… Знаете, когда возраст человека приближается к пятидесяти он как-то иначе смотрит на свою жизнь. Многое переоценивает, что ли?.. И это очень и очень важно. Я же не даром говорила, что, когда у человека отнимают годы жизни его лишают еще чего-то крайне важного. Это отлично понимаешь, когда смотришь на детей.
Может быть, моя профессия учительницы располагает к некоему философствованию?.. Улыбнусь: может быть, но у каждого времени года есть не только свой цвет и вкус, но и внутренний смысл.
Я уже говорила, что мне врезался в память картинка с Мариной Георгиевной и Муськой… И когда я вспоминаю ее я всегда улыбаюсь. Почему?.. Я не знаю. Но я знаю точно, что человек — существо неуемное и ему мало иметь рядом только человека.
Например, как часто человек смотрит себе под ноги? Достаточно редко и только затем, чтобы не споткнуться. Мимо него пробежит десяток кошек, и он их не заметит. А как часто человек смотрит на небо? Тоже редко и только затем, чтобы узнать будет ли дождь. Да и не увидит он там ничего кроме привычных облаков. Как говорится, жизнь диктует свои законы…
Но этого мало, очень мало!.. Человек значительно больше того воображаемого существа, в которое его часто стараются втиснуть. Да, можно обрезать или изуродовать самому свой человеческий образ, но как, с помощью какого невероятного насилия, можно уменьшить его божье подобие, которое дается уже по праву рождения? Я уверена, что фашизм пытался сделать именно это. Но фашизм не смог справиться даже с кошкой Муськой, потому что ее ненависть ушла вместе с ним. Человек — это удивительное умное существо, просто ему нужно чаще оглядываться по сторонам и замечать очень простые вещи…
… Поэтому человеку нужна и кошка на руках, и крестик на шее.
ПРОСТО БЫЛА ВОЙНА…
… Саша Ершов вернулся домой весной 1944 года. Бывший солдат сильно хромал и плохо видел. Он шел по полуразрушенному селу, прижимаясь к левой стороне улицы, и опасливо косился на противоположенную, словно ждал выстрела.
Его мать, тетя Поля, потом говорила, мол, это все контузия… Война не собиралась отпускать солдата просто так. Ее тени таились в темноте придорожных кустов, словно созданных для пулеметных засад и возвращались к Сашке в кошмарных снах.
Но нужно было жить и работать… Уже через пару недель Сашка перекрыл крышу старого дома, поправил полусгнивший свинарник и взялся за покосившийся сарай. Днем он работал, ночью — снова «воевал». Иногда пил, чтобы снять страшное нервное напряжение, но в запой уйти так и не смог — он прерывались жуткой утренней рвотой. А потом снова нужно было работать с трудом удерживая с ослабевших руках топор, молоток или лопату.
Рядом с Сашкой постоянно вертелись дети — малолетние Варенька и Вовка. Жена Сашки Ольга погибла в 1942, когда село стало прифронтовым. Тогда погибли многие, село сильно обезлюдело, но все-таки выжило.
И жизнь потихоньку брала свое… Мать Сашки тетя Поля вдруг зачастила с визитами к своей старой подруге Вере и эти визиты стали длинными, как осенние вечера. Женщины о чем-то таинственно перешёптывались и, часто кивали друг другу, соглашаясь во всем. Житейское дело, сблизившее женщин, было простым и известным всему селу.
Когда-то давно, когда Сашке было не двадцать восемь лет, а всего восемнадцать, он закрутил бурную любовь с дочкой тети Веры Мариной. Их так и называли в селе «Ромео» и «Джульетта». Потом вышла глупая ссора, — Сашка приревновал свою невесту к другу, но поскольку повода для ревности не было ни капельки, Марина обиделась и отказалась давать какие-либо объяснения. Дальше — больше. Теперь уже Сашка обиделся на то, что Марина не захотела рассказать правду. В свою очередь Марина подняла планку ссоры еще выше и заявила, что Сашка — последний дурак.
Тогда Сашка уехал из села. Вернулся он только через три года, окончив техникум, но не один, а с молодой женой и маленьким сыном. Никто не знал, ждала ли его Марина, но после возвращения Сашки она вышла замуж уже через месяц.
До войны Марина успела родить двойняшек, а зимой сорок первого ее муж сгорел в танке под Москвой. Молодая женщина одела траур и с тех пор ни разу не улыбнулась…
Задумка тети Веры и тети Поли была по-деревенски практичной и ясной как божий день. Сашка — без жены, Марина — без мужа, да еще есть четверо детишек. К тому же любовь у них раньше была… И не просто была, а… как это?.. все, в общем, почти как в кино было. Даже целовались прилюдно и глаза у обоих от счастья светились. А теперь спрашивается: так в чем же дело?.. Люди войной побиты нещадно, но разве они перестали быть людьми? И семейный воз разве не легче вдвоем тащить?
Сказано — нужно делать. Тем более, что обе мамы бывших влюбленных были не только подругами, а, пусть и не кровными, но все-таки почти сестрами. Сблизила их жизнь и война так, что ближе не бывает…
Но не тут-то было!.. Очень гордой оказалась Марина, да Сашка тоже. Их не то, что на пару шагов друг к другу подвести не удавалось, они вообще на эту тему говорить отказывались. Даже до скандала со стороны мамаш доходило.
Тетя Вера так вообще в свою дочь пару раз горшки швыряла. А тетя Поля три раза в руки грабли брала и совсем не для того, чтобы сено собрать. Эх, сил у пожилых женщин маловато было!.. А то взяли бы они за вихры двух дурней да друг к другу их и притащили. В старые времена, может быть, так и сделали. Потому что работать молодым нужно, детей воспитывать, а не о себе думать.
Но человеческая гордость иногда крепче стали бывает. Даже если человек живет впроголодь, работает по двенадцать часов в день — все равно гордость она на то и гордость, чтобы не поддаваться слабости. Скажет человек «нет» и — все!..
Потом, в дело уже не мамаши вмешались, а самые обычные жизненные обстоятельства. Суть в том, что на выезде из села в сторону близкого Воронежа довольно вредный лог существовал. Весна или осень наступят — он почти непролазным становится. А теперь, когда война отступила, и Воронеж восстанавливать взялись, очень много битого кирпича в нем появилось. Считай весь Воронеж — битый кирпич. Ну, и подал идею председатель колхоза этим кирпичом ложок подравнять. А чтобы подтопления не получилось, по дну лога трубу проложили.
Работы в колхозе много было и решили только после основной на это дорожное строительство народ сзывать. Плата — зерно и мануфактура. Сгрузят машины тонн десять битого кирпича, разровняешь его, вот тебе пуд зерна и два метра ситца.
Желающих немного оказалось. Например, если пуд зерна на десятерых разделить, не так уж много в итоге получится, а от двух метров ситца так и вообще ничего не останется… Но Марина и Сашка на эту внеплановую стройку все-таки пришли. Они вообще за любую работу цеплялись. Сашка потому, что его мать слишком долго одна его детей на себе тащила и ослабела совсем, а Марина, потому что у нее мужа не было… Ей самой все приходилось делать.
Работали из последних сил… На пределе, можно сказать. Когда днем работы полно, к вечеру особенно не развернешься. На упрямстве одном и держались люди. День в такой надрывной работе прошел, три дня, неделя… Народу в лог все меньше приходило, а к выходным только трое и осталось: Сашка, Марина да сам председатель колхоза… Только ли много толку от одноногого? От него разве что только одни лозунги можно было услышать о неизбежной победе над фашистами и мудрости товарища Сталина. Впрочем, по деревне слух ходил, что уговорили мамаши председателя, чтобы он их с работы до последнего не отпускал. Мол, может быть, что и сложится у упрямцев…
Когда работу в последний день закончили, Сашка от усталости еле-еле на ногах стоял…. Марина — не лучше, а еще у нее от слабости слезы по щекам потекли. Шаг сделаешь, говори спасибо, что не упала.
Стемнело уже… Ложок — за селом, но, когда в село вошли светлее, не стало. У Сашки после контузии зрение-то не очень, а Марине слезы мешают. Короче говоря, один — полуслепой, а вторая — почти незрячая. Рядом они так и шли, чтобы с дороги не сбиться… Молча об этом договорились. Тут уже не до гордости, тут лишь бы до дома дойти.
Сашка зубы сжал и терпит… Молча, конечно. Последние силы бережет. Примерно так же и на фронте бывало: после марш-броска без передышки — в атаку. Командир орет, «Что разлеглись, сволочи?!», а у тебя за спиной пулемет, ленты, гранаты и двадцать пять километров по грязи. И чтобы доказать, что ты не сволочь — нужно встать. Потом немногочисленные пленные немцы говорили, что, если русские без «ура» в атаку идут — это плохой признак. Это значит, что русские смерти бояться перестали…
Вдруг Сашка замечает, что ему вроде бы в проулок повернуть нужно было, чтобы к своему дому идти, а он дальше за Маринкой идет. Приотстал чуть-чуть, но все равно идет. Кольнул Сашкино сердце мужская гордость. Остановился… Постоял немного и повернул к себе домой. Идет — почти ничего не видит… Ну, разве что чуть светится окошко слева, да грязь дорожная в лунном свете блещет. Остановился солдат — совсем ориентировку на местности потерял.
Вдруг слышит Сашка, сзади него кто-то идет. Оглянулся… А это Марина. Голову опустила и идет следом за ним. Остановился Сашка и подождал, пока Марина носом ему в плечо не упрется. Спала она… Или почти спала, потому что устала донельзя.
Постояли немного… Марина в себя пришла, оглянулась по сторонам, на Сашку посмотрела и пошла прочь. То есть в черную, непроглядную темноту. Сашка тоже идти решил, но шаг сделал — поскользнулся. Дождь недавно был, да и новый собирался, а потому такая тьма вокруг властвовала.
Встал Сашка… Пошел… Через десяток шагов на Марину наткнулся — та снова уснула. Понял Сашка, что потерял верный азимут после падения. Постоял он немного. Потом повернулся и в обратном направлении пошел. Марина — следом за ним, потому что, когда человек спит, он скорее другому поверит, а не себе самому. Как иногда шутил председатель, «у нас в колхозе, товарищи, не стадность, а оптимистический коллективизм».
А потом они уже вместе упали, потому что чуть ли не впритирку друг к другу шли.