь придумать подходящую отговорку. – Я просто подумала, может, вы пересеклись случайно.
– Но почему?
– Возникло такое ощущение. Я ошиблась.
Он пожевал и проглотил рыбу, не отрывая от меня внимательного взгляда, но не стал давить. Однако я чувствовала, что заданный вопрос он запомнил. У него появилась причина думать, что я что-то скрываю.
– Этот Антони – он поляк?
Я кивнула, чувствуя облегчение от того, что мы временно забыли про Лидию.
– Я с ним познакомилась летом, во время работы на «Сибеллен».
– Он… тот самый?
Я поняла, что имеет в виду Эмун – он хотел знать, Антони ли моя русалочья натура выбрала в качестве постоянной пары. Я съела ломтик картошки.
– Да.
Воцарилась тишина. Большинство людей на его месте меня поздравили бы, пожелали бы чего-то хорошего, но Эмун знал больше, чем большинство.
– И он не знает? – Эмун наколол на вилку росток спаржи, но в рот его не положил – мой ответ его интересовал больше.
Я покачала головой.
– А из… ваших близких кто-нибудь знал?
Он положил вилку на тарелку.
– Вообще-то на тритонов, в отличие от сирен, не действуют эти кошмарные циклы. Я никогда не испытывал потребности найти подругу из-за воздействия соленой воды на мой организм. – Он усмехнулся, дернув бровями. – Я говорю «тритоны», но, честно говоря, не знаю, существуют ли другие тритоны. Я опираюсь только на собственный опыт. Но все мои романы всегда случались исключительно по моей воле. Не могу себе представить, каково это – испытывать такую тягу.
– Значит, раз циклы соленой воды и суши – это не про вас, – вы абсолютно свободны? Можете путешествовать и жить где угодно?
Эмун кивнул.
– Да, слава богу.
– Как думаете, а почему вам не довелось повстречать других тритонов? Или вы не часто проводите время в океане, раз вас туда не тянет?
Он улыбнулся и сразу стал очень милым. Серьезный Эмун производил на меня совсем другое впечатление – я начинала его опасаться.
– Я и правда предпочитаю сушу, потому что люблю общаться с людьми, но в молодости я много времени проводил под водой, обследовал все океаны, а несколько лет назад описал все это в дневнике. Но сколько бы я ни путешествовал, тритоны мне не попадались. Я видел только атлантов и сирен, но не тех, кто похож на меня.
– Тогда понятно, почему мама считала, что русалочий народ – сплошь женщины.
Он согласился.
– Я когда-то читал, что все яйца крокодилов по умолчанию женские, а чтобы получился крокодил мужского пола, нужен конкретный очень узкий диапазон температур. Поэтому в каждом помете только один из пяти крокодилов мужского пола. Может, и тут что-то подобное.
– Только диапазон еще уже?
– Не исключено. – Эмун пожал плечами. – Хорошо бы узнать, почему это так. Иногда очень одиноко, когда ты единственный в своем роде.
– Да уж точно. – Я доела все, что оставалось на тарелке, и запила водой. – Так вы написали автобиографию?
– Отчасти. – Я как раз собралась спросить Эмуна, нельзя ли почитать сей труд, но он упредил меня: – Боюсь, в нынешнем своем виде она интересна только для меня.
– И потому вы не опасаетесь, что она попадет не в те руки?
Эмун рассмеялся.
– Не только. Она к тому же заперта в ячейке банковского сейфа в Портленде. А если кто-то и сумеет выкрасть ее, прочесть и выложить хоть частично в каком-то блоге, его подписчики сочтут все это наркоманским бредом или игрой нездорового воображения, так что не беспокойся.
– А опубликовать вы ее когда-нибудь планируете? – Он пожал плечами. – Может, привезете ее сюда, чтобы она стала частью архива Новаков? Тогда у меня появится шанс ее прочитать, – поддразнила я его.
Эмун усмехнулся и вытер губы салфеткой.
– Обещаю когда-нибудь познакомить тебя с этим сочинением, когда доработаю его.
– Я запомню.
– Как человек, который не раз влюблялся, – сказал Эмун уже более серьезным тоном, – я тебе очень советую все-таки рассказать Антони, кто ты такая.
– Вы прямо как моя подруга, – расстроенно сказала я, еще раз глотнув воды. – И вы оба не понимаете, чем я рискую.
– Ну я-то прекрасно понимаю.
Мы смотрели друг на друга через стол, а напольные часы в углу тикали, отсчитывая секунды нашей жизни.
– А меня познакомишь со счастливчиком? – спросил он.
То, с какой интонацией Эмун произнес свое «счастливчик», заставило меня насторожиться. Это сарказм? Чем, интересно, вызванный? Или мне просто показалось.
– А как иначе? Теперь это ваш дом в не меньшей степени, чем мой.
Эмун удивленно моргнул, будто ему это не приходило в голову.
– А как ты ему объяснишь, кто я такой? – Постановка вопроса меня озадачила. – Если ты не признаешься ему, кто ты на самом деле, объяснить, кто я, будет очень сложно, тебе так не кажется?
Я распрямила спину и прищурилась. Кажется, Эмун может здорово осложнить мне жизнь.
– Мне мерещится или у меня проблема?
– Расслабься, – успокаивающим тоном сказал Эмун. – Это твой секрет, не мой. Я ничем не угрожаю вашим отношениям. Мы можем сказать твоему другу, что я потомок настоящих владельцев подвески, которую Райнер Файгель украл, а потом продал Матеушу Новаку. Тогда твой Антони не удивится, когда подвеску передадут мне, а не вернут в музей… Если ее отыщут, конечно. Я могу выбрать имя какого-нибудь моряка из судового журнала «Сибеллен» и реконструировать связь с его семьей.
– Вам действительно такое по плечу?
Он махнул рукой.
– Это как раз легко. За долгую жизнь мне часто приходилось создавать новые идентичности. Сюда я переезжать не собираюсь. – Он оглядел столовую. – Это очень знакомое место, но давно уже не мой дом.
– Понимаю.
Вероятно, Эмуну под силу соорудить некие убедительные для властей доказательства его прав на подвеску, но по завещанию Мартиниуша эта вещица, как и прочие артефакты, принадлежала маме, и я намеревалась проследить, чтобы так оно и было. Обсуждать это не имело смысла, но размышлять о том, как оставить аквамарин у себя, я уже начала.
– Если подвеску отыщут, – задумчиво повторила я.
Я уже была на шаг впереди Эмуна, поскольку знала, кто украл подвеску, правда, не имела представления почему. И хотя от Антони с самого утра не было вестей, я надеялась, что он нашел Лидию и выяснил, что ее подвигло на кражу. Кстати, из-за подвески мне совершенно не хотелось знакомить Антони с Эмуном. Я подозревала, что, если они пообщаются, моим планам быстро придет конец.
Из вестибюля донеслись крики. Там кто-то громко спорил, и мы вскочила на ноги.
– Тарга? Тарга! – Я не узнавала женщину, издавшую этот отчаянный крик.
Потом я услышала голос Адальберта; он пытался успокоить бьющуюся в истерике посетительницу. Я выбежала из столовой и пару мгновений спустя оказалась в главном вестибюле особняка; Эмун последовал за мной.
– Лидия! – воскликнула я.
Я не узнала ее по голосу, потому что раньше никогда не видела ее в такой истерике. Лицо девушки исказилось в гримасе отчаяния, на щеках темнели потеки туши. Адальберт держал ее за плечи, а она отчаянно вырывалась. И выла, словно раненая волчица.
– Тарга! – Увидев меня, Лидия сглотнула и обрела дар членораздельной речи. – Они его забрали, Тарга! Забрали Антони! Я не знала, куда мне идти. Не знала, что делать.
По мере того как я осознавала ее слова, ужас мой нарастал, и наконец меня словно сковал смертельный холод. Казалось, я вижу, как вздымается земля под чьим-то могильным камнем.
– Кто? – Я подбежала к ней и схватила за руку. – Кто забрал Антони?
Лидия, рыдая и давясь слезами, тщетно пыталась что-то сказать; по ее щекам текли черные слезы, прекрасные глаза были перемазаны так, будто она накрасилась к Хэллоуину.
– Думаю, будет лучше, если ты сумеешь выдохнуть и успокоиться. – Голос Эмуна прорвал истерику девушки, словно береговая сирена туманную ночь. – Что бы ни случилось, рассказывать об этом стоит в более удобном месте. Полезно перед этим выпить немного воды.