Не помню, кто первый крикнул: «Качать нашего Шефа!» Ну, и начали меня ребята швырять под самый потолок. Бросают и выкрикивают:
— Благодарность ему вынести!
— На линейке отметить.
— Вызвать к спуску флага!…
Еле живого отпустили. Один рукав у халата наполовину оторвали, на колпак ногой кто-то наступил. Наконец, разбежались. Тут я почувствовал, что сам есть хочу. Я ведь еще ничего не ел, только другим носил. Пришёл на кухню и спрашиваю у тёти Фени:
— Мне завтракать полагается?
— А разве ты не завтракал? — спрашивает.
— Нет ещё,- говорю,- не успел.
— Господи, дитя-то голодное! — засуетилась тётя Феня.- А ведь в кастрюлях-то ничего варёного не осталось, всё на добавки роздали. Ты хоть хлебушка перекуси. Вот ведь работа у нас с тобой какая! Других кормишь, а самому перехватить некогда…
Поел я хлеба с чаем и жду, что мне делать прикажут. Вдруг вижу — Зинка тащит корзину с клубникой.
— Скорей,- кричит.- Надо её чистить, а то она вся раскисла!
Помог я ей корзину к зеленщикам дотащить. Заходим в зеленную, а там — много корзин с клубникой. Ребята сидят и чистят её. Хвостиков целую гору нащипали, а клубники почти не видно. Догадаться не трудно, куда она девалась,- всё у них на лице написано.
— Бессовестные! Бессовестные! — закричала Зинка.- У меня на складе больше ни одной корзины не осталось! Вы всю поели!
А краснолицые ей отвечают:
— Мы только гнилую едим. Её же к столу подавать нельзя. Можешь сама попробовать…
В это время раздался голос Павла Васильевича:
— Всем по местам закладываем обед!
Я, конечно, немедленно побежал в кухню. Павел Васильевич посмотрел на меня и спрашивает:
— Чего тебе надо?
Я снова напомнил ему, что я шеф-повар.
— Ох, извини, забыл, видишь, сколько тут мороки? -
сказал раскрасневшийся от жары Павел Васильевич.- Ты стой в сторонке и смотри, учись. Если бы раньше пришёл* я бы тебе всё подробно рассказал, а теперь сам наблюдай… Вот это — борщ…
Повар начал бросать в большой котёл нарезанную капусту, свёклу и картошку.
— Борщ — главное блюдо в обеде! Гляди, сколько витаминов! — Он поднял черпаком целую гору нарезанных, овощей.
Но на этом лекция неожиданно закончилась. В кухонное окно заглянула Валя Сомова и обратилась к Павлу Васильевичу:
— Пионер Бирюков, почему вы не на беседе? Весь нулевой отряд в сборе, только вас нет. Сегодня Владимир Говорков шеф-повар, а не вы.
— Что ещё там за беседа? — спросил Павел Васильевич, вытирая передником руки,
— Как раз по вашей части. Пионерка Света Гусакова будет рассказывать о болгарской кулинарии; Она с отцом целый год в Болгарии прожила,, её отец тоже повар.
Павел Васильевич широко раскрыл глаза, потом посмотрел на будильник, который стоял на полочке, и сказал:
— Как же, как же, обязательно надо послушать!… Ну, раз ты шеф-повар,- обратился он ко мне,- то вот тебе соль и через полчасика бросишь её в борщ.- При этом он всыпал в белую кастрюльку почти целую пачку соли.- Гляди же не забудь! — бросил он на ходу и уже с улицы снова крикнул: — Феня, поглядите за борщом!
Возле плиты стоять было жарко. Плита на пищеблоке большая, напоминает машинное отделение на пароходе, а шипение шкварок похоже на шум поршней. Я поставил кастрюльку с солью возле будильника, а сам отошёл в сторонку, подальше от плиты.
Вдруг подошла повариха тётя Феня. В руках она держала тарелку, а на ней лежали большие кости, и от них шёл очень вкусный пар.
— Вот это тебе за усердие*- сказала она.- Гляди, какие мослы! Здесь одних мозгов на нас двоих хватит. Идя в столовую погрызи, а я уж сама за всем присмотрю.
Я глянул на часы и спокойно пошёл в столовую. Целых двадцать пять минут надо было ждать, чтобы сыпать соль в борщ.
На костях было много мяса. Ко мне присоединился Пашка Снегирёв, и мы вдвоём обработали кости снаружи и внутри. Тётя Феня была права: мозга было много, и был он очень вкусный.
— Знаешь, как эти кости называются? — спросил я у Пашки.
— Кости и всё тут.
— Эх ты! Это ж — мослы! Понимаешь?
— Нет,- сказал Пашка.
А я и сам до сегодняшнего дня всё забываю спросить, почему они мослами называются.
Долго мы с Пашкой болтали. Я ему рассказывал, как пищеблок устроен и почему пища вкусная бывает. Больше, конечно, врал и выдумывал, потому что сам ничему не успел ещё научиться.
О соли я вспомнил только тогда, когда протрубил горн и отряды двинулись в столовую. Вскочил я, побежал на кухню, схватил с полочки соль и бросил её в борщ. Хотел я еще черпаком помешать, да пока искал его, кастрюлю унесли к окошку, где выдача происходит, и стали разливать по тарелкам.
Тут как раз Павел Васильевич пришёл.
— Ну, молодец докладчик! — говорит.- Очень интересно про болгарскую кухню рассказала. Девочка дело знает. Я бы ещё слушал, да регламент у неё кончился… Ну, а у тебя как дела, шеф-повар?
— Всё в порядке! — говорю.
— Тогда гуляй,- сказал Павел Васильевич и выпроводил меня в столовую.
Дежурные уже борщ по столам разнесли, и разговоры утихли. Заработали ложки. Пошёл я между столами и смотрю, как ребята едят. Хожу и думаю: «Сейчас опять хвалить начнут. Тут уж я им скажу, что борщ сам варил». Только ребята почему-то сопят и косо на меня смотрят, а кое-кто ложки бросил. За столами младших отрядов шум начался. Я подошёл к Пашке Снегирёву и спрашиваю:
— Ты чего борщ не ешь, мослов объелся, что ли?
— Сам ты объелся. Ты лучше свой борщ попробуй, а тогда спрашивай.
— Ну и попробую…
— Попробуй, попробуй! — раздалось со всех сторон.
Взял я у Пашки ложку и хлебнул борща из его тарелки.
Проглотил и чувствую, что всего меня внутри обожгло — чистая соль. Я хотел улыбнуться, но меня, видно, здорово перекосило, потому что ребята смеяться начали.
— Ну, что, вкусно?
— Лезь в тарелку — соль добывай!
— Знаменитый шеф-повар!
А настоящий Ваня Ухов подошёл, хлопнул меня ладонью по затылку и крикнул:
— Пересол на спине!
Тут все заорали «пересол на спине» и давай меня дубасить. В это время в столовой появились Павел Васильевич и тётя Феня.
— Что случилось, за что они тебя? — спрашивает Павел Васильевич.
— За то, что борщ солёный! — говорю.
— Как?! — возмутился Павел Васильевич.- А где вы были, Феня?
— Как это «где»? — обиделась тётя Феня.- Вы же мне велели за борщом присмотреть. Я солила и пробовала…
Тут мне всё ясно стало. Выходит, пока я с Пашкой эти самые мослы грыз, тётя Феня борщ варила. Она же не знала, что Павел Васильевич это мне поручил. Вот мы вдвоём борщ и посолили.
А ребятам что, они знают, что я сегодня шеф-повар, ну и давай за пересол благодарить по спине.
С третьим блюдом тоже чепуха вышла. Ребята на кухне так клубнику почистили, что её только на три младших отряда хватило.
Павел Васильевич положение исправил. Он срочно из кладовой яблок выписал. И по две штуки тем дал, кому клубники не хватило.
После обеда время быстро к вечеру катится. В играх и массовках принимали участие все «пионеры» нулевого отряда, а на лагерном стадионе состоялась футбольная встреча: нулевой отряд с десятым играл — с самыми маленькими. Ну и смеху было.
На всех участках всё благополучно прошло. В палатках и домиках чистота была образцовая, на территорию ни один родитель не проник, и все ребята проявили себя как отличные вожатые, педагоги и хозяйственники. Вот только со мной эта неприятность случилась. Хотел мне за это Коля Шибуков, как начальник лагеря, на вечерней линейке выговор закатить, но слово попросил Павел Васильевич и сказал, что Владимир Говорков не виноват, что вся вина на него одного ложится.
К торжественному спуску флага вызвали пионера нулевого отряда Ваню Ухова, то есть Абрама Соломоновича. Это всех удивило, потому что настоящего Ухова не за что было к мачте вызывать. Оказывается, Абрам Соломонович не смог долго бузить. Он по натуре человек спокойный и вежливый, без дела сидеть не мог, поэтому за время мёртвого часа сочинил новую походную песню для нашего лагеря. И слова, и музыку сам написал. За это его и вызвали к спуску флага. Нулевой отряд, уходя с линейки, пел эту песню. Там в припеве такие слова были:
Цвети, как весной,
Наш лагерь «Лесной»…
Ребятам очень понравилась новая песня, и вообще все остались днём самоуправления довольны. Даже я.
РОСИНАНТ
У нас в пионерском лагере на хозяйственном дворе работал конь. Не очень старый, но очень тощий: все кости сосчитать можно. Этого коня нам подшефный колхоз на лето одолжил, потому что для тяжёлых работ он уже не годился. А в лагере на нём всякую лёгкую поклажу возили: постельное бельё, матрацы, койки, продукты и другую мелочь.
Заведовал конём комендант лагеря — дедушка Василий: он и ездил на нём, и кормил его. Звали коня Росинантом. Кто и когда ему такое прозвище дал — неизвестно, только он на него охотно откликался. Крикнешь несколько раз: «Росинант! Росинант!…»-покажешь ему хлебную корочку, и он сразу подойдёт… Я книгу про Дон-Кихота читал и знаю, что доблестный рыцарь ездил в походы на своём коне Росинанте, а его оруженосец Санчо Панса — на осле, таком же толстом, как он сам…
Городские ребята часто бегали на хозяйственный двор, чтобы посмотреть на Росинанта, подарить ему хлебную горбушку или пару морковок. В городе теперь редко лошадь увидишь, их автомобили вытеснили.
Прибежал я как-то с Пашкой Снегирёвым на хозяйственный двор, чтобы покормить Росинанта с руки сахаром. Я уж и не помню, где Пашка пять кусков сахара раздобыл. Прибежали. Смотрим, стоит Росинант, запряжённый в телегу, голову опустил, а дедушки Василия нету. Кладовщик бегает вокруг, хлопает себя руками по бёдрам и кричит:
— Вот чехарда! Вот чехарда! Василий заболел, некому в колхоз за картошкой ехать! У меня сейчас выдача продуктов, а на обед картошки нету… Беда, беда!…
Мы с Пашкой переглянулись и сказали кладовщику: