Мое появление не осталось незамеченным. Предусмотрительный Тассо успел предупредить о прибытии “именитого мастера из Германии”.
– Всем смирно! – раздалась звучная команда фехтмейстера. – Нашему гостю салют! – Ученики замерли и поприветствовали мою персону воздетым оружием. Мне стало неловко. Не привык к такому обращению. На дворе повисла тишина. Все смотрели на меня и стояли столбами. Надо что-то делать, решил я, чувствуя, как начинаю краснеть.
– Спасибо, уважаемые! Продолжайте занятие, не обращайте на меня внимания! – громко изрек я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. “Уважаемые” только этого и ждали, вновь принявшись наполнять сталь шпаг и свои организмы усталостным напряжением.
Ко мне подошел фехтмейстер и представился:
– Кастор Беневенто к вашим услугам. Вы, если я правильно понял, синьор…
– Пауль Гульди к вашим услугам, – и мы раскланялись.
– Не угодно ли присоединиться? Желаете скрестить клинки с кем-нибудь? Или вы просто любопыствуете?
– С удовольствием. Сперва рассчитывал “просто полюбопытствовать”, но у вас такая располагающая обстановка, что руки сами ищут шпагу.
– Благоволите. Выбирайте пару и оружие.
– Позвольте для начала разогреться.
– Извольте, – ответил Кастор и сделал широкий приглашающий жест.
Да, Икар Тассо создал все условия. Это вам не ландскнехтский плац. Стойки с тренировочным оружием на любой вкус, фехтовальные колеты на специальных полках, кувшины с питьевой водой (ого-го, не пивом, не вином – водой!), умывальники, словом, красота.
Я размял суставы (особенно меня беспокоил левый локоть, что я повредил, размахивая двуручником при Бикокка), попрыгал, подышал и пошел “скрещивать клинки”, думая по дороге, что вот это мое и что, уйдя со службы, обязательно открою точно такую же школу. Или даже лучше.
Фехтовать здесь умели. Первый противник – мальчик лет пятнадцати-шестнадцати, с которым мы сошлись по рекомендации сеньора Беневенто на шпагах и дагах, заставил меня попотеть и даже один раз зацепил голень. Так я развлекался с полчаса, сменив пятерых партнеров. У меня прибавилось хорошего настроения и пара синяков.
Повторюсь: фехтовать здесь умели. Вот только никто даже в зачатке не имел представления о выпаде, неотвратимом, как сама смерть, который так усердно вколачивал в меня Тиу-Айшен во время оно. Аборигены придерживались обычной для этих мест “школы маленьких шагов”, не догадываясь еще о преимуществах стремительного броска вперед. Да и рипостной игрой: удар – защита – удар – защита – здесь заметно пренебрегали, предпочитая сочетать парад и рипост в единой оппозиции.
Когда последний противник закончил поединок, схлопотав шпагой в живот и дагой в шею, и отсалютовал, я обнаружил, что за нами наблюдает вся школа, столпившись вокруг площадки.
– Всем разойтись заниматься, – раздался резкий окрик Кастора Беневенто. – Не желаете попробовать большой меч в моей компании? – обратился он ко мне, когда все расползлись по своим местам и мы остались в относительном уединении.
– Почту за честь, – последовал мой ответ. “Большие”, сиречь полутораручные, мечи были дивно хороши. Идеальный тренировочный инструмент. От боевых их отличало отсутствие заточки и широкое круглое окончание вместо острия.
Синьор Беневенто оказался серьезным специалистом. В отличие от моих германских коллег, он не кидался в самоубийственные атаки, грамотно смещаясь в стороны и парируя мои выпады. Одно удовольствие фехтовать с культурным человеком, который не норовит после первых двух ударов прыгнуть вперед и навернуть гардой в ухо. Чтобы провернуть подобный фокус с Кастором, не могло быть и речи, слишком искусно он сплетал узор из движений клинка.
Все-таки излишняя академичность его подвела. После того как мой соперник трижды попался на укол с оппозицией: дважды в терции и один раз в секунде, чувствительно получив в плечо, подмышку и бедро, он остановился, отсалютовал и промолвил, не скрывая восхищения:
– Синьор Тассо как всегда оказался прав! Вы превосходный боец.
– Вы преувеличиваете, но все равно спасибо. Чрезвычайно приятно иметь дело с грамотным фехтовальщиком, – не остался в долгу я. Ох уж мне эти церемонии на площадке. Не привык. Смущаюсь. По мне куда уместнее скупые матерные реплики.
Кастор извинился и оставил меня одного, вернувшись к своим непосредственным обязанностям. Но скучать пришлось недолго.
Пока я стягивал кожаный колет, стеганный на конском волосе, и умывался, у меня образовалась компания в лице невысокого молодого человека с аккуратной бородкой, тонкой ниткой усов и цепким взглядом широко посаженных глаз. Глаза приковывали внимание. В них прямо-таки плясали черти, горели огоньки и бились страсти. Очень внимательные глаза, я почти физически ощущал их теплое прикосновение, казалось, что за секунду моя персона была полностью обмерена и взвешена. Интересный персонаж, решил я. Кто бы это мог быть?
“Интересный персонаж” поспешил удовлетворить мое любопытство:
– Добрый день, синьор! Позвольте представиться, меня зовут Бенвенуто Челлини, вы изволили скрестить со мной шпагу полчаса назад.
Ну точно, я с ним бился, кажется, вторым по счету? Челлини, Челлини, что-то знакомое… во время вояжа по Италии это имя я уже слышал, вот только где и в связи с чем?
– Пауль Гульди к вашим услугам. Впрочем, синьор, вероятно, уже слышал мое имя?
– Слышал, слышал. Кастор так орет, что уши закладывает, – ответил он, очевидно, имея в виду мое знакомство со школой. – Не буду говорить, какой вы мастер своего дела, боюсь, что восторгами вас уже одолели, но мой интерес к вам вызван именно вашим искусством. Я художник. Скажу не таясь и не принося ненужных жертв богу скромности, что я именно Художник с большой буквы – в моем деле со мной мало кто сравнится. А так как я по-настоящему велик, то испытываю неодолимую тягу и интерес к тем, кто достиг высот мастерства в чем бы то ни было. Не угодно ли прогуляться в теньке? Я думаю, у нас есть о чем поговорить.
Вот это скромняга! “Художник с большой буквы «Х», непревзойденный мастер”… Точно! Челлини! Молодое флорентийское дарование, о котором только и разговоров было от Венеции до Рима! Скульптор, ювелир, чеканщик, гравер, живописец, музыкант, поэт. Его дароносицу я видел в Папском дворце и, кажется, золотого дельфина… Да… Если я когда-нибудь достигну таких вершин хоть в чем-нибудь, можно сказать, что жизнь удалась. Ну что же, с таким человеком я не прочь и пообщаться. И мы начали общаться, вышагивая по гулким плитам в тени колоннады.
Надо сказать, что “общался” в основном Челлини, а я слушал и мотал на ус. Этот несомненно умный флорентийский гений обладал красноречием записного оратора и неисчерпаемым запасом хвастовства.
Я успел выяснить, что Бенвенуто лучший ювелир, скульптор и прочая, прочая. Что его шпаги боится половина Италии, а вторая половина не боится только потому, что не видела его в бою. Что Микеланджело Буонаротти и Рафаэль – великаны искусства, но он уже с ними вполне сравнялся, и это в юном возрасте, а с годами он превзойдет их и не только их. Что у него море заказов от самых знатных и богатых людей Европы. И все в таком духе. Что Торриджани[48] – отличный мастер, но ремесленник и не более того. Что он не имел права бить морду и ломать нос Микеланджело, потому что тот – гений, в то время как Торриджани – ремесленник. И прочая. И так далее.
Мы договорились встретиться завтра в полдень на площади перед Советом Синьории, где выставлены картоны[49] божественного Леонардо да Винчи и Микеланджело, сделанные по заказу Пьетро Содерини, которые я просто обязан увидеть как человек образованный и тонко чувствующий. После дворца Совета я непременно должен пойти в один кабачок, где собираются лучшие художники Флоренции. И так далее. Короче говоря, на завтра у меня весьма обширная программа.
Когда мы распрощались, вашего покорного слугу слегка пошатывало. Господи, да разве может в человеке быть столько энергии?!
Тассо в школе так и не появился».
«…После того как Пауль Гульди любезно пригласил меня с собою. Картоны, что хранятся в Совете Синьории, чудесны, слов нет, чтобы описать их великолепие. Недаром люди искусства почитают их настоящей школой живописи, ибо два титана, чьим мастерством восхищается вся Европа, в этих работах превзошли сами себя.
Ничтожный Пьетро Содерини, которого наши войска с треском вышибли из Флоренции в 1512 году, этим заказом, пожалуй, навсегда обессмертил свое имя. Пройдет жалких двести лет, и кто такой Содерини, никто и не вспомнит, может быть, кроме нескольких пропитанных пылью служителей Клио[50]. А имена Леонардо и Микеланджело пребудут в веках, и хитроумный Пьетро навсегда приклеится к их славе.
Право, история сохраняет не только геростратов, чему не может не радоваться сердце образованного человека.
Полотно да Винчи изображает триумфальную победу флорентийской конницы над сиенцами в битве при Ангиларе 1440 года. Момент, когда под ударами мечей падает знамя Сиены, передан с великой живостью, так что кажется, что ты оказался там – в пылу сражения, слышишь лязг доспехов и звон клинков, а рука всякого настоящего солдата, хоть раз вкусившего смертельной карусели, сама ищет рукоять шпаги.
Микеланджело живописал битву при Кашине 1364 года.
Из вод реки Арно выбегают обнаженные пехотинцы, поднятые тревожным сигналом труб, и спешат к своему оружию. Как говорил Бенвенуто Челлини и как я это запомнил: “С телодвижением таким прекрасным, что никогда ни у древних, ни у других современных не видано произведения, которое бы достигало такой высокой точки мастерства”.