Впрочем, ожидаемого удовольствия он не получил, хотя теперь мог видеть, как лейтенант Файвер раздевается в комнате, или, с помощью второй камеры – как она принимает душ.
Когда же наконец пришел долгожданный час, капитан настроил свой приемник и совсем недолго любовался прелестями Элеоноры.
Она выключила свет, и он, тяжело дыша, тоже стал готовиться ко сну.
Неожиданно на экране приемника появилась полоска света, а затем в приоткрывшейся двери комнаты Элеоноры показался силуэт.
Скоро у Хоупа уже не оставалось сомнений – это был тот самый майор Оллеас.
– Думаешь, тебе все можно? – пробормотал капитан-инспектор. – Сейчас она тебе покажет. Сейчас ты узнаешь, как выбивают дверь…
К сожалению, он не установил звукового сопровождения, считая, что таким образом придерживается хоть каких-то этических норм, однако сейчас этого очень не хватало.
Лейтенант Файвер была обеспокоена. Она включила ночник, а майор Оллеас прикрыл за собой дверь.
Элеонора решительно поднялась с кровати, хотя была совершенно нага.
«Сейчас она ему врежет», – подумал Хоуп, глядя, как лейтенант Файвер вскинула руки и… обвила ими шею майора.
– Что такое? – удивился капитан-инспектор, наблюдая, как эти двое ложатся на кровать.
Затем свет ночника погас, и Хоупу оставалось только домысливать, что происходило дальше. Впрочем, это было не так уж сложно.
Потом любовники плескались в душе, и Хоуп подавленно лицезрел габариты своего соперника. Вот если бы и ему такие мышцы! Тогда бы он тоже имел у Элеоноры успех, а так, конечно, какое тут соревнование.
Не сдержав сиюминутного порыва, Хоуп поднялся с кровати и принялся делать отжимания. На счете «двадцать шесть» он упал лицом в пол и загрустил. Стать атлетом быстро у него не получалось.
«Может, мне стать богатым? – подумал он. – Если дослужусь до генерала, жалованье будет что надо».
Пока Хоуп думал о богатстве и спортивных успехах, майор и Элеонора продолжали свои утехи, теперь уже под душем.
Капитан-инспектор невольно посмотрел на часы и отметил, что майор Оллеас, ко всему прочему, чрезвычайно вынослив.
Хоуп попытался вспомнить, каков его личный рекорд. Последний раз это случилось полгода назад с проституткой из военного борделя.
«Кажется, я работал минут пятнадцать, – сказал себе капитан, понимая, что привирает. – Ну хорошо, не пятнадцать, а пять или даже три. Но ведь и тут нужна тренировка. А где её возьмешь, когда весь день на службе?»
На другой день майор Оллеас и Элеонора вели себя как ни в чем не бывало. Только в столовой девушка то и дело посматривала на ночного гостя, что, естественно, не ускользнуло от взгляда капитана Хоупа.
Сидя после обеда в своей комнате, он, сам не зная зачем, снова включил приемник.
Лейтенант Файвер стояла у маленького окна и задумчиво смотрела вниз, на травку или, может, на дорогу. На её лице блуждала мечтательная улыбка.
«Опять улыбается», – вздохнул Хоуп и загрустил. Он даже не заметил, как открылась дверь в его комнату, поскольку тот, кто входил, намеренно делал это тихо.
– Неплохо придумано, капитан. У вас в каждой комнате камеры или только для лейтенанта Файвер постарались?
– Я.. Сэр… Господин майор, я… – начал, заикаясь, Хоуп, уверенный, что сейчас майор Оллеас его просто застрелит. Да что застрелит – такими руками можно было удавить даже животное. Крупное животное, куда крупнее капитана Хоупа.
«И ничего ему не будет, скажет, что изменника ликвидировал, и все объяснение. У них так. У них это быстро».
– Значит, используете оборудование в личных целях?
– В личных… То есть нет, в государственных.
– Это, конечно, проступок, Хоуп, но в мою компетенцию моральное разложение личного состава не входит. Меня интересуют только шпионы и изменники родины, а также случаи преступного разгильдяйства и неумышленного саботажа…
Произнеся эту длинную фразу, Ник незаметно перевел дух. Чтобы лучше войти в суть дела, ему пришлось почитать оставшиеся от урайцев инструкции. Там были словечки и потруднее, однако Ник постарался выбрать те, в которых было меньше вероятности запутаться.
– Присаживайтесь, капитан. Нам предстоит нелегкий разговор.
– Я искуплю!
– Никто не сомневается. Садитесь. И я присяду. Хоуп опустился на смятую кровать и сцепил на коленях руки.
«Помирать собрался», – угадал Ламберт.
– Что вам известно о деятельности администрации промышленной зоны? Какие нарушения режима секретности она допускает?
– Про деятельность я знаю немного, но что она нарушает… – Хоуп пожал плечами.
– Какие-то аварии были?
– Случается, кого-то придавит или часовые кого-нибудь застрелят по ошибке, но тут уж ничего не поделаешь – в долине туман и плохая видимость, вот и стреляют куда попало.
– Кого вы знаете из руководства?
– Начальника промышленной зоны – Пятьсот десятого.
– А еще?
– Майора Кархарда, он отвечает за безопасность промышленного объекта.
– Еще.
– Ну, Бакса Вассермана из отдела «Планирования интенсивности».
– Интенсивности чего?
– Интенсивности… Точно не помню, сэр, но именно он рассчитывает, которые девайсы прижились в скважине, а которые нет. Аналитик он очень хороший, но по жизни сволочь…
– Кого из администрации вы ещё знаете?
– Всех трудно запомнить, сэр, – пожаловался Хоуп и вытер со лба пот. – Я же там нечасто бываю, и всякий раз новые лица. Но вот ещё один человек – сержант Пэнтфилд, наводит меня на определенные мысли, сэр.
– Чем он занимается?
– Костюмы выдает перед заходом на территорию промышленной зоны.
– Какие костюмы?
– Различных размеров, сэр.
– Что вам известно о нарушениях при хранении готовой продукции?
– Ничего не известно, сэр. Я человек маленький, и меня без необходимости за эти стены не выпускают. – Хоуп снова отер с лица пот и преданно посмотрел на Ламберта.
Тот выдержал этот взгляд-покаяние и, недовольно поморщившись, заметил:
– Невнятно как-то, Хоуп. Невнятно. На сегодня мы разговор закруглим, но позже ещё продолжим… Когда прилетит гиббер?
– В семнадцать часов, сэр. Но к девятнадцати ноль-ноль я уже вернусь.
77
С самого утра у края болот стрекотали гусеничные тягачи и было очень шумно. Солдаты специальных поисковых подразделений прочесывали близлежащий лес, осматривая каждый сантиметр, а в воздухе висели неуклюжие гибберы и с помощью эхотрансеров тщательно вымеряли дно болота.
Время от времени то в одной, то в другой стороне раздавались громкие хлопки и столбы грязи взмывали в небо: это была работа специально отряженных солдат, которые бросали в болото гранаты, чтобы выгнать из нор грипанов.
Пять животных уже были подстрелены и выволочены за хвосты на берег. Они лежали, словно стволы исполинских деревьев, а вооруженные дисковыми пилами эксперты разделывали монстров, тщательно прослеживая их систему пищеварения.
– Хлаубиц, ещё одну скобу! – воскликнул эксперт в маске. Пятясь, он рассекал бешено вращающимся диском огромный желудок грипана.
Человек, названный Хлаубицем, заскользил по обнаженным тканям и, подобравшись ближе, подхватил крюком край разреза, оттянул его и ловко пристрелил стальной скобой к стенке желудка. Потом поправил маску и, оглянувшись, улыбнулся – скобы шли очень ровно, и это радовало Хлаубица. У соседней бригады вскрытие проходило не так быстро, да и неровно как-то они резали, a тут просто загляденье.
– Хлаубиц, ещё скобу! – поторопил помощника доктор Шляйнер. Он был настоящим урайцем, с серым складчатым лицом, а потому постоянно брюзжал и вечно был всем недоволен. Впрочем, Хлаубиц привык к характеру своего босса и ценил его за работоспособность.
Чуть в стороне, на огромном куске желтого пластика, лежали части какого-то большого снаряда. Они слегка деформировались от попыток грипанов сожрать их, однако уцелели. Теперь над ними трудилась другая бригада специалистов, и их работа казалась Хлаубицу более комфортной и чистой.
К неизвестным останкам то и дело подвозили чистую воду, которой эксперты обмывали заинтересовавшие их детали, а вот они с Шляйнером трудились в двух шагах от целого моря дерьма.
Один неверный шаг – и буль-буль, как тот парень на соседнем грипане. Бедняга исчезал во внутренностях монстра уже два раза, и всякий раз, чтобы достать его, приходилось призывать на помощь солдат.
– Скобу, Хлаубиц! Не спи!
– Не сплю! – отозвался помощник и – клац! – ловко прихватил очередной кусок ткани. И снова оглянулся – до чего ровно получается.
– Все! – наконец произнес доктор Шляйнер и остановил пилу. – Скажи, чтобы воду давали.
– Воду давай! – закричал Хлаубиц, но из-за того, что на нем a{k` защитная маска, его не услышали.
Пришлось спуститься на землю, поскольку снимать маску над распахнутым желудком грипана было небезопасно.
Хлаубиц подошел к оператору, который подремывал в высокой кабинке прямо над шарообразной цистерной с технической водой.
– Закачивай! – крикнул ему Хлаубиц и, надев маску, снова взобрался на тушу грипана по шаткой лесенке.
Скоро из поданного рукава в распахнутый желудок болотного зверя ударила струя воды, и тот стал быстро наполняться.
Вооруженный большим сачком, Шляйнер внимательно следил за взбаламученной жижей, поднимавшейся к краям разреза, затем взмахом руки дал команду выключить воду.
– Ну что, снова вычерпывать будем? – спросил Хлаубиц.
– А что делать? – Доктор пожал плечами и опустил сачок в содержимое желудка.
Это был уже второй вскрытый за сегодня зверь, но и в нем не удалось найти человеческих останков. Несмотря на то что грипаны тщательно пережевывали пищу, доктор Шляйнер утверждал, что тазовые или бедренные кости не могли быть измельчены в порошок, поскольку, хотя челюсти у грипана мощные, зубы недостаточно тверды и представляют собой некое подобие терки.
– Это всего лишь огромные улитки, Хлаубиц, не забывай об этом, – наставлял помощника доктор Шляйнер. – Они избавились от известковых домиков и стали двигаться намного быстрее, однако их по-прежнему можно подавать в виноградных листьях под белое вино…