и превратилась в мягкую податливую вату. Взгляд его затуманился и глаза наполнились слезами, не могу поверить, но это так. Зара наконец оторвалась от де Овиллы, подошла ко мне, взяла за руку, подвела к испанцу и непререкаемо постановила:
– А теперь мириться. Пожмите руки, и чтобы никаких. Навоюетесь еще, бедненькие. – Тут она снова хотела пустить слезу, но собралась, встряхнула своими чудными волосами и заулыбалась.
– Ну, как там у вас говорят? Жать руки, марш!
И мы первый раз обменялись взглядами без немедленного желания убить-сожрать-закопать. Медленно протянули ладони и скрепили вынужденный мир крепким пожатием. Зара, наблюдавшая это всё, прыснула и проворковала голубкой:
– Ну и умнички. Берегите и защищайте друг дружку. Вы ж теперь родственники. Молочные братья, ха-ха-ха!!!
Она обняла меня за талию, толкнула к лошади и сама устроилась на своем андалузце.
– Поехали, Пауль, прогуляемся. А ты не скучай, можешь переночевать здесь. Домик очень уютный. Поехали, н-н-о!
Вот такая женщина. Невероятное что-то. Как Франциско отреагировал, не знаю, а я даже обидеться по-настоящему не смог. Только чувство вины, заглушаемое растущим восторгом и преклонением перед моей красавицей.
На дворе стоял апрель 1535 года от Рождества Христова. Через два дня ожидалось прибытие императора. А там – не за горами отплытие.
В тот вечер мы премило развлекались на одном сеновале милях в семи к западу от Барселоны. Зара вновь включила свой немой режим, знай только очами посверкивала. Ничего, кроме стонов и сладких криков, я от нее не добился. А что еще надо, собственно?!
Налюбившись очередной и далеко не последний на сегодня раз, мы валялись на конской попоне и моем плаще в стогу под навесом. Тепло и хорошо. Запах травы, запах разгоряченного женского тела, острый запах конского пота, стрекот разных инсектов, огромный купол неба без единого облачка. Прекрасно! До чего же хорошо жить!
У нас с Зарой наступил своеобразный экватор. Чуть больше месяца позади, и впереди чуть больше месяца, потом вещмешок – галеон – Тунис. Драка с Франциско оказалась своеобразным межевым столбом. Знаково, что и говорить! А потом… и думать не хотелось, да я и не думал. Жил настоящим, радовался совершенству растительной жизни.
Порадовался-порадовался и полез к Заре. Она была не против, и тела наши соединились, то есть пока еще только соприкоснулись. Стало жарко. В районе ключицы просто очень жарко, аж больно. Что-то не то. Как будто уголь попал. Уголь… Зара вскрикнула от боли, я тоже, и вскочил. Надо же посмотреть, что к нам там прилипло такое? Я собрался солено пошутить насчет раскаленного семени. Собрался – и подавился.
Архангел меня обжег, вот что. Иконка белого металла. Архангел сиял. Архангел вибрировал так, что цепь дергалась. В чем дело? Срочный вызов? Но какого дьявола?! Да и какой, к бесу, вызов с такими эффектами?! Мелькнула нехорошая мысль о встроенной системе самоликвидации, а заодно и меня ликвидации. Мысль была отвергнута за явным идиотизмом.
Я нелепо прыгал, стараясь отодвинуть жжение, насколько позволяла недлинная цепочка. Зара сидела, подобрав ножки, и вовсю меня глазастила. Смешно, наверное, но сверкающий архангел в испанской ночи XVI века располагал к серьезности. Да что от меня хотят?!
Иконка полыхнула дрожащим конусом света. Излучение постоянно меняло интенсивность, прыгало и шло рябью. Как будто коммуникатор пытается передать сигнал неизвестной кодировки. Чудовищной силы сигнал.
Конус приобрел известную стабильность и поплыл картинкой, постоянно искажаемой помехами.
Я увидел громаду космического крейсера, парящую в звездной выси. Именно крейсера. Не наш это был корабль, я ничего подобного даже на картинках не встречал. В каждой черточке корабля сквозило чужое, но судно военное, никаких сомнений. От кормовых дюз до носовой оконечности тяжелой броней и сталью было написано обещание скорости, маневра и быстрой смерти. И смотреть не нужно на орудийные башни и люки пусковых шахт – стремительные лаконичные очертания могли принадлежать только грозной боевой машине.
Так вот кто нас беспокоит! Любекская звезда! Хаэльгмунд, порази его проказа, как водится, оказался прав. Чужаки меня выследили и теперь шли на контакт. Сумели даже передачу организовать.
Что же, значит, техника на уровне и развивается в одном с нами ключе, иначе как бы коммуникатор разобрал сигналы? Это во-первых, во-вторых, намерения мирные. Что им стоило при желании меня просто прихлопнуть? Правда, никто и теперь не мешает. Посмотрим, как пойдет. Я же тут вроде часового, который нужен единственное, чтобы упасть под ножом неприятеля достаточно громко и переполошить товарищей.
Часть обшивки чужака отодвинулась. Из отверстия показалось подобие челнока, отвалившегося от борта и ухнувшего вниз в пламени дюз. Картинка сменилась. Подо мной плыли очертания Пиренейского полуострова, который стремительно увеличивался. Полет замедлился, движение шло теперь параллельно близкой земле. Мелькнули очертания знакомого города. Барселона! Мы ползли теперь, притираясь к земле, и тут я увидел… да-да, наш сеновал! Картинка сместилась на запад метров на пятьсот-шестьсот и встала. С небес упал красный луч, высветивший точку между холмом и рощей. Изображение продержалось с полминуты, дрогнуло в последний раз и исчезло.
Пантомима более чем прозрачная. Я бросился судорожно одеваться.
– Твои родичи пришли за тобой? – спросила Зара очень спокойно.
– Что? Какие родичи? Ах, нет, нет. – Я бросил застегивать вамс и крепко взял Зару за локоть. – Милая, слушай меня внимательно. Это не мои родичи. Это… словом, чужие, я не имею представления, кто это и что им нужно. Они могут быть смертельно опасны. Смертельно. Ты сейчас очень быстро садишься на коня и уезжаешь. Сейчас, немедленно. И скачешь не оборачиваясь. И никому ни слова, все равно не поверят. Всё. Уходи.
– Я… помочь…
– И думать не смей. Беги!
В черном небе нарастала рокочущая вибрация. В рокоте родилось сияние огня. На горизонте показался болид, приближавшийся неописуемо быстро. Плазменная подушка полностью скрывала корабль. Болид шел тихо, значительно обгоняя звук.
Челнок успешно вошел в атмосферу и теперь уверенно снижался. Никаких сомнений, это был именно челнок, или, как там его, в общем – аэрокосмический аппарат. Он шел к поверхности в аккуратной образцовой манере, которая могла бы сделать честь любому гвардейскому экипажу моей далекой родины.
Огненная точка приближалась, превратившись постепенно в сияющий тюльпанчик, подмигивавший огнями габаритных огней. Когда он заложил вираж, явно прицеливаясь на посадочный круг, я даже залюбовался.
Ну? И кого это к нам принесло?
На поляну заходил конвертоплан. Вполне себе приемлемая аппаратина с архитектурой летающего крыла. Два двигателя в подвижных обтекателях по краям кормы плюс выставившиеся с кормы лепестковые дюзы, которые дружно исторгали синеватое пламя.
Никаких внешних признаков вооружения, хотя… два наплыва спереди крыльев… я не я, если за ними не скрывается нечто смертоносное: или энергетические орудия, или обычные ТТПшки (твердотельные пушки). Не любят, судя по всему, внешних подвесок. Следовательно, внутри планера запросто может скрываться все что угодно, вплоть до ракет-тактиков, машина-то немаленькая.
Мой основательно заржавленный технически отсталым окружением мозг со скрипом вспомнил умное определение: малый десантно-штурмовой бот. То есть и отделение десантировать, и огнем поддержать – запросто. Ни отделения, ни тем более огня мне не хотелось.
Кто же это?
Корабль последний раз качнулся на столбах пламени и замер, выдвинув посадочные салазки. От него веяло жаром и одновременно холодом космических просторов. Черный корпус слегка потрескивал, остывая. Наплывы на крыльях с тихим шелестом подались назад, обнажив хищного вида стволы. Внизу что-то лязгнуло, и наружу показался шестиствольный агрегат самого прозрачного назначения – скорострельная пушка калибром миллиметров на тридцать. Военная машинерия слитно качнулась, нарисовав воображаемый треугольник с моей персоной в качестве вершины.
Теперь одно неверное движение, и возможны варианты: бесшумный стрекот под корпусом – окровавленные ошметки разлетятся в десятиметровом радиусе; бесшумная вспышка излучателей на крыльях – хорошо, если горстка пепла останется.
Бежать и прятаться было бессмысленно, поэтому я просто побрел вперед, стараясь не делать ничего резкого и подозрительного. Руки на виду. Ребята, видимо, серьезные и предусмотрительные.
Оказавшись вблизи, я немало изумился. Поверх камуфлированного борта развевались на ветру термопереводной картинки два флага. Вполне знакомых, то есть совсем не чужих. Один нес серебро косого андреевского креста на лазоревом поле, а второй, ой, мама, черного двуглавого орла на золоте! Снизу белая непонятная надпись почти понятными буквами, среди которых бросалась в глаза четкая арабская цифирь. Надпись гласила: «ВОСХОД 092».
«Боксод 092»[98], это что за дьявольщина?
Я ошалело таращился на пришельца, забыв от изумления даже о пушках, вперенных в мое хрупкое тело. Пока я силился сообразить, что это все, черт дери, значит, занудели сервоприводы, и брюхо корабля отворилось широкой десантной аппарелью.
Створ выпустил наружу десяток фигур, споро окруживших челнок.
Все они были затянуты в боевые скафандры, неуловимо менявшие цвет в зависимости от фона. У каждого в руках имелось устройство с коробкой позади рукояти; невзирая на незнакомый внешний вид, я тут же опознал автоматические винтовки. Пара бойцов помимо личного оружия была снабжена мрачными трубами, покачивавшимися над плечами на поршневых опорах, – явно какой-то аналог ПРК (переносного ракетного комплекса).
Пришельцы имели две руки, две ноги, одну голову и ходили прямо. Родные, стало быть, гуманоиды.
Два гуманоида остались у пандуса, нацелив на меня стрелялки, как будто мало было штатного вооружения челнока. Забрала глухих шлемов угрожающе посверкивали однопрозрачным пластиком, за которым я почти физически ощущал красные точки прицелов.