Вот тут и началось то, о чем рассказывали старшие товарищи.
Не зря пикинеры примеривались своим оружием. В сближении они отбили почти все пики в стороны без ущерба для себя и теперь уверенно достают наших при каждом уколе. Мы не остаемся в долгу. Треск и звон усиливаются с каждой секундой. В симфонию войны включаются первые крики умирающих или раненых, им вторит рык разъяренных солдат, команды и свистки офицеров.
Как не похожи наши новые враги на давешних гасконцев, чьи цепи мы сожрали в считаные минуты, как огонь сухую солому! Нынче легкой победы не жди, да и будет ли она?
Я все вижу. Товарищи колют, как заведенные. Никакого фехтования. Один человек сам по себе ничего вообще не значит. Ты бьешь в строй врагов, он бьет в тебя. Ты прикрываешь свой строй, он прикрывает тебя. Укол, отбив, выпад.
Пики удерживаются обратным хватом на уровне плеч, острием направлены вниз. Поэтому отбива всего два: направо и налево. Все просто. Не до изысков. В тебя летит острие, ты отбиваешь, товарищ из второго ряда колет из-за твоей спины. Безрезультатно, как правило. И тут же возвращает пику, прикрывая тебя от укола справа, а ты выпадом тычешь в неприятеля. Уколы сверху, снизу, с боков.
Очень много чего происходит с боков. Не зевай. Оба глаза чуть не к ушам, достать могут в любую секунду с любого направления, а ты даже не увидишь. Одному фронт взглядом не перекрыть, вся надежда на соседей с флангов, со второго и третьего ряда.
Мешанина пик. Скрежет и рев по всему фронту. Начинают падать люди. Некоторые кричат и корчатся, мешая и своим и чужим, другие лежат тихо и уже никому не мешают. Убитые. Раненые. Еще и еще. Впереди кто-то падает, на его место тут же выходит боец второй шеренги. Укол, укол, отбив, выпад, отбив. Треск и звон.
Я вижу, как один швейцарец получает острием в шею, но не падает, а прыгает вперед, дико разинув перекошенный рот, что-то вереща и плюясь кровью. Руками и пикой он пытается сгрести наши древки и прижать их вниз, но кригскнехты отрабатывают двойное жалованье. Вторая и третья шеренга начеку. Сразу три пики ловят его на жала, которые упираются в грудь и рвут подмышки. Швейцарец отлетает назад и падает, фонтанируя красным.
Берн давит все сильнее. Унтервальден не отстает. Мы начинаем заметно подаваться назад.
– Стоять, сук-кины дети! Стоять!
Ага, куда деваться, конечно. Будем стоять. Но сколько же ярости против нас! Пики схлестываются все плотнее. Уколы неторопливы, но точны. Если колоть быстро, длинное древко так вибрирует на конце, что хорошо попасть затруднительно. Поэтому медленно, и только в конце взрыв! Весь вес и все мышцы на древко!
Как смешно выглядят романтические гравюры, что изображают полунагих древних героев, повергающих врагов в самом центре битвы. Выжить здесь без хороших лат можно только чудом. Да и они не всегда спасают. Враг и свои – опытные солдаты, все норовят засадить туда, где нет железа. В лицо, в подмышки, локтевые сгибы, под кисть, в ноги (туда сложно, попробуй убери пику вниз в этой суматохе), в пах, наконец.
До меня, собственно, пока не добрались, чему я безмерно рад. Я стою в пятой шеренге вместе с алебардистами, держа спадон наизготовку. Так что могу пока осматриваться.
Справа от меня в трех шагах Курт Вассер – ротмистр. Прямо за спиной возвышается гауптман, мой крестный отец в мире ландскнехтов – Конрад Бемельберг. Оба заняты тем же, чем и я. Внимательно озираются по сторонам, отдавая команды в нужное время. Передо мной чуть правее виднеется широченная спина Кабана Эриха, затянутая в бригандину коричневого бархата, а в первом ряду – ого-го! – старый Йос! Еще живой и здоровый.
Эти заняты легко догадаться чем. Йос стоит как скала, выставив пику и вжав голову, так что широкие поля его айзенхута почти лежат на наплечниках. И воюет старик. Мастерство да опыт не пропьешь! Старый конь борозды не портит. Правда, как говорят знающие женщины, и пашет неглубоко. Йос пока никого не свалил. Спасибо, хоть сам на месте.
По всему фронту страшная мясорубка. Четыре баталии сталкиваются на валах с четырьмя баталиями врага. Видимость отличная, светит солнышко, пороховую хмарь растянуло, а мы воюем на заметном пригорке.
Далеко справа что-то происходит. Воют трубы. На наш фланг мчится сияющая стрела французской конницы. Знамена с золотыми лилиями приближаются, а потом и скрываются за крайней испанской баталией.
Неужели обход?!
Да нет. Мы прикрыты каналом, который так просто не форсируешь. Сзади вздрагивает земля, я быстро оборачиваюсь и вижу, как в том же направлении уходит наша кавалерия.
Бог вам в помощь, ребята. Прикройте нас, мы в долгу не останемся.
В отдалении начинают стрекотать аркебузы, видимо, французы повстречались с миланским войском герцога Сфорца. Ну что же, пока все в порядке. Можно работать. Не совсем понятно, отчего не двигаются к нам другие французские знамена, что стоят в центре поля? А за ними еще и венецианцы? Они-то чего ждут?
Сражение рычит, ревет и ворочается, лязгая стальными сочленениями. Зверь голоден и требует еды. Он привередлив. Вкус его изыскан. Он питается только деликатесами: страх, гнев, ярость. Ну и на десерт человечье мясо. Зверь сладкоежка. Десерт грозит затянуться.
Сколько мы уже бьемся? Непонятно. А швейцарцы упрямы! Мы стоим крепко, а они все давят и давят. Ломят, так сказать. Напирают. Страшно.
Это было только начало.
Берн показал свое настоящее лицо чуть позже. Загрохотал барабан, свистки залились трелями, и сразу с двух флангов швейцарцы бросились на прорыв. Их коронный прием – внезапная атака с флангов.
Пикинеры разом шагнули вперед, не обращая внимания на убитых, обрушив на нашу первую шеренгу совокупную мощь своего оружия. Столкновение было впечатляющим. Что-то трудноописумое. На такой дистанции каждый укол смертелен. Ломаются пики о нагрудники, падают люди, некоторые в передних рядах выхватывают мечи и кинжалы, где-то бойцы уже схватываются грудь в грудь.
– Алебарды вперед! Вперед! Алебарды! Алебарды! – надрывается Конрад.
– Алебарды, алебарды вперед, драные жопы! – это ротмистр.
– Вперед алебарды, вашу мать, алебарды! – кричат командиры по всему фронту.
– Ты! Передай по шеренгам, к Георгу, чтоб прислал подкрепления, на фланг, тут горячо!
И свистки, свистки фельдфебелей. Как будто и так непонятно.
Мы стоим не очень тесно, чтобы не мешать друг другу и иметь возможность размахнуться или меч вытащить. Рука в латах должна свободно проходить между рядами. Где-то так. Не теперь, конечно. Теперь началось какое-то месиво. Ну да алебардисты как раз для месива созданы. Пришла наша пора.
Конрад толкает меня вперед, и я вклиниваюсь правым плечом между двумя пикинерами, которые из последних сил гвоздят куда-то, ухватив оружие за центр древка. Над моим плечом торчит алебарда соседа сзади, тот прикрывает меня. И так по всей линии. Вижу, как взлетают и опускаются алебарды. С противоположной стороны тот же маневр проделывают швейцарцы. Что сейчас будет… Бояться я уже не успеваю.
Мы вырываемся из-за спин товарищей во второй, а кто и в первый ряд, и начинается свистопляска.
Балет фехтования забыт и не нужен, рыцарский поединок – детская забава, каждый удар – грязный и подлый, все служит одной цели: прикрыть брата-солдата и перекалечить как можно больше врагов. Не можешь попасть в человека – отруби ему пику, тоже полезно. Незатейливая философия.
Не успеваю я занять позицию, как мне в грудь впивается острие, оно скользит по кирасе с бессильным скрежетом. Мой ответ сокрушителен и страшен, но не очень эффективен – пикинер-райслауфер ловко уводит оружие из-под удара, и тяжеленный клинок вспахивает землю, вместо того чтобы сломать древко. Я еле успеваю вскинуть гарду, чтобы отвести еще один укол. И тут до нас добираются швейцарские алебардисты. Шипы, крючья, топоры, пиковины – все это в полной мере обрушивается на наши ряды.
Главное, не терять дыхания. Вдох – защита, выдох – атака. И от бедра корпусом, корпусом, одними руками много не намашешь – широкий нагрудник кирасы мешает, несмотря на подвижные изогнутые пластины в проймах.
Как только схлестнулись алебардисты, на поле воцарились звон и грохот. И крики, рык и рев, а также предсмертные вопли. Глаз не успевает за стремительным полетом стальных птиц, что летают вокруг, а жала стальных скорпионов так и норовят впиться в живую плоть. Вокруг мелькают древки и железо, только успевай поворачиваться.
Я был бы мертв уже раз пять, если бы не товарищи сзади и сбоку, я сам прикрываю кого-то и рублю, колю, рублю. Кажется, я кричал что-то матерное, даже не помню, на каком языке, в глазах стояла багровая занавесь, лица врагов слились в общую кашу, а их фигуры из человеческих тел превратились в мишени с плаца, которые отчего-то вдруг стали мне сопротивляться.
В голове взорвалось что-то со стальным звоном. Меня бросило на колено, а в наплечник тут же стукнулось острие, причем со страшной силой.
Справа группа райслауферов прорвалась совсем близко и теперь рубила в капусту всех без разбора. Летела кровь и оторванные куски доспехов, над схваткой повис стон. Я не заметил, как меня угостили сразу две алебарды, а может быть, это один горец отработал по мне классическую связку: удар сверху, укол прямо.
Кажется, я ранен, но точно жив, что может в любую секунду измениться. Прямо с колена мой меч подсекает острием ближайшую голень, я тянусь вслед за ним и выпрыгиваю в низкую стойку, прикрываясь на обратном ходу клинком от удара возмездия, который не заставил себя ждать. Клин райслауферов не слишком далеко, как раз для уверенного поражения мечом.
Вот оно, военное счастье!
Ну держитесь, мать вашу, долбаные трахатели овец!
Спадон легко отбил алебарду, все-таки это меч, хоть и очень большой, фехтовальные эволюции с ним удобнее. Отвел гардой укол и, упираясь ладонью в железный гриб навершия, бросил острие вперед. Алебардист уверенно парировал, отведя укол.