«Вот и городской оркестр прибыл», – решил я.
Хотелось выть в голос, но я держался. Успею еще.
– Готово дело! Давай дотаскивай дрова! И этого сюда, уж скоро докончим!
– Хворост нужен! И маслица бы, иначе хрен растопим – такая сырость! Растопку давай! И маслица, маслица!
Конвой сократился до двух верзил, куда я сбегу с заполнявшейся площади? Кажется, из цеха мясников верзилы, я ведь их знал в лицо по нелегким будням в похоронной команде. Вот как жизнь обернулась.
Меня вели вдоль древоносной цепочки, а я думал про себя, что очень эти цветные кляксы мне что-то напоминают, особенно в контексте дуэта барабана и флейты. Не хотелось на костер, вот слабый разум и цеплялся за всякую мелочь.
Мелочь.
Мелочь ли?
И тут… до сих пор не могу поверить. Оборачиваюсь назад и не верю.
Барабан смолк. Над площадью разнесся новый звук. Кто-то хрипло, но очень громко принялся вещать:
– Народ, мля! Кто хочет жить, ни о чем не думая, и умереть быстро? Записывайтесь в армию! Добро пожаловать под знамена императора Карла V!
Бог любит пехоту.
Очень любит.
И меня заодно.
Я вмиг все понял. Перья, барабан, знамена…
Зря конвоиры забыли, что я чертовски здоровый.
Выждать секунду, и…
Мой башмак обрушился на свод стопы одного верзилы. Не успел он дурно заорать – а как еще может орать такая мразь, только дурно, – как локоть врезался в нос второму, после чего ваш покорный слуга рванул, словно олень на случку.
Вы думаете, собрался бежать, а зря! Я побежал сражаться, все равно так просто не уйти, хоть пошумлю напоследок.
Короткий спринт через ошалевшую бюргерщину закончился возле добровольных пиротехников.
Я ухватил приличную жердину и принялся делать то, к чему у меня призвание. Крушить с двух рук на пра, на ле.
Как же я разозлился!
Мне бы только места поболе, чтоб размахнуться! Место нарисовалось само собой. Никому не хотелось получить жердь в колено, а тем паче в черепушку. Поглазеть, как человека жарят, – это пожалуйста. А если человек вдруг норовит оглоблей в ухо – ну уж дудки.
Остановить меня все же пытались.
Бюргеры, если соберутся, – народ серьезный.
Петер Хольст, суконщик, остался лежать со сломанной ногой, я отбил еще три шага. Не помню кто, с рыжими баками, получил горячего в ключицу и осел. Еще три шага – добрый соседушка Жана пытался даже пофехтовать припасенной шпагой, но не учел превосходной массы и длины жерди, проиграл соединение и просрал выпад, заработав боковой миттельхау[89] в челюсть, после чего исчез в медицинском направлении, а я выиграл еще пять шагов.
Куда я ломился, легко догадаться. Подальше от костра и поближе к своим.
Своим!
Ландскнехты пришли!
Посреди эллипсоидов спасительной жерди кто-то ловкий умудрился подскочить ко мне и обеими руками яростно схапать центр древка.
Какое счастье, с. о. Ян Якоби собственной персоной! Какой неугомонный попик. Я прикрыл бедром свои нежные тестикулы, куда тыркалась его коленка, весь откинулся назад и с наслаждением ахнул лбом в харизматичное лицо прокурора-любителя. Тот оставил в покое жердину и занялся своей перекошенной личностью.
Я размахивал палкой, пинался, бежал, прыгал, скакал и очень много разговаривал, всего и не вспомню.
Кажется, я говорил «г-р-р-р-р», «ы-ы-ы-ы-р-р-р», «н-а-а-а», по-моему, было еще «х-ы-ы-ы» и точно «бля-а-а-а».
Меня почти заломали, но я вырвался. Почти затоптали мечущиеся горожане, но я ушел. Находчивые бюргеры придумали кидаться дровами, что так торопливо запасали, но верному прицелу здорово мешали бюргеры ненаходчивые, что бегали по площади.
Таким образом, ваш везучий повествователь, лишившийся рукава, двух зубов и пары миллионов нервных клеток, но сохранивший жердину, жизнь и честь, что остались в целости, совсем как у кайзера Франца после Павии, выскочил из толпы прямо на имперских вербовщиков.
А кто это еще мог быть?!
Полурота – сорок алебардистов и десяток мушкетеров. Краса и гордость ландскнехтских баталий. Вамсы в разрезах, рукава шириной с Ла-Манш, огромные береты с павлиньим и страусиным оперением и, конечно, эпатажные гульфики.
Развернутое знамя с родным андреевским крестом и четырьмя кресалами. Два флейтиста. Писарь.
А под знаменем на барабане… лопни мои глаза!
Слегка погрузневший, украсившийся колоссальными огненными усами до ушей и шикарным косым шрамом на морде, здорово возмужавший, если не сказать постаревший, ветеран великих сражений и удалых кабацких драк, герой детских сказок – веселый пикинер Кабан Эрих!!!
Кабан восседал на барабане, не теряя достоинства, взирал маленькими свинячьими глазками на суету жирных бюргеров. Завидев мою попорченную персону, он собрался что-то рявкнуть, но вдруг с треском захлопнул свою обширную пасть и так вылупился, как будто очень хотел, но совсем не мог снести большое яйцо.
Я браво щелкнул каблуками, безукоризненно выполнил «к ноге» моей жердью и, не давая опомниться, отрапортовал, поводя челюстью в такт словам:
– Герр гауптман! Пауль Гульди, умелый солдат, для прохождения службы прибыл! – Эрих скривился, что обозначало самую дружелюбную улыбку, но быстро вник, что обстоятельства вербовки, мягко говоря, не самые штатные. Сзади собиралась туча разозленного народу, постепенно приходившего в себя.
Опытный ландскнехт начал действовать:
– Гельмут, – писарю, не поворачивая головы, – этого зачислить на довольствие.
– Встать в строй, – это мне.
– Чего надо? – это горожанам, протягивая «н». И выразительный плевок под ноги.
Стена людей колыхнулась, выпуская самых говорливых.
Впереди образовался давешний бородач, настроенный воинственно и решительно, в компании с. о. Яна, настроенного мстительно. Настоящая фурия с залитым кровью лицом и новоприобретенным гасконским носом.
– Солдат, я Себастьян ван дер Виртенбрюк, заседатель городского совета. А это святой отец Ян Якоби, уважаемый священнослужитель! – Как будто кто-то интересовался их именами.
В ответ снова долгое «н» дуэтом с «у»:
– Н-н-у?
– Этот человек, – пальцем в меня (сколько можно тыкать в меня пальцем?), – опасный преступник, уличенный в колдовстве и отравлении водоемов, повинный в моровом поветрии, поразившем город, приговоренный к смерти через сожжение на костре!
– И?
– Что «и»? Что «и»?! Солдат, вы издеваетесь?! Вам не понятно, кто перед вами?! – Ван дер кто-то срывается на крик и почти топает ногами, он в ярости, бедняга. – Вам надлежит немедленно, вы слышите, немедленно, выдать этого человека в руки правосудия! И побыстрее! Как вы смеете передо мной сидеть?! Встать!!!
Кабан, еще прочнее устраивая надежный зад на барабане:
– Не хочу. – Просто всё не хочет, неужели не ясно? Ни выдавать, ни тем более вставать.
– Что?! Что?! Молчать! Немедленно, я сказал! В руки правосудия! – Как много лишних движений тазом и конечностями. – Или… или…
Страшно нахмуренные брови и угрожающее пузо.
– Или что?
– Не дерзить мне! Не дерзить! Или мы сами его возьмем! – Заседатель слегка прыгает вперед, руки делают вверх-вниз, а борода только вверх, в тылу с. о. Ян умело тянет октаву гнусавым, отныне и навсегда гасконским носом: «Саби возьбеб! Саби возьбеб!»
Кабан медленно, с расстановкой встает навстречу, оказываясь почти на голову выше меня и на все полторы выше ван дер кого-то. Он упирается шелковой эрекцией гульфика в заседательское брюхо и приглашает:
– А ты попробуй, отрыжка маминого места.
И еще один длинный плевок.
Home, sweet home[90], как говорят братья англосаксы по ту сторону пролива и по эту.
Глава 12В которой описано, как Пауль Гульди находит любовь и неприятности
Здравствуй, Испания! Иберийская могила восьмивековых арабских завоевателей, родина быстроногих коней и ловких наездников, пыточный станок экзальтированного еврея фра Томазо[91], великий порт великих географических открытий.
«Ну здравствуйте, здравствуйте», – так ответила нам Испания, шевеля холодными губами зимних штормов, ветров и дождей. От такого приветствия мы едва не потонули тысячу и два раза, сильно переблевались от качки, а я порадовался отсутствию любезного друга Адама Райсснера. Вот уж кто волны на дух не переносил!
Перед Геркулесовыми столпами все наши три каракки собрались после чудовищного шторма и нырнули в легендарный бассейн Средиземноморья со всеми его Харибдами, островом Сицилия, которым Афина в свое время прихлопнула какого-то титана, и сказочными змеями, что до сих пор усеивали старые карты. Ну а дальше: Малага, Альмерия, Картахена, Аликанте, Валенсия, мыс Тортоса и Барселона, куда нам и нужно было. Привезли шесть сотен свежих тушек для непобедимой испанской армии.
Я помню, как удивился названию Картахена – Новый город. Сколько же было таких! Карфаген ведь тоже «Новый город». В Московии, как рассказывали, Новых городов имелось три. Про один точно знаю, много купцов оттуда видал в Любеке. Об остальных врать не стану, ибо земли там незнаемые и таинственные.
Если подумать, название вполне оправданное и логичное. Построил город, а название уже готово, город-то новый! Но это к слову.
Куда же нацелилась армия на этот раз? Да еще так вовремя для меня, учитывая не вполне мирное прощание с Антверпеном. Никакого секрета: еще просиживая штаны в Любеке, я со дня на день ждал начала войны с Турцией.
Французы активно сносились с Блистательной Портой, сулили помощь и нейтралитет, норовя чужим жалом поразить Карла V. Турецкий паша, в прошлом берберский пират из династии пиратов, Хайраддин Рыжая борода, захватил Тунис. А в Тунисе-то правили дружественные империи людишки, которые тут же заверещали и потребовали помощи и восстановления законного порядка.