, что были настроены против Бенвенуто и вынудили Совет принять решение о его изгнании из города. Меня и Пауля постановили арестовать и судить, о чем нас своевременно известил добрый Икар Тассо, так что мы в великой спешке покинули город вместе с Бенвенуто, который принял решение отправиться в Рим.
Теперь я пишу эти строки, сидя под деревом, ибо ночевать нам пришлось, укрываясь одним лишь небосводом. Мы сердечно расстались с Челлини, пожелав тому всяческой удачи и снабдив деньгами на первое время. Пауль сказал, что вояж наш и так подходит к концу и что хорошо, что мы возвращаемся в действующую армию».
«…Вот так и закончился наш итальянский поход. Нынче мы держим путь в Геную, оттуда в Милан, где нас уже ждет служба. Адаму придется в самом скором времени отдохнуть от моего общества, ибо его путь лежит в Германию с полным отчетом по нашей миссии. Ну а меня ждут мои солдаты, мои латы и мой спадон.
Три часа назад мы распрощались с нашим душевным приятелем Бенвенуто Челлини, который не только оказался мастером всеразличных искусств, но и выказал небывалые способности к нахождению приключений на свое седалище и седалища своих друзей.
– Вот дьявол, – сказал он, держа в поводу коня, – давно я с таким шумом не вылетал из родного города!
– Тебя что, не первый раз выгоняют? – спросил Адам.
– Смеешься, брат? Меня уже третий раз выпирают на горе моему благонравному папаше.
– Ну хоть будет что вспомнить, – подбодрил я, в чем Челлини, похоже, совершенно не нуждался, так как улыбался во все свои великолепные тридцать два зуба.
– Что не может не радовать, – заключил он. – Ну что, пора прощаться. Мне в Рим, вам – к себе. Клянусь престолом Санта-Мария-Новелла, никогда не думал, что буду печалиться расставанию с немцами! Чего только не бывает.
– До свидания, – сказал Адам, пожимая его уверенную и сильную руку скульптора своей изрубленной правой, – постарайся не оказаться в Риме, когда туда придут ландскнехты.
– До свидания, – сказал я и тоже протянул руку.
– Долгие проводы – лишние слезы. Я поехал. – Он вскочил в седло, не касаясь стремян, и тронул коня. Но потом внезапно остановился, повернулся к нам, пошарил в седельной сумке и достал аккуратно запакованные в деревянную папку листы:
– Вот! Все забыл, а его взял!
– Да что там у тебя?
– Сам смотри, Адам, и ты тоже погляди, Паоло. Я не я, если не поставлю эту статую на центральной площади Флоренции!
С развернутого полотна на нас смотрел Персей, держащий в руках голову Медузы Горгоны».
«…Пыль скрыла и лошадь и седока, и больше мы Бенвенуто Челлини не видели. А рисунок с Персеем очень хорош. Пауль – как живой. Вот только зачем он пририсовал ему смешные кудряшки до плеч и совсем маленький член. Надо не забыть рассказать нашим. То-то будет потеха…»
Глава 7В которой Пауль Гульди заводит знакомства и вращается маховик истории
«…Таким образом, учитывая несхожесть этнокультурного кода одежды европейских автохтонов и представлений отдела легендирования академии, предлагаю:
1. Четко дифференцировать социальные различия между костюмами горожан, крестьян, наемников, дворян и аристократии.
2. Невзирая на то что указанные социальные группы не являются замкнутыми кастами, а следовательно, и одежда их так или иначе подвергается межсословному дифундированию, обеспечить максимальное внимание указанным различиям. В противном случае наблюдатели подвергаются опасности, степень которой нельзя недооценивать. Например, как мне представляется, наблюдатель второй категории А. Г. прекратил работу и исчез из эфира в связи с несоблюдением культурно-социального кода одежды и был убит гуляющей солдатней из наемников.
3. Обратить внимание на военно-бытовые атрибуты наблюдателей: оружие, пояса, перевязи, которые обязаны соответствовать особому представлению местных автохтонов. (Примерное соотнесение видов вооружения и бытовых принадлежностей социальным прослойкам см. в Приложении, табл. 2.)
4. Проводить дальнейшую работу по фундированию и дифференцированию знаний в этой области. (Примерные перспективные области исследований см. в Приложении, табл. 3а.)
Резюмируя итоги данного отчета, остановимся на практических выводах исследования.
Учитывая вышесказанное, элементы солдатской одежды не являются маскирующим элементом, и наоборот, используясь бессистемно в комплекте с инородными элементами костюма, привлекают ненужное внимание автохтонов, провоцируя их на агрессивные действия в отношении наблюдателей.
Необходимо точно дифференцировать хронологические рамки использования элементов костюма и бытовых принадлежностей. То есть данные наблюдателей, работавших в XV веке по местному летосчислению, зачастую совершенно не годятся для реалий XVI столетия, в коих приходится работать в настоящее время. (Правки и перспективные направления будущих исследований см. в Приложении, табл. 4.)
Обратить самое пристальное внимание на информацию наблюдателя Э. А. Отдел легендирования обязан в течение месяца принять к сведению данный отчет и сделать практические выводы.
Отчет в виде реферата рекомендовать к публикации.
Наблюдателю Э. А. рекомендовать более сжатое изложение материала.
Старший куратор…»
– Ну, рассказывайте, голуби, как слетали? – сказал нам Георг фон Фрундсберг вместо «здравствуйте», когда мы с Адамом предстали пред светлым начальственным ликом в его мюнхенской резиденции.
«Светлый лик» был изрядно осунувшимся, совсем не похожим на прежнее, буквально пышущее здоровьем и силой обличье «отца ландскнехтов». Рана, оставленная на память Арнольдом Винкельридом, его донимала, причем донимала сильно, так что Георг вынужден был ходить с тросточкой. Да и события последнего месяца или около того оставляли желать лучшего, что не способствовало торжеству жизни в теле нашего командира.
Он ужасно хромал – граненая пиковина швейцарской секиры не шутка. Дырки от нее могут вообще не зажить, а если и удастся такую залатать, нет никакой уверенности, что она вновь не откроется.
Трость вполне соответствовала обычаям и пристрастиям Фрундсберга, так как была с сюрпризом. Нажатие неприметной кнопочки – и на свет божий с шелестом вылетала длинная узкая шпага. Зачем это понадобилось – бог весть, но в портрет испытанного воина, пусть даже изрядно попорченный, вписывалось идеально.
– «Гутентаг», твою мать, – ворчал он, ковыляя к резному креслу перед камином, – память о старом товарище теперь на всю жизнь. Каждый день ногу ломит, заснуть не могу![54]
– Ладно, давайте потешьте старика, как съездили? – сказал он в ответ на наше с Адамом молчание, которое мы из уважения сохраняли на всем его нелегком пути к креслу.
И мы начали рассказывать, а точнее, обстоятельно докладывать. Докладывал в основном Адам, а я отмалчивался, изредка подтверждая итальянские наблюдения моего товарища. Фрундсберг был прекрасно осведомлен, так как получал все отчеты своего шпиона, да и не одного его, надо думать. Но теперь, по доброй привычке военного человека, лично знакомился с подробностями. Мало ли что?
Как я оказался в Мюнхене?
И правда, мы должны были расстаться в Милане. Адам продолжал путь в Германию, я – оставался с гарнизоном, получая вверенный мне десяток в роте Курта Вассера. План был именно такой.
Ничего подобного не произошло, чему виной стали галопирующие изменения политической обстановки, от которых мы, солдаты, так зависимы. Крестьянские волнения в Германии приняли поистине угрожающий размах, так что большинство гарнизонов отводилось домой, оставляя города и крепости на попечение испанцев и дружественных итальянских войск. Последнее совсем не радовало, ибо «дружественными» они оставались до поры до времени.
Фанляйн Конрада Бемельберга в полном составе отчалил из Милана, а к нему прибились и мы с Адамом.
Вспоминать обратную дорогу от Милана до Мюнхена не хочется.
Во-первых, это значит описать тысячу и один одинаковый трактир, сеновал, деревню, ночлег. Во-вторых, погода стояла ужасная. Я всегда ненавидел грязь и слякоть, а теперь моему верному коню пришлось месить копытами эту самую грязь и слякоть на протяжении долгих, бесконечных миль под низкой пеленой серого неба, ссавшего на плащи и береты мелким моросящим дождем.
Грязь, правда, сменилась в Альпах снегом, но легче не стало, ведь со снегом пришел холод, а на пост дождика заступил пронзительный ветер.
В-третьих, и это самое угнетающее, мы превратились из победоносного «Божьего» воинства в сомнительные шайки продрогших бродяг, убегавших домой.
То, что не смогли сделать пики швейцарцев и французские пушки, успешно сделали крестьяне, жарко растопившие кровавую баню восстания по всей Германии. Где-то собирались мелкие отряды, где-то просто сбегали с земель, где-то собирали большие армии, которые даже нанимали на службу, подумать только, настоящих ландскнехтов! Полками!
Практический вывод был прост, как сапог, и незатейлив, как укол алебардой. В имперской казне стремительно иссякли деньги, а значит, содержать многотысячную заграничную группировку стало невозможно. В результате многие роты просто распустили и сняли с довольствия, часть вызвали домой, так как срочное восстановление налогооблагаемой базы стало делом первостепенной, стратегической важности.
Попросту ландскнехты должны были давить крестьян, из которых большинство и вышло в солдаты, для того чтобы император Карл мог дальше собирать с них денежку, чтобы платить им, то есть, черт дери, нам, жалованье, чтобы мы, в свою очередь, могли и дальше крушить французов и вообще всех, кого прикажут, во славу фатерлянда!