Во Фландрии ваш покорный слуга познакомился с Жаном Артевельде – младшим сыном побочной ветви знаменитого антверпенского рода. Парень, не рассчитывая на неделимый майорат, вынужден был уйти в армию и уже некоторое время солдатствовал, когда прибился к нам.
В те годы ландскнехты очень неохотно принимали пополнения откуда-либо, кроме южно-германских земель: Тироля, Швабии и Баварии, особенно Тироля – наследственного домена императорской фамилии.
По проверенному мнению знающих людей, лучшие солдаты получались именно из альпийских горцев, чему не трудно поверить, ведь швейцарцы тоже жили неподалеку. Высший королевский замысел был совсем незатейлив, ведь это очень благоразумно – набирать войско на своих землях, неподвластных воле князей!
В 1520-х годах, особенно после виктории при Би-кокка, слава ландскнехтов возросла настолько, что в наши легионы потянулись отчаянные парни со всей Германии и не только. А что «коренные» ландскнехты? А ничего, но факт остается фактом, пока такие, как я (вроде как саксонец) и Артевельде, оставались на общем фоне величиной пренебрежимо малой. Слово «ландскнехт» все еще выступало синонимом слова «тиролец».
Я спас Жана от крупных неприятностей, когда тот в компании пятерых антверпенских парней нарвался на приключения.
Приключение нагрянуло в лице пары крестьянских девок, что шли за водой, когда их зажали несколько солдат из соседней роты. Артевельде вступился. Теперь уже не поймешь, то ли он сам хотел побаловаться, а его опередили, то ли взыграла в нем элементарная порядочность, – не суть.
Трясся ваш покорный повествователь на лошадке, сочиняя очередной отчет для далеких моих работодателей в академии, будь они неладны. А тут настоящий цирк: крики, шум – явное нарушение воинской дисциплины и армейского расписания, мимо чего я никак не мог проехать.
Я почему это все описываю подробно? Просто в дальнейшей судьбе, что приволокла меня к той самой испанской лужайке, на которой я оказался tet-a-tet с доном Франциском, Артевельде сыграл не самую последнюю роль.
Но все по порядку.
Возле деревенского колодца жались несколько солдат, судя по всему, аркебузиров из недавнего пополнения. Их окружали ландскнехты. Виновницы разлада в количестве двух насмерть перепуганных особей сидели за колодезным срубом и тряслись.
Первые говорили дерзкие слова, а вторые отвечали словами грозными, так что всякие славословия вот-вот должны были уступить место стали. Я уже достаточно разбирался в тонкостях межкультурной коммуникации в военной среде, чтобы разобраться, что к чему.
– В чем дело? – вопросил я громогласно.
– Отгребись, – ответили мне.
– Это кто такой говорливый? – протяжно поинтересовался я, слезая с коня.
– Ну я, – ответил мне солдат в грязном кожаном вамсе, стоптанных башмаках и с задорным кудрявым чубом, выбивавшимся из-под берета. Его приятели заоборачивались и, не снимая рук с оружия, немного расступились.
– Ну я говорливый, – повторил он и подошел ко мне. – А ты кто?
– Я Пауль Гульди, фельдфебель, слыхал, может?
– Ну слыхал, – наглости в голосе его поубавилось, но идти на мировую парень явно не собирался, будучи абсолютно уверенным в собственных силах. Об уверенности в правоте и мыслей не возникало, готов спорить. Над такими мелочами в армии давно никто не задумывался. Кто смел, тот и съел, где сгреб, там и въеб.
– Вали своей дорогой, Пауль Гульди, фельдфебель. Мы сейчас проучим этих фландрийских выскочек, а потом развлечемся. Если хочешь, давай с нами, ты мужик свойский, насколько я знаю.
– Я для тебя не свойский мужик, падаль, я для тебя фельдфебель при исполнении служебных обязанностей. – Я говорил тихо-тихо, тщательно выводя каждое слово. Рванину требовалось немедленно поставить на место, иначе могло случиться все что угодно.
– Бу-га-га-га, – заржал тот и сделал рукой недвусмысленный жест, изображая стилизованный детородный орган. – Вот где я тебя видал, ты понял?
– Встать смирно! – заорал я, оставляя шепот. – К профосу захотел?! Я тебе устрою!
– А попробуй, братишка, – с этими словами безымянный хам и нарушитель воинской дисциплины вытащил меч и поднес острие к моему лицу.
Мой ответ был коротким и, наверное, единственно возможным.
Меч с шелестом вылетел из ножен и ударил в плоскость клинка, что угрожающе болтался перед носом вашего скромного повествователя. Поганого качества железка моментально сломалась, и хам с изумлением, плавно переходящим границу с испугом, уставился на образовавшийся в руке обрубок, в то время как я в обратном движении вернул меч на перевязь.
– О-ля-ля, как говорят во французском королевстве! Я полагаю инцидент исчерпанным и считаю, что мы все, я сказал все, можем спокойно вернуться к исполнению служебных обязанностей по месту расположения частей приписки.
Приятели моего хамоватого знакомого как-то разом засобирались и потопали «по месту расположения частей приписки» (неплохо это я ввернул, а?!). Сам безобразник, оказавшись один как перст, решил, видимо, что «один в поле не воин», и тоже ретировался.
Крестьянки – те испарились, как туман поутру, то есть быстро и незаметно, а один из фландрийских стрелков подошел ко мне и сказал:
– Спасибо вам. Еще немного, и я даже не знаю, чем бы все это закончилось.
– Зато я знаю. Вас бы выпотрошили.
– Это не вполне соответствует… – парень явно не понимал, из какой передряги его вытащили, поэтому я невежливо перебил плавность течения диалога:
– Это вполне соответствует! – сказал я, нажимая на слово «вполне». – Вы бы не успели первых слов Ave Maria прочесть, как летели бы на дно вот этого самого колодца. Заступились за девичью честь, как я понимаю?
– Да… заступились…
– Похвально. Следующий раз попытайтесь убедиться, что в состоянии довести начатое до конца. Или пропадете ни за пфенинг. Поймите, это ландскнехты. Никто не сказал бы «защищайтесь, прекрасный сир», и позицию никто бы не принял. Вас бы просто зарезали. Место безлюдное. Все можно, понимаете.
– Я… – начал мямлить фландриец, когда я приобнял его за плечи и мягко повел в сторону дороги, где меня дожидался верный конь.
– Я так понимаю, вы недавно в настоящей армии? – И откуда в моем голосе столько ветеранской протяжности образовалось? И слово «настоящей» я выговорил так, будто был совершенно убежден, что только ландскнехтская армия настоящая, а все остальное – фуфло.
– Неделю, мы только завербовались. – Парню на вид было лет девятнадцать, то есть он на два года был младше. Всего. Но не так мало, если учесть, что на войне каждый год – за три. Был он невысок, рыжеволос и голубоглаз. И очень прилично одет, что и позволило мне смело предполагать, что в армии он недавно. Хреновое у нас сейчас время для щегольства.
– Я понял. Юноша, кстати, как вас величать? – Нет, я определенно начинал сам себе нравиться в роли убеленного сединами ветерана.
– Жан ван Артевельде, сын Якоба из Антверпена.
– Вот что я вам скажу, господин Артевельде, сын Якоба. Мне совсем не нравится то, что происходит в моей любимой армии. Но что поделать, такая нынче сложилась ситуация. Я вас умоляю, не ввязывайтесь больше в подобные приключения. Да-да, приключения, не спорьте. Лучше дать делу служебный ход, обратиться к профосу, тем более что свидетелей у вас предостаточно. Да. По крайней мере пока. Осмо́тритесь, обвыкнитесь, наберите, что называется, вес. Там видно будет. А пока… держитесь тише, ради Бога. Я по приставке к фамилии полагаю, что вы дворянин? Так. Не обижайтесь, но ваш дворянский гонор лучше до поры засунуть… в кошелек. Честное слово.
Рассудительная речь подействовала. Жан зарделся маком, потупил очи, которые перестали сверкать и метать яростные молнии. Он отстранился, взглянул на меня, как мне показалось, виновато и промолвил:
– Герр Гульди, позвольте вас от всего сердца поблагодарить. Я… кажется, не соразмерил силы. Вы все верно сказали. И вы нас спасли. И тех бедных девушек. Позвольте пожать вашу руку. – Рукопожатие у него оказалось хорошим. Крепким.
– Я вам не «герр». Я вам товарищ. Бросайте ваши великосветские замашки. Под одними знаменами служим, значит, господ среди нас нет. Одни товарищи. – С этими словами я вскочил в седло и тронул конские бока шенкелями.
– Все равно. Спасибо вам. Я ваш должник, это так же верно, как то, что Артевельде всегда отдают долги! В любое время можете рассчитывать на мою шпагу и мое гостеприимство.
– Так ведь война, камрад Жан. Сочтемся. До свидания! – И я пустил коня рысью, думая про себя, что такая шпага мне даром не нужна. Как показало будущее, зазнавался я преждевременно и очень напрасно.
Что было дальше? Дальше были утомительные марши по стране. Было много крови и мало денег. До конца года мы упорно давили крестьянские бунты, не совершали подвигов, теряли друзей и набирали по мере сил пополнение.
Я состряпал два весьма приличных отчета и отправил их куда следует. Ха, один из них получился весьма неплохим, так что я им даже гордился.
Еще я отрастил усы, а потом сбрил, потому что в них постоянно застревали крошки. Пристрастился к карточной игре, а потом бросил, так как был не настолько богат для подобных развлечений.
Сделался ротмистром, подумать только, то есть сравнялся в звании с самим Куртом Вассером. Но это ненадолго, ибо тот через месяц после моего избрания стал гауптманом, то есть лицом, которого назначал оберст и утверждал сам император.
Я продал старые доспехи и купил новые, точнее, мне их сделал на заказ молодой нюрнбергский мастер Михаэль Витц. Клеймо в виде скромной буквы W еще не получило всеобщего признания, посему его работа была вполне по средствам скромному имперскому офицеру. Но восемьдесят полновесных гульденов, это я вам скажу… Зато мое нежное, горячо оберегаемое тело оказалось под защитой весьма и весьма надежной скорлупки.
Мы изредка пересекались с Адамом Райсснером и вели разговоры. Задушевные. Заумные. Пьяные. Душераздирающие. Веселые. Я привязался к нему. Без него мне было скучно.