При желании я мог целую книгу написать о любекских злачных местах, ха-ха-ха.
Бежал ваш покорный слуга, как кролик от гончих. То есть постоянно петляя и приникая к земле. Пока мне везло, прямо-таки неприлично везло.
Надо ли говорить, что долго так продолжаться не могло? Я думаю, мой читатель, что ты достаточно проницателен и достаточно со мной познакомился, чтобы понять: в другом случае я не стал бы столь подробно это все описывать. Сказал бы что-нибудь вроде: «Из города выбрался благополучно», и это было бы очень приятно, но, к сожалению, неправда, точнее, не вся правда.
Добегался я шагах в двухстах от промежуточной цели моего нелегкого нервного путешествия. По улице мимо моего дома шагал достаточно организованный отряд восставших. Эти были худо-бедно построены в колонну по три, все поголовно вооружены и одеты в доспехи. У головных и замыкающих в руках ярко сияли масляные фонари на длинных шестах. Человек сто – видимо, гвардия какого-нибудь крестьянского вождя.
Даже пьяных не видно, надо же!
Встречаться с этими не было ни малейшего резона, тем более что шли они мимо дома не останавливаясь, а значит, никакой непосредственной угрозы не представляли. Я ловко свернул в проулок, что вел к задним дворам нашей улочки, и подумал, что еще немного, и я смогу стать настоящим городским партизаном.
Партизан из меня получился хреновенький, потому что я «свинья, мало занимался», если перефразировать мою собственную дежурную хохмочку.
Свернув еще раз, на параллельной улице – грязной, замызганной дорожке вдоль задников пристойных домов – я нос к носу столкнулся еще с одной группой крестьян.
– А ну стоять, – послышался грубый оклик, и я ощутил сильный толчок в плечо. Сзади вспыхнул свет, кажется, факел.
– Ну-ка, ну-ка. Кого бог принес? – Голос был какой-то высокий, не вполне вяжущийся с обличьем здорового парня, преградившего мне путь. Придурки. Факел за моей спиной – это ошибка. Все, кто спереди, наверное, считают круги перед глазами и пока ничего не видят, зато я вижу всех. И точно, верзила неловко прикрывал глаза ладонью, как и его товарищ. Итак, двое спереди.
– Будь я проклят, одет богато! – заговорил кто-то сзади.
– Разденем или ну его? – предложил второй. – Просто деньги заберем? У него, кстати, шпага на боку, нам пригодится.
– Разуй глаза, дурак! Это же натуральный ландскнехт, да! Вот повезло так повезло! – Итак, трое сзади.
Сладкая парочка спереди, ее я хорошо разглядел: один здоровый и высокий, ростом почти с меня, а второй росточка среднего, жилистый, сразу мне не понравился. Такие вот сухие да костистые, как правило, опаснее всего. Оба с мечами на поясе, но без доспехов, спаси господи. Неплохо бы посмотреть, кто там сзади, так что я принялся играть дурачка, хотя душа ушла в пятки.
– Парни, да вы чего, какой ландскнехт?! – запищал я, испуганно вертя головой и несколько приседая. – Если вы про одежку, так это мода такая… мода, понимаете? У меня деньги есть, я вам все отдам, честное слово, я же простой горожанин! – Ну что же, сзади точно трое. Два молодых здоровых парня, поднаторевших в драках деревня на деревню, судя по поломанным носам и основательно побитым кулачищам. Третий – матерый дядька лет тридцати – тридцати пяти, ровесник то есть.
Это он опознал мою принадлежность. Он же как раз держал свет, не факел, а вполне приличный железный фонарь. Лицо злое и нетрезвое, но глаза внимательные и совсем не пьяные. Парни с дубинами и простыми хозяйственными ножами на поясе, а дядька с короткой секирой в свободной руке.
– Стой смирно и не свисти, да, – отрезал дядька. – Какой ты горожанин, мы выясним. Отведем на площадь и выясним.
– Я не солдат, честно, я из Любека никогда… Я дальше Гамбурга не был отродясь! Заберите деньги, только отпустите! У меня много денег! – захныкал я и даже сумел подпустить слезу.
– Складно, блядь, заливает. Ты на руки его посмотри и на башку, да, – размеренно продолжил дядька. Проницательный какой, гад, попался.
– А что такое? – спросил здоровяк с другой стороны.
– А в шрамах, сучара, весь. И над пальцем указательным забавная мозоль. Это от перекрестья меча такая бывает, если долго размахивать, точно говорю, да.
– И правда, – откликнулся жилистый. Голос его тоже был нехороший. Какое-то шипение. – От лопаты такую мозольку не заработаешь. Добегался, браток. Ты зачем так бодро улепетывал?
– Братцы, так испугался я, правда! – я, непрерывно дрожа, сутулился и дергал головой в разные стороны. Старался показать, что испугался сильнее, чем на самом деле, а заодно держать всех в поле зрения. Если б только удалось их на жалость пробить… Отдал бы кошелек и шпагу заодно и убежал бы, ей богу, здоровье дороже, а дома у меня всего достаточно. – А шрамы – это у меня с детства, это меня волк порвал, правда! Возьмите деньги, прошу вас, пожалуйста, можно я пойду, а?
– Га-га-га, – заржали оба парня. – Деньги твои мы и так возьмем, козлина тупая, га-га-га.
– Стоять смирно, башкой не крутить! – заорал дядька, когда мои маневры приобрели мельтешащую амплитуду. – Пояс снял! Быстро!
– Хорошо, хорошо… – испуганным голосом ответил я, подпустив нервической дрожи, и встал смирно, развернувшись спиной к домам, так что обе группы оказались у меня с боков. Я негнущимися пальцами скомкал шляпу и, теребя плюмаж, сказал: – Отпустите меня… пожалуйста, – после чего очень натурально разревелся.
– Ну, артист, бля, – сказал дядька, причем его глаза на секунду задержались на шляпе, что и требовалось. – Все, вяжи его и пошли, – скомандовал он.
– Не надо, братцы, – дурно заорал я и сделал попытку бухнуться на колени, ринувшись к дядьке.
Дальше события понеслись галопом и лавинообразно.
Рука здоровяка хапнула воздух вместо моего плеча, ведь я бросился в другую сторону.
Жилистый шагнул назад, что мне очень, очень не понравилось.
Парни, не прекращая ржать, пялились на меня.
Дядька попытался отпихнуться локтем.
А я резко надел шляпу на фонарь, отчего вся площадка моментом погрузилась во тьму.
– Сука, – успел выдохнуть дядька и двинул в мою сторону шипастым обухом секиры. Потом он только что-то булькал, а секиру вообще уронил, потому что занят был дыркой в горле, что проделал мой кинжал.
Я ломанулся вперед, сшибая истекающее кровью и хрипами тело на одного из парней, разворачиваясь к другому и выхватывая шпагу.
Парень ловко саданул дубиной и точно попал бы в голову, если бы не внезапная темнота. Я парировал грубое оружие шпагой и кинжалом в крест, прижавшись к противнику cor-a-cor, и двинул в темноту гардой. Досталось парню как надо. Под крестовиной что-то мерзко хряснуло, он дурно заорал, отваливаясь назад.
Темноты между тем как не бывало. Дядька наконец соизволил переместиться умирать на землю и уронил фонарь, так что масло выплеснулось наружу и полыхнуло вместе с моей несчастной шляпой и девятью фазаньими перьями.
Я поблагодарил Бога, что надоумил меня не прыгать на тех двоих, на здоровяка и жилистого. Иначе все могло совсем неудачно сложиться. Жилистый оказался умельцем. Он по-кошачьи метнулся вперед и вбок, стелясь над землей. В руке его сверкала тяжелая шпага.
Фехтовать он не умел, это точно, но в движениях читалась природная грация и точность, а также огромный опыт разнообразных смертоубийств, это уж можете мне поверить. Он не кинулся драться, а схватил второго парня и буквально кинул в мою сторону, совершенно скрыв себя.
Здоровяк в это время только справился со шпагой и теперь выглядывал, как бы ловчее меня запырять, что было непросто, ведь на узкой дорожке уже дергались два тела и горела лужа масла и шляпа, моя, черт возьми.
Ваш скромный повествователь, а также не очень юный друг Пауль Гульди сильно прыгнул назад, чтобы не завязаться с дубиноносным парнем и не потерять из вида жилистого, который с непостижимой скоростью переместился вправо и нанес длинный укол из-за спины своего товарища. Прыжок, без преувеличений, спас мне жизнь. Я отбил укол кинжалом, одновременно резанув шпагой снизу верх по предплечью парня. Тот выронил дубину и, отпрянув назад, споткнулся о тело дядьки и упал, но тут же принялся вставать, причем в руках его засверкала секира.
У меня была секунда, чтобы схлестнуться с жилистым один на один. Его худое тонкогубое лицо неприятно подрагивало, а шпага мелькала и перескакивала из руки в руку, как живая. Он резко выхлестнул, норовя попасть в глаз, но в последний миг чуть не упал на землю и рубанул справа налево по низу живота. Мой кинжал сберег лицо, а шпага столкнулась с его клинком в жесткой септиме[83], откуда острие полетело в стремительный полет в кварту, к его груди.
Мужик отличался нереальной быстротой. Только что он почти лежал на земле, но вот он отбивает мой укол размашистым подобием кварты и успевает отпрянуть назад. Я тоже был не прост. Как только клинки столкнулись, моя шпага скользнула вниз, словно повинуясь силе и напору чужого оружия, обогнула его эфес, после чего я выстрелил себя в глубокий выпад, мощно оттолкнувшись левой ногой. Шпага влетела в терцию и пронзила плечо жилистого. Тот грязно выругался, скакнув назад и перекидывая оружие в левую руку.
В драке наметилась некоторая пауза. Дядька все еще пытался дышать и скреб руками горло. Видимо, рассчитывал заткнуть дырку, откуда выливалось все больше красной влаги. Первый парень корчился у забора и надрывно стонал, ухватившись за лицо, а между пальцев хлестала кровь. Не знаю, что ему там испортила моя гарда, но на голове полно мелких сосудиков, что дают обильное кровотечение. Может быть, ничего страшного.
С самого начала минуло секунд пять, но время услужливо сжалось, так что казалась наша схватка часовым побоищем – это как обычно.
Что характерно, никто из домов не высунулся.
До меня добрался здоровяк. Жилистый проорал ему что-то вроде: «Стоять, надо вместе», да тот не послушался и со страшной силой рубанул сплеча. Таким ударом быка убить можно. Но я не бык.