Казаки все прошли, за ними свои холопы потянулись, и бабы туда же, суются, бегут, за ноги их хватают, ревут. Иван приподнялся в стременах, крикнул что-то, взмахнул плетью, бабе одной попало. Поотставали бабы.
А парнишки все же прошмыгнули в ворота. Как выехали ратники из ворот, Данила к отцу подбежал. Галка, приказчики, ключник обступили кругом. Иван говорил им что-то и на Данилку указывал. Данила в ноги отцу поклонился. Иван перекрестил его, потом наклонился с седла, обнял, по плечу похлопал. Слугам поклон отдал, натянул поводья и сам за ворота выехал.
Анна поглядела еще вслед Ивану, потом перешагнула назад через порог, закрыла дверь и пошла к себе в горницу. Села на лавку, слезы к горлу подступили. Сама на себя дивилась. С чего бы горевать? Не жалел ее Иван. И она не по любви за него шла. А ноне хозяйкой полной осталась! Данила из ее воли не выйдет. Чего же слезы лить?
Часть третья
Дворовые и варничные
Всадники повернули влево, вдоль Вычегды, мимо посада. Впереди Иван с Лободой, за ними казаки, а позади ратники из холопов. Дворовые мальчишки наперегонки гнались за ними, холопы и посадские тоже вышли на площадь и смотрели вслед Ивану Максимовичу. И из варниц высыпали работники поглядеть на хозяина в невиданном уборе и на казаков. Двадцать лет в Соли не бывало казаков. Молодые парни только от стариков слышали, как казаки приходили разорять посад. А теперь хозяин с казаком дружит и на службу казаков набрал.
Орёлка притаился в леске у дороги и во все глаза глядел на казаков. «Вот воины, так воины, – думал он, – не то, что холопы. Конь в конь, рядами. А наши гурьбой, словно в Устюг за товарами. И приказчик Неустройка впереди. Вишь, и Рычку своего на седло посадил». Так бы и вскочил Орёлка на лошадь, ускакал куда глаза глядят от тех варниц окаянных.
Проехали всадники, мальчишки один за другим стали отставать. Рычку отец тоже ссадил на землю, и он побежал следом за ребятами.
– Рычка, a Рычка! – крикнул ему Сысойка. – Стой, куды гонишь?
Рычка остановился.
– Чего тебе?
– Куда хозяин-то погнал?
– Эх ты, соленый нос! – крикнул Рычка. – Того не ведаешь!
– А ты, Рычка-затычка, поди, ведаешь?
– Как мне не ведать. Мой батька дозорный, – вперед всех едет.
– Брешешь, вперед казаки, – сказал Сысойка.
– Дурень, то тут. А как выедут, где вороги, так он вперед всех.
– Какие вороги?
– Ну, какие? Ведомо какие. С какими драться будут.
– Аль они воевать станут?
– Гляди-ка, робята, – крикнул Рычка дворовым мальчишкам, – то-то ржа цыренная, ни про чего не слыхивали!
– В рассоле рожоны, в цыренях крещены! – затянул один мальчишка.
Вдруг из-за дерева на него вихрем налетел тощий оборванный парень, вцепился в волосы, повалил на дорогу и принялся тузить.
И варничные и дворовые парни рты разинули.
– Да то наш Орёлка! – крикнул Рычка. – Ты чего вяжешься, клевак[30] цыренный?
Все парни и с варниц и со двора кинулись с кулаками на Орёлку. Но Орёлка бросил первого мальчишку, расшвырял других и так же быстро умчался в лес, как и выскочил оттуда. Ребята с удивлением глядели ему вслед.
– Порченый он, что ль? – спросил Рычка.
– Наушник, – сказал Сысойка. – Доводить было почал, как на варницы его сослали, да мы здорово вздули. Опасается ноне.
– О! – вскричал Рычка – Коли доводчик, ему ноне раздолье. Иван Максимыч как поехал, весь промысел на Данилку покинул. А Орёлка-то с им приятелем был. Голубей ему своих дал, как Жданку хозяин запорол. Пройда парень.
– Видать он к Данилке-то и бегал, – сказал Сысойка. – Да неужели Данилка ныне хозяин? Смехота. Мало поболе Орёлки.
– Ништо! Волк-от и матку сосет, да зубы скалит, – сказал Рычка.
– Рычка, – сказал Сысойка, – кого ж хозяин воевать будет?
– Кого? – Рычка минуту помолчал. – Кого ж? Перского[31] салтана, ведомо. Тот, слышь, Астракан-город повоевал. Вот государь нашего туды и послал выручать.
– А далече тот Стракан-город?
– Далече. Коло Камени[32] – не задумываясь врал Рычка.
– А тот казак, что с хозяином ехал, отколь? – спрашивал Сысойка.
– А то сам казацкий Ермак – вроде первого воеводы у них. Он нашему государю все царства повоевал. Одное Перское царство осталось. Как его повоюет, так наш царь сам салтаном станет.
Рычка и сам не знал, откуда у него чего бралось. Благо варничные ребята слушали его, развесив уши.
– Салтаны, чай, нехристи? – несмело спросил Сысойка.
– То ране было, – сказал Рычка. – Ну да неколи мне с вами, с солеными носами! – крикнул он, чтобы не слушать новых вопросов. – Айда, робята, снедать пора.
Сысойка не ответил на обиду, он сам бежал стремглав через площадь назад к варницам рассказать деду все новости.
– Дедка Надейка, дедка Надейка! – кричал он издали. – Наш хозяин за Камень пошел. Перского салтана воевать, а хозяином Данилка, а наш царь салтаном станет, они ноне крещеные. А Орёлка Данилке голубей дал.
– Коему Данилке? – спросил повар.
– А Иван Максимычеву, – сказал Сысойка, – хозяин ему весь промысел покинул.
Повар захватил парня за ухо и стал драть, приговаривая:
– Кому Данилка, а тебе Данила Иваныч!
Сысойка заревел благим матом, а старик подтянул его к себе и зашептал:
– Мотри, Орёлка доведет, а хозяин тебя отодрать велит.
– Данилка-то? – крикнул Сысойка.
– Вот те и Данилка, неслух дурной! – сказал сердито Надейка и дал внуку подзатыльник.
– Чего там про салтана Сысойка врал? – говорил сам с собой старый повар. – Надолго, стало быть, Иван Максимыч отъехал. Так про варю и не молвил ничего. Оттаяла земля, починать бы варю пора.
Молодой хозяин
На другое утро на берегу Солонихи около варниц толпились работники. Трубные мастера качали рассол, ярыжки таскали дрова, подварки затопляли печи. У первой варницы стоял старый повар и смотрел, как парни выливали в цырень ведра рассола.
– Стой, стой! – крикнул он вдруг, – погодь! Не гомони.
Он прислушался. Дрова сухие, а шипят точно водой политы.
Повар выхватил из печи одно полено, сунул голову под цырень над самой ямой, посветил себе и крикнул подварку:
– Тащи вон поленья! Слышь, шипит, рассол текет. Вовсе проржавели, стало быть, цырени. Чего делать-то? Подь живо по иным варницам. Молви, пущай доглядывают повара. У нас-де текет. Много б рассола враз не лили. И затоплять пущай погодят.
Подварок побежал.
– Грех-то какой, – говорил Надейка, качая головой. – Варя вовсе пропадет. Время-то горячее.
– То и ладно, – сказал один из работников. Хозяин молод, не приметит, а мы тем часом погуляем.
– Молчи, Артюха, – крикнул Сысойка, – у хозяина-то, слышь, тут приятели живут, в одночасье доведут.
– Вишь, дурни, – сказал повар, – не приметит хозяин, что варницы стоят. Чай, дым-то наш и с хозяйского двора видать. Беги, Орёлка, на хозяйский двор, молви Даниле Иванычу, повар-де Надейка просит его тотчас до варниц дойти, беда-де с цыренями приключилась.
– Может, иного кого пошлешь, Надейка? – хмуро сказал Орёлка. – Вишь, чего молвят, черти.
– А ты не слухай дурней. Велю, стало быть, бежи. Ну, живо! Мотри, Данилкой хозяина не кличь.
Орёлка побежал.
– Почто ты его, дедка? – спросил Сысойка. – Сам ведаешь – наушник.
– А чего ему доводить-то? Пущай увидает хозяин, что в чести у нас Орёлка, до его допущаем. Ладней так-то оно, коли впрямь в случай Орёлка попал[33].
Орёлка бежал и ног под собой не слышал. С коих пор он Данилки не видал – голубей вместе гоняли. Неужели запамятовал? Хозяин же он ноне. Похочет – вовсе с варниц возьмет. Может, в приказчики выведет. Не робенок же он. И грамоте научен. Покажет он тем соленым носам…
Завернул Орёлка на площадь, а навстречу ему из ворот сам Данила вышел.
Орёлка так и стал столбом сразбегу.
– Дани… ла Иваныч, – начал он, еле переводя дух.
– Ну, чего? – спросил Данила.
– Надейка… повар… просит… дошел бы ты тотчас до варниц… Беда там…
У Орёлки совсем из головы выскочило, что такое с варницами. Не думал он вовсе об них, пока бежал.
– Какая беда? – спросил Данила.
– Да вишь… – начал он, – цырени там. Не ведаю чего, Данилка… Данила Иваныч.
– Вишь, дурень, – сказал Данила. – На варницах сидишь, а чего приключилось – не ведаешь. Ну, бежи, молви Надейке, тотчас буду.
Орёлка стоял на месте. Данила уж зашагал к пристани.
– Ну! – крикнул он, обернувшись, – чего стоишь ровно пень? Прямой дурень! Бежи, сказано. Орёлка побежал к варницам. «Вот те и вспомнил, – думал он. – Облаял лишь… у проклятый».
– Тотчас придет, – крикнул он издали Надейке.
– Ладно. Живо ты обернулся, – сказал Надейка.
– Видно, хозяин-то не больно с им беседу вел, – засмеялся Артюха.
Орёлка молчал.
– Дай срок, – сказал Сысойка, – хозяин за им ключника пришлет, в хоромы к столу звать.
– Будет вам, дурни, зубы скалить, – сказал Надейка. – Мотри, хозяин идет.
От пристани по берегу Солонихи, закинув назад голову и стараясь шагать пошире, подходил Данила.
– Чего там у тебя приключилось? – спросил он громко.
– Да, вишь, батюшка, Данила Иваныч, – сказал Надейка, – самое время варю весеннюю починать. Затоплять было стали. А рассол-то того, текет.
– Куда текет? – спросил Данила.
– Да скрозь, стало быть. В печь, в огонь. Проржавели вовсе цырени.
– Чего ж не сказывал?
– Как не сказывать, Данила Иваныч? Сколь разов батюшке твому доводил – безотменно-де чинить надобно… Не слухает хозяин. С того ж и соль наша испоганилась вовсе. Бракуют. А ноне и вовсе варить не можно – утекет рассол весь. Кои цырени еще малость держатся, да я не велел затоплять, – може, все разом чинить велишь. Донья бы лишь покуда новые. Полицы