Мы хором оскалились самыми довольными улыбками.
– Помню, помню, как же, – включился в разговор я, – в Лоди славно погуляли. Эх, на месте суда прекрасных дам я бы тебя ни за что на пушечный выстрел не допустил бы до турнира!
– Это потому, что хреновая из тебя дама.
– Га-га-га!!! – заржали мои спутники, распугав голубей на улице. Дело было вечером, и мы чинно прогуливались по городу, тщетно пытаясь растрясти сытую одурь после кулинарных излишеств очередного пира.
– Я что-то упустил, Райнхард, ты заявился для завтрашних состязаний?
– Делать нечего. Кольца снимать да по вертушке стучать. Пускай столичные дворянчики развлекаются. Я на копьях сражусь послезавтра, а потом и на двуручных мечах.
– А на секирах?
– Да хоть на поварешках. В пешем строю я никого не испугаюсь.
Переговариваясь таким образом, мы дошли до развилки, где нам предстояло расстаться. Монмартен подкрутил ухоженный ус выверенным движением руки, он вообще все делал выверенно, такое впечатление, что репетировал перед зеркалом каждый шаг и каждый поворот головы.
– Ну что, любезные мои спутники, – молвил он, – до завтра? Погрузимся в целебный сон и отдых. Как там писал Петрарка?
Когда же вечер зажигает звезды,
Кто в дом спешит, а кто —
Укрыться в чаще,
Чтоб отдохнуть хотя бы до рассвета.
Мы попрощались, а Райнхард добавил:
– И будем молиться, чтобы не помереть ночью от вздутия живота или непроходимости кишок, ха-ха-ха!
Долго ли, коротко ли, но долгожданное послезавтра наступило.
Отстояв заутреню в храме, многочисленные рыцари потянулись на ристалищное поле. Ну и мы с ними.
Фрундсберг недовольно ерзал на своем кресле в ложе почетных гостей и все время ворчал: к императору-де не протолкнуться, на письма не отвечает, а дело стоит. Дело у него было важное, что и говорить.
Он планировал скорый поход на Рим, чтобы закрепить, значит, успех и не останавливаться на достигнутом. Надо сказать, что хоть Карла V и величали императором, но юридически он таковым не являлся, оставаясь простым королем Германии, Испании и так далее. Короноваться священной короной Карла Великого он мог только в Риме.
Фрундсберг беспокоился, полагая, что с помазанием в Вечном городе и войне конец.
Все это мне неоднократно рассказывал всезнайка Адам.
Теперь, пользуясь паузой, я сидел и размышлял, насколько оправданы чаяния нашего вождя. На турнирной площадке смотреть пока было не на что, вот я и занимал голову. Когда ваш покорный повествователь пришел к неутешительному выводу, меня неожиданно отвлекли от грустных дум о большой политике:
– Позвольте полюбопытствовать, отчего монсеньер не готовится к конным ристаньям? – Я обернулся. Рядом стоял разодетый бургундский дворянин кто-то де ла какой-то сир де откуда-то. Совершенно вылетело из головы его полное поименование. Я вежливо приподнял седалище с кресла и ответил:
– Не вышел родом.
– Не наговаривайте на себя, право! Я видел ваш герб на представлении позавчера. Вы ведь, кажется, герр…
– Пауль Гульди. И герба моего вы не видели за неимением такового.
Кто-то де ла какой-то покраснел, пробормотал нечто извинительное и исчез. Вероятно, пошел готовиться к «ристаньям».
– Растешь, Пауль, – ехидно усмехнулся Фрундсберг и пребольно пихнул меня локтем в бок, – уже за вельможу принимают.
За вельможу меня принять могли вполне.
Вырядился я настоящим щеголем по местным меркам: красный парчовый фальтрок с широкими рукавами до локтя, темно-синий вамс, синие же чулки из фламандского сукна, широкомордые башмаки с позолоченными пряжками, обтянутая шелком перевязь, пояс с расшитым кошельком, приличествующая шляпа с фазаньими перьями. «Могучие перси» украшала массивная серебряная цепь, на которой сверкал новенький рейхсталер с конным портретом самого императора. Ну и кольца поверх перчаток, куда же без них.
Словом – бравый рыцарь на отдыхе. Сокрушитель турнирных шлемов и дамских сердец.
Кстати о сердцах. Я поймал долгий обжигающий взгляд моей соседки слева – спутницы того самого обознавшегося бургундца де ла какого-то.
Аккуратная головка, густые каштановые волосы, обсыпанные крупным жемчугом, вплетенным в наброшенное сетчатое покрывало, высокая грудь, подчеркнутая златотканым лифом на шнуровке… Чудная девка! То есть не девка… графиня… О чем не преминул напомнить свистящим шепотом Адам.
– Не осложняй. Это невеста графа де ла Кревкера. Он родственник самого императора, хоть и дальний…
– Адам, – так же шепотом ответил я, – тебе судьбой назначено быть моей переносной совестью.
– Вот, слушай и делай выводы. Если помнишь, во Флоренции совесть тебя предупреждала, да ты не оценил. В результате пришлось улепетывать из города, смазав пятки.
– А совесть не забыла флорентийский переулок и пьяную поножовщину, в которой принимала самое горячее участие? – отшутился я, но ловил взгляды чудной девки, то есть, пардон муа, графини. Эх, жаль Монмартен сейчас в своем шатре напяливал латы, он точно не потерялся бы.
Взревели трубы, прервав течение беседы.
– Его величество Карл Пятый! – звонко прокричал глашатай. – Король Германии, Испании и Неаполя! – и так далее.
– Его величество Франциск Первый! Король Франции! – ого, никто не ожидал такого гостя…
Все встали, принялись кланяться и обнажать головы. Фрундсберг тоже встал, но его роскошный берет остался на своем месте, так как Георг имел привилегию не снимать головной убор в венценосном присутствии.
Мне приходилось видеть Карла на параде в 1522 году, но тогда я не разглядел его по понятным причинам. Он был молод и полон сил. Фигура, как принято говорить, воинственная. Его волевое лицо украшала короткая борода, скрывавшая покатый узкий подбородок. Недостаток в нижней челюсти с лихвой компенсировала выпяченная габсбургская губа – следствие неправильного прикуса, которая придавала всему облику непередаваемую надменность, очень подходившую, впрочем, звучному королевскому титулу.
Об руку с Карлом шествовал его царственный пленник. Глаза грустные, выдающийся нос династии Валуа невесело повешен, но вид, невзирая на контекст обстоятельств, гордый и неприступный.
«Интересно, – подумал я, – королевская ложа на расстоянии вытянутой руки от нас, если заметит, узнает он меня или нет? Куда там, хоть и довелось нам схлестнуться, что называется, cor-a-cor».
Ничего подобного. Я недооценил зрительную память неудачливого богопомазанного вояки. Усаживаясь на место подле Карла, он скользнул по мне взором, на мгновение замер, резко выпрямился и бросил что-то пажу, который суетился рядом. Паж порысил в нашу сторону, наклонился над моим ухом и шепнул:
– Его величество Франциск Валуа требуют вас в свою ложу.
Куда деваться? Я мысленно оценил свой наряд, не нашел, к чему придраться, и последовал представать пред очами.
Император Карл V Габсбург кисти Б. ван Орлея (ок. 1519–1520)
Снял шляпу, церемонно поклонился и замер, ожидая, что скажут владыки мира.
Франциск выдержал паузу, осмотрел мою персону с головы до пят.
Ч-ч-черт, устоять перед его копьем на поле боя было куда легче, чем перед его взглядом. Без доспехов я почему-то ощутил себя совершенно голым. Между тем король прервал затянувшуюся паузу:
– Полюбуйтесь, мой дорогой Шарль, – обратился он к своему победителю, – вот тот герой, что не умеет обращаться с конями.
– Я помню рассказ о вашем пленении. Так это он? – отозвался «дорогой Шарль». – По-моему, с конями он обращается вполне умело, только обращение это несколько однобоко, ха-ха-ха. – И Карл изволил весело рассмеяться. Я же стоял и надеялся, что не зальюсь маковым цветом, как красна девица.
– И все же я бы предпочел, чтобы ваш солдат не рубил ноги прекрасного животного. Это как-то… неблагородно. Вы не находите? – вопрос обращался ко мне. Я поборол сведенные челюсти и заставил себя как можно тверже произнести:
– Ваше величество, встав перед выбором между ногами коня и вашими, я выбрал ноги коня. Прошу простить недостойного слугу императора за причиненные неудобства.
– Ха-ха-ха, – Карл веселился вовсю, – клянусь святым Георгием, достойный ответ! Уверен, что мой дорогой Франциск с удовольствием поменялся бы местами с конем! Тем более что в его латах он бы даже царапины не получил, не так ли?
– Истинно так. Если что-то в Германии умеют делать лучше, чем в милой Франции, так это доспехи. Мастера в Аугсбурге сработали великолепное железо. Я получил от ваших рыцарей много добрых ударов, но латы даже не помялись.
– Лучшего комплимента и желать нельзя. Но думается мне, что Монморанси и его несравненный меч послужили вам в деле при Павии не хуже доспехов, выкованных в Германии. Надеюсь, мы увидим его сегодня. Не будем же задерживать моего верного ландскнехта, да и турнир пора начинать. Всего вам доброго, герр Гульди. Я намерен в благодарность за службу преподнести вам доспех из моей личной мастерской в Инсбруке, на добрую память.
Что и говорить. Обласкали. Столько чести, и за что? Всего один удар спадона…
Турнир шел своим чередом. Гештех высоких седел сменился рененом[74]. Ломались копья, трещали латы, ржали и приседали от могучих ударов кони. Увлекательное зрелище, хотя, на мой вкус, несколько однообразное. Первые раз десять очень интересно, а затем приедается.
Очень поражала взгляд военного человека несуразность турнирных лат по сравнению с полевыми.
Здоровенные сложно изогнутые пластины, что привинчивали к доспехам для усиления, совершенно скрывали благородную линию и соразмерность настоящей боевой брони. Я не говорю о специальных турнирных латах.
Штехцойги да ренцойги, в которых щеголяли некоторые участники, выглядели настоящей насмешкой над самим понятием «доспех».
Но это мое мнение. Здесь не война, законы и требования тут иные. Тем более что публике происходящее несомненно нравилось. Удачные удары сопровождались таким ревом, что трибуны, казалось, вот-вот рухнут.