Платьев для девочек целый ворох набрали. Но чемодан набивали с умом и так решили: допустим, женские платья лучше брать размером побольше, велико будет — легко ушить, и детские тоже — разных размеров. Если, допустим, сейчас девочке восемь лет, а что, спрашивается, она будет через пару лет носить? Ведь растут же дети… Хотя, конечно, такого «приданого» на все девчачьи возрасты не накопишь. Поэтому нужно и ткань брать. Хорошую ткань, и чтобы надолго хватило.
В итоге набил я полтора чемодана одеждой, кой-какой мелочью и еще половину — консервами. Вес получился — пуда на четыре. В июле первая волна демобилизации пошла. Вообще-то, мне второй волны было положено дожидаться, но Арон Моисеевич помог, такую справку мне написал, что… Я его просил, вы, мол, главное, не перестарайтесь, а то меня на работу не возьмут. Но врач только отмахнулся, мол, не мешай работать умным людям. Я его спрашиваю, а осматривать вы меня будете?.. Арон Моисеевич ворчит: я после июня 1944 года могу, не глядя на тебя, такой медицинский «роман» написать, что сам Толстой позавидует.
Когда возле палатки главврача курил, наши ребята подходить стали — прощаться… Хотя отбился я в последнее время от нашей офицерской компании и стал кем-то типа паршивой и хмурой овцы, прощались от души. Каждый с улыбкой твердит: «Брату привет передавай!» Не сомневаюсь, что снова Егорыч их подослал. Ну, чтобы теплее мне стало, что ли?.. Все всё понимали и что болен я, и что никакого брата у меня нет и что, может быть, пущу я себе пулю в лоб, еще не доехав до России. Мама моя в сорок третьем умерла, детей с женой у нас не было так что в смысле опоры в жизни у меня полный ноль получался.
«Майор» приподнял пустую бутылку и вопросительно взглянул на отца. Тот молча кивнул и достал их холодильника очередную.
Они выпили. Вместо того, чтобы закусить, «Майор» занюхал выпитое коркой хлеба и сунул в рот папиросу. Какой-то время он рассматривал пустой стакан и сказал:
— Плохо берет, зараза!.. Я вот что тебе скажу, Коля, все-таки есть в русской пьянке какое-то волшебство. Честное слово есть. У нас ведь как?.. Бывает, что из трезвого человека слова не вытащишь, а с этим… — «Майор» кивнул на пустой стакан. — Легче, что ли?..
Дом названного брата своего Сереги Иванова я без проблем нашел. Так себе домишко оказался, сразу видно, что старый и руки к нему давно не прикладывали. Это я о крыше в первую очередь говорю… Но, если хозяин только одной ногой командует, такой «фронт» уже ему не по силам.
Дверь не заперта была, вошел в дом. Сразу понял — на кухню попал. Налево — дверь в комнату, направо — в другую. Вот и все хоромы. Еще людей за столом толком не рассмотрел, женщину и двух девочек, только чемоданища свои на пол поставил — поздоровался. В ответ — молчание… Я на хозяйку смотрю, а она на меня. Мужик средних лет у печки сидит и, видно, обувку какую-то ремонтирует. Ну, думаю, вот он мой брат!.. К нему я и приехал.
Я в кулак кашлянул и говорю на смеси канцелярской тарабарщины и командного баса:
— Уважаемый Сергей Сергеевич! Ваши однополчане не забыли ваш подвиг в марте 1943 года. У деревни Рощупкино вы подбили из ПТР танк, а второй забросали бутылками с зажигательной смесью…
Про подвиги Сергея я в наградном листе прочитал, но одно дело прочитать, а другое дело вслух об этом сказать совершенно незнакомым людям. И чувствую я — ерунду говорю, причем не в смысле фактов, а в смысле того, что я, с этими канцелярскими фактами как последний дурак выгляжу.
Вдруг женщина спрашивает:
— Кто забросал?.. Кого?
На худом, больном и темном лице — полное недоумение. Но мне почему-то немного легче стало. Вопрос ведь не полное молчание и пусть даже тебя пока не понимают, на то и язык дан, чтобы все объяснить.
Я говорю женщине:
— Ваш муж уничтожил два немецких танка прорвавшиеся в тыл к командному пункту дивизии. А там не только генерал был, а еще кое-кто повыше. Они подвиг вашего мужа видели… И не забыли. Теперь ваша дивизия в Германии стоит. Вот вспомнили героя и… — нагибаюсь за чемоданом, кладу его на табуретку и открываю: — Это все вам!
В чемодане — груда банок консервов и цветастые платья. С учетом размеров чемодана и двух пудов его веса груда совсем не маленькой оказалась. Правда, все чуть ли не вперемешку, потому что некогда мне было в чемодане порядок наводить. По тем временам такое богатство — настоящим кладом было, а клады, как известно, всегда в полном беспорядке пребывают.
Сергей встал, к чемодану подошел… Смотрит и молчит.
Жена его растерянно говорит:
— Мы же и не просили ничего…
Понятное дело, что не просили. А объяснить такой огромный подарок тем, что генералы солдатский подвиг вспомнили тоже как-то… ну, не очень правдоподобно.
Взял я из чемодана бутылку французского коньяка и на стол — с вызывающим стуком — бац!.. Потом пару банок консервов рядом положил и свои документы. Я ведь даже не представился, потому что волновался как мальчишка. А волновался, потому что… Хочешь верь, Коля, хочешь — нет, но мне… — «Майор» постучал себя ладонью по лбу. — Мне казалось, что я все вру. Нет, с подвигом Сергея все нормально было, в наградном листе правду, конечно же, написали, а вот со мной что-то явно не то творилось… Стыд жечь начал такой, словно я от хозяев что-то важное скрываю.
Заулыбался я через силу, на коньяк кивнул и говорю:
— Просили — не просили, но гостя встречать нужно.
Сергей на меня глаза поднял… Смотрит, словно спросить что-то хочет, но не решается. Но все-таки улыбнулся в ответ и на стул кивнул:
— Садитесь, пожалуйста…
Пока не выпили по полстакана, я не знал куда руки деть. Потом разговорились… Я Сереге немного о себе, он — о себе… Как доехали? Что видели?.. И, вообще, вы как тут живете?
— Да вроде бы ничего живем, — говорит Серега и на жену кивает: — Вот, у Тани уже все хорошо. Осенью в школу первоклашек учить пойдет, — и тут же повторил мне, как глухому: — все хорошо теперь!..
Я на его жену повнимательнее взглянул… Видно, сильно война ее задела: лицо неподвижное, темное, только бледные щеки высвечиваются. В мою сторону не смотрит. Когда от кухонного стола к печи отошла, лучины для растопки нарезать стала. Руки — дрожат, а губы что-то неслышимое шепчут.
Я про себя думаю: «Что же с этой женщиной раньше было, если теперь все хорошо?..» Не щадила людей война ни на фронте, ни в тылу. И не только пули и осколки людей калечили. Разное было…
Не знаю, может быть, я на Серегу со слишком большим интересом смотрел, вот он меня и спрашивает:
— Расспросить о чем-то хотите?
Он еще фразу закончить не успел, а я ему сразу — «Да!»
Потом поясняю:
— Лагерь в котором вы были… Расскажите о нем, — и дальше тараторю чуть ли не взахлеб: — Понимаете, я последнее время в «Смерше» служил…
Короче, обо всем ему рассказал и даже о Мишке «Вие», но о последнем только вскользь. Мол, информация о восстании в лагере от него к нам попала. Дело уже закрыли, бояться вам нечего, но все-таки я хотел бы понять… Что понять толком так и не сказал.
Сергей спрашивает:
— А другие что говорят?
Я поясняю:
— Нет других… Только вас я нашел.
Серега, конечно, о лагере не сразу рассказывать начал, наверное, не доверял мне или просто ему трудно было начать, но посидели мы еще немного, и он все-таки начал:
— Да, в сущности, все так и было, как вам этот… как его?..
Я подсказываю:
— Мишка «Вий».
— … Как он рассказал. Тут мне особенно и добавить-то нечего. И драка была, и пожар и комиссия из начальников на следующий день приехала.
Меня вдруг какая-то заноза в самое сердце кольнула: выходит, не врал Мишка?!..
Серега продолжает:
— … Мертвую девчонку ту, дочь начальника лагеря, утром возле проволоки нашли, а недалеко, то есть ближе к входу в хозблок — котелок с кашей. Видно, жалостью ее наружу выманили. Имелись среди блатных спецы по такому женскому чувству.
Лежала она на земле как изломанная кукла… Кладов на колени возле дочки стал и руки над ней, словно курица крылья над птенцом растопырил. Когда девочку на руки брал, видно было, что руки у него почти не сгибаются. Нес ее так, что казалось, вот-вот она выскользнет… Через час из барака вышел, глаза — темнее ночи. На плече — автомат и кобура расстегнута.
Я Серегу перебиваю:
— Сколько человек расстрелял? Пятерых?..
Серега:
— Никого. Поверх голов две очереди дал, шапку с одного сбил, но все живы остались.
Я переспрашиваю:
— А ты не ошибаешься?
Серега говорит:
— А как я ошибусь, если я в той пятерке на коленях перед Кладовым стоял? И даже вроде как умер, когда в лицо пороховыми газами ударило, и над головой пули засвистели. Потом Кладов говорит, мол, завтра по-настоящему с вас всех спрошу… И ушел. А вечером драка между «блатными» началась…
Я перебиваю:
— Подожди, а как же второй расстрел?
Серега:
— Какой второй?
Я:
— Ну, утром, Кладов вас снова собрал?
Серега:
— Не мог он нас собрать, потому что все к тому времени уже кончилось. Заместитель Кладова Ерохин понял, что что-то не то с начальником и еще днем позвонил начальству. Начальство на следующий день, рано утром, приехало.
Я удивленно:
— И значит драка первой же ночью была?
Кивнул Серега:
— Да, ночью…Но не только из-за Кладова и его дочки. У блатных для драки и другие причины были. Много причин. У них в первом бараке «вор в законе» Тимоха командовал, а во втором — Саня «Черный». Тимоха «коронации» Сани «Черного» не признавал, мол, не вор он, а отморозок и прощелыга дешевый. Не ладили они между собой, очень сильно не ладили. Говорили, что Тимоха по зонам «маляву» пустил насчет «Черного». Я, конечно, не совсем в курсе их дел был, но кое-что своими глазами видел. Например, блатные из первого барака в столовую не заходили, если там люди из второго были… Ну, и вообще… До драки у них и раньше не раз доходило. Тимоха говорил, что это все, мол, из-за «Черного», это он воду мутит, потому что разную шантрапу возле себя собрал.