По радио снова передавали песню о тоске по родине: «Еще остался у меня чемодан в Берлине». Берлин был моей родиной в узком смысле слова, а еще точнее, Западный Берлин, это верно. И вдруг я представил себе, что этот чемодан раскрылся, а его содержимое рассеялось по всей стране, оно всюду – от Балтийского моря до Тюрингского леса.
Я снова перелистал атлас, разглядывая карту Европы. Если бы мое слово имело вес… "Господа, – сказал бы я, – ведь все очень просто. У нас НАТО, а там, по ту сторону, – Варшавский пакт. И вот мы противостоим друг другу. Мы говорим об обороне и утверждаем, что те, другие, хотят на нас напасть, и мы ежедневно твердим, что заботимся только о том, как бы сохранить мир. Почему же в таком случае нам не. договориться с теми, кто находится по ту сторону? Почему бы нам просто не поймать на слове Советы и польского министра иностранных дел, когда они выступают со своими предложениями о разоружении? Должна же существовать возможность договориться о том, как предотвратить новую войну?.. Тут моя жена заглянула в дверь и спросила:
– С кем ты беседуешь?
– Ни с кем.
– С каких это пор ты стал разговаривать с самим собой?
– Я только что изложил одно свое предложение, пожалуй, утопическое: что получилось бы, если бы Восток и Запад договорились менаду собой! Тогда можно было бы сразу разоружиться, но это как раз и кажется утопией.
Жена недоуменно покачала головой.
– Меня политика не интересует. Я хочу жить в мире и покое. Здесь, по соседству, все такие приятные люди, я как-нибудь приглашу некоторых дам на чашку кофе. Постепенно мы создадим небольшой круг друзей.
Когда я вдруг расхохотался, она была очень озадачена. Удивленно она спросила:
– Ты против этого?
– Нет, конечно нет. Но не приглашай, пожалуйста, госпожу Герихер.
– Почему же? Ведь это очень милая дама.
– Мало ли что. Она ведь оттуда.
Как и предполагалось, гости собрались за чашкой кофе в день моего рождения. Однако без меня.
15 октября 1958 года я был вынужден поехать в Мюнхен на совещание офицеров по связи с прессой.
Время от времени полковник Шмюкле, референт по прессе при министре, вызывал нас на совещания. Они происходили либо в Бонне, либо при штабе одного из военных округов. Мы не только знакомились с местными проблемами бундесвера, но совмещали полезное с приятным и ели кильские шпроты так же охотно, как жареные сосиски на Октобрвизе в Мюнхене. Совещания, на которых мы получали инструкции и где нас информировали о взглядах министра, продолжались, как правило, три дня. Затем мы возвращались в свои гарнизоны, в свою очередь созывали офицеров по связи с прессой и передавали дальше по инстанциям информацию и инструкции.
В период между совещаниями мы пользовались у себя в гарнизоне телефоном и телетайпом для прямой связи с министерством. Министр имел возможность давать указания и приказы непосредственно офицерам по связи с прессой, минуя все промежуточные инстанции. Генерал, командовавший нашей группой военно-воздушных сил, вовсе не видел направляемых мне телеграмм. Я мог его попросить принять меня, чтобы его проинформировать. Но по телеграфу или телетайпу передавались и распоряжения с особой пометкой, означавшей, что не следует осведомлять начальство об их содержании. По этому поводу полковник Шмюкле давал нам такие разъяснения: «В нашей работе мы имеем дело с многими такими вопросами, в которых генералы все равно ничего не смыслят. Зачем же их без нужды волновать? В политических же вопросах для нас имеет решающую силу мнение лишь одного человека – министра».
Офицеры по связи с прессой, распределенные по всему бундесверу, представляли собой независимый аппарат, орудие быстрой и целеустремленной обработки общественного мнения. Нас называли «империей Шмюкле».
Итак, на сей раз нас инструктировали в Мюнхене во Дворце спорта. Бундесвер арендовал его на три дня и соответственно обеспечил охрану. Мы находились в своей замкнутой среде.
Полковник вручил мне, прибавив несколько любезных слов, альбом с мюнхенскими акварелями и выразил сожаление, что он вынужден был созвать совещание в день моего рождения. Я поблагодарил, а сердечная надпись па книге доставила мне особенное удовольствие.
Первый день был посвящен текущим делам. Вечером состоялась вечеринка при участии некоторых господ из баварского земельного правительства и представителей печати. За моим столом, кроме других гостей, сидел мой приятель – офицер по связи с прессой в военно-морском флоте, а также гражданское лицо – бывший заместитель председателя совета министров Баварии Йозеф Мюллер.
В Баварии его прозвали Зепп Медный Лоб. Это был известный-политический деятель, многолетний председатель земельной организации ХДС; говорили, что он был замешан в событиях 20 июля и что через него осуществлялась связь с Ватиканом.
Мой друг, морской офицер по связи с прессой, шепнул мне на ухо:
– Министру повсюду мерещится красный цвет, а мне мой сосед кажется окрашенным в черный.
– Держи язык за зубами, неровен час – дядя услышит.
– Да нет, пусть разглагольствует о том, как он участвовал в Сопротивлении. Он у нас напьется до бесчувствия, но только пивом его не пробьешь – они к нему привычны. Пожертвуй несколько бутылок вина, а я буду подливать коньяк, вот тут-то мы и повеселимся.
Вскоре Зепп Медный Лоб, как положено выпившему баварцу, стукнул кулаком по столу, так что стаканы чуть не опрокинулись.
– Господа, вы чувствуете, куда дует нынче ветер? Перед всеми вами огромные перспективы. Только предоставьте нам делать политику.
Он одним махом опорожнил свой стакан вина и попытался на тирольский лад пустить йодля, но это осталось лишь выражением его доброго желания поднять в компании настроение. Потом коньяк сменил вино, вино сменило коньяк, и под конец мы все пили на брудершафт.
На другое утро я сидел в отеле за завтраком; только кофе было мне по вкусу, не хватало маринованной селедки, чтобы опохмелиться. Тут появился моряк, держа под мышкой помятую фуражку; задумчиво качая головой, он прошел между столиками и подсел ко мне. Помолчав, он спросил:
– Скажи, пожалуйста, как мы вчера добрались до. Дому?
– Кто-то заказал такси, а затем нас доставили сюда. Мы растворили окна и пели песни; помню только, что это были не совсем приличные песни.
– А Зепп Медный Лоб где остался?
– Этого я не могу сказать.
– А ты уверен, что я был с вами в такси?
– Безусловно. А что?
– Дружище, мне, видно, что-то приснилось. Я шел вместе с толстяком по берегу Изара, а потом столкнул его в воду.
– Не может быть. Ты ехал вместе с нами.
– Пусть так! У меня провал в памяти.
– Тебе определенно приснился сон. Но умеет ли хотя бы плавать министр в отставке?
– Неважно. Такие всегда всплывают на поверхность.
После завтрака мы отправились во Дворец спорта; там возобновилось наше совещание. К середине дня должен был прибыть Франц Йозеф Штраус, чтобы сделать секретный доклад.
Перед зданием выстроилась для охраны военная полиция. На аэродроме Мюнхен-Риим ждал особый эскорт сопровождения министра. Внутри здания агенты военной разведки выстукивали стены и переворачивали стулья. Обычная процедура, говорили нам. Нельзя было угадать, что они искали – бомбы или микрофоны; вероятно, и то и другое.
В назначенный час министр вошел в зал заседания, и полковник Шмюкле рапортовал ему, что офицеры по связи с прессой явились на совещание. Штраус заговорил без обиняков. Сначала он подвел итог проведенным мероприятиям по организации бундесвера и заявил:
– Сейчас, господа, завершился примерно первый тайм игры.
Мой сосед, офицер по связи с прессой в сухопутных частях, с которым я не раз беседовал, сказал вполголоса:
– В таком случае через несколько лет игра будет кончена. Но кто даст отбой?
Министр, видимо, услышал шепот в зале, взглянул в нашу сторону с недовольным видом, так что мы поторопились изобразить на лицах преданность и внимание. Затем министр заговорил о военно-воздушных силах:
– Мы остановили свой выбор на «старфайтерах» заводов «Локхид». «Ф-104» будет перестроен в соответствии с нашими потребностями, и тогда мы будем располагать такой машиной, какая нужна для выполнения наших задач. Тактические соединения военно-воздушных сил НАТО должны быть в состоянии нанести атомный удар. Поэтому авиационные подразделения бундесвера надо формировать и вооружать в аналогичных условиях. Кроме того, в соответствия с нашими особыми надобностями «Ф-104» будет использован не только как истребитель-перехватчик, но и в качестве всепогодного истребителя, разведчика и бомбардировщика. Мы отклонили предложение французов приобрести у них «миражи». Завтра я вылетаю в Париж. Пока в качестве компенсации Франция получит от нас триста миллионов марок как наш вклад в атомные исследования, ей нужны деньги для этих целей. Ладно, дадим французам эти деньги. Скоро у них будет собственная атомная бомба. Я предпочитаю иметь союзником Францию с атомной бомбой, нежели иметь у себя в тылу Францию с миллионом коммунистов. Мы должны всегда об этом помнить. Однако закупка «старфайтеров» имеет для нас еще большее политическое значение. По какой причине, пожалуй, нет надобности объяснять в этом кругу.
Доклад Штрауса длился почти два часа. Курс был ясно указан. Меня как офицера по связи с прессой в ВВС, естественно, особенно заинтересовало сообщение министра относительно «старфайтеров». В дополнительных разъяснениях действительно не было надобности: Штраус высказался достаточно определенно. Он покупает теперь относительно дорогие «старфайтеры», так как предполагает, что в свое время американцы дадут ему и бомбу для этих средств доставки ядерного оружия. Только в этом и заключался смысл принятого решения.
Штраус свою речь построил очень логично, и было чрезвычайно трудно не поддаться воздействию его аргументации. Я чувствовал, что это опасный человек. И снова, как это было однажды, когда он выступал по телевидению, его повелительная, не терпящая возражений манера говорить напомнила мне Гитлера. Это, безусловно, объяснялось не только его баварским диалектом. Голос Штрауса еще звучал в ушах, когда министр уже удалился в сопровождении своей свиты. Этот человек не склонен был прислушиваться к чужому мнению и уж подавно не станет признавать чью-нибудь правоту.