Она объяснила, что хочет видеть капитана Синцова. Но он так сердито сказал, что капитан Синцов спит, словно не дал бы разбудить своего комбата, явись тут хоть сам генерал!
– А как вы думаете, скоро он проснется?
Строгий маленький лейтенант даже не стал отвечать на это, а спросил, по какому она вопросу. Может быть, он, как начальник штаба батальона, может заменить капитана?
Улыбнувшись его суровости, Таня сказала, что нет, он не может заменить капитана, – она по личному вопросу.
– Тогда садитесь, ждите, – строго проговорил маленький лейтенант. – Раньше чем через два часа все равно не разбужу.
– Правильно. – Таня села. – Как ваша фамилия, товарищ лейтенант?
– Ильин, Николай Петрович. – Он поколебался и добавил: – Можно – Николай.
Но она не воспользовалась разрешением.
– Я посижу, товарищ лейтенант, если не помешаю, конечно.
Он долго смотрел на нее и вдруг улыбнулся.
– Чему улыбаетесь?
– Сам не знаю. Наверно, давно женщин не видел.
– А я у вас уже была в батальоне, пять дней назад. Но вы тогда спали, – вспомнила Таня ту ночь и накрытую полушубком маленькую фигурку рядом с проснувшимся Синцовым.
Ильин посмотрел на нее внимательно, словно что-то сообразил, и позвал:
– Иван Авдеич!..
Откуда-то сбоку, из-за плащ-палатки, вышел Авдеич, спросонок прилаживая на голове ушанку, хмуро покосился на Таню и мягко, по-стариковски приставил валенок к валенку.
– Здравия желаю, товарищ военврач третьего ранга!
– Здравствуйте!
Таня была очень рада увидеть его, потому что он и тогда, когда Синцов отправил его дежурить вместе с ней в госпитале, сначала был такой же заспанный и со сна сердитый. А потом оказался самым добрым человеком, и все у него нашлось: и теплый чай во фляжке, и пшенный концентрат в котелке, и махорка. И главное, он настоял в ту ночь, чтобы она поспала. Смешно было чувствовать себя старшей по званию рядом с этим стариком солдатом. Настоял: «Спи!» И она послушалась и проспала целых четыре часа, как у Христа за пазухой.
По взгляду, которым обменялись теперь маленький лейтенант и Авдеич, Таня почувствовала, что о ней тут не раз говорили, неизвестно только – хорошее или плохое.
– Крепко спит капитан?
– Как убитый. То всегда руки под голову ложит, а тут лег ничком – и как нет его! Будить?
Ильин посмотрел на Таню. И она поняла, что, несмотря на всю свою строгость вначале, если она сейчас скажет: «Разбудите», – он не одобрит, но разбудит. Но ей, наоборот, хотелось, чтобы он одобрил ее, а главное, стало по-матерински жаль Синцова, когда Авдеич сказал, что он спит не как всегда, а ничком.
– Не надо будить. Я сама устала, спать хочу. Где-нибудь тоже прилягу у вас пока. Если можно.
– Мы бы вам его разбудили, – теперь, после ее слов, Ильин смягчился и счел возможным объяснить, почему не хотел будить капитана, – да уж больно он устал. Прошлую ночь не спал: в операцию ходил, генерал-майора Инсфельда, командира двадцать седьмой пехотной дивизии, в плен взял.
– Я слышала. Как раз с этим и хотела его поздравить.
– Ну и правильно. Действительно, есть с чем поздравить… А потом в полк доставлял, а потом в штаб армии повез. А когда вернулся, с разведчиками пообедал. Двое суток глаз не сомкнул. А спать человеку все же надо. – Ильин улыбнулся. – Неужели мы когда-нибудь опять будем спать, как до войны? Я позавчера ночью заснул у телефона, и знаете, чего мне приснилось? Что сплю, и никто меня не будит…
Таня рассмеялась:
– Теперь скоро все сразу выспимся.
– Похоже на то, – сказал Ильин. – На завтра приказа о наступлении пока не отдано. – И спросил Авдеича: – Где военврача отдохнуть устроим?
– Можно у капитана. Завалишина в полк вызвали, вряд ли скоро вернется.
– Ну что ж, устройте там. Капитан у нас тихо спит, не потревожит вас. – Ильин усмехнулся. – А я, как говорится, в чем душа держится, а когда сплю, стекла в хате дрожат. Может, покушать хотите?
– Нет, спасибо.
Таня хотела скорей увидеть Синцова, а больше ровно ничего не хотела. И спать, как ей казалось, тоже не хотела.
Она прошла вслед за Авдеичем туда, за немецкую пятнистую плащ-палатку, из-за которой он появился. Вошла и удивилась: эта часть подвала была похожа на самую настоящую комнату. Посредине – длинный раздвижной стол, несколько мягких кресел, почти таких же, какие она видела в квартире Нади. На полу – ковер, правда сильно затоптанный, в углу, рядом с буфетом, – широкий продавленный кожаный диван. Ей показалось, что Синцова здесь нет. И только успев удивиться этому, она заметила, что часть помещения отделена еще одной немецкой плащ-палаткой, подвешенной к потолку на загнутом кронштейне; наверно, там, за этой плащ-палаткой, и спал Синцов.
– Генерал-майор ихний, которого взяли, здесь проживал, – объяснил Авдеич. – Капитан на его койке спит. Но койка небогатая, гармошкой складывается и с одним одеялом солдатским. А вы тут прилягте. – Он снял с гвоздя полушубок и бросил его на диван. – Укройтесь.
Сказал и вышел.
Примостясь на диване, она скинула валенки и завернула ноги в полушубок. Очень хотелось сунуть ноги обратно в валенки, перейти комнату, отдернуть пятнистую немецкую плащ-палатку и посмотреть на Синцова, как он там лежит и спит. Борясь с этим желанием, она прислушалась. Синцов правда спал очень тихо. Но ей все-таки казалось, что до нее доносится его усталое дыхание. Ей мешало подойти к нему чувство неловкости перед людьми, которые доверчиво устроили ее здесь, не допуская мысли, что она может разбудить их комбата. Было бы стыдно, если бы кто-то вошел и застал ее стоящей над ним. А ей не хотелось, чтобы ей было перед кем-нибудь стыдно ни сейчас, ни потом…
Она проснулась, вздрогнув еще во сне от резкого металлического щелчка. Спиной к ней стоял Синцов, и рядом с ним, тоже спиной, еще кто-то, высокий. Синцов держал навскидку немецкий автомат и, как ей показалось, почему-то целился в стену.
– Вот поэтому и не взял тебя ночью с собой, что ты, оказывается, владеть оружием еще не научился, – говорил Синцов негромким сердитым голосом. – Трофеи любишь, а стрелять из них не умеешь. У немецкого автомата какая болезнь? Пружина в магазине слабая. Если при полностью снаряженном магазине не стрелял день-два, а потом не проверил, она может подвести – не подать очередной патрон. Как у тебя сегодня. Куда это годится?
– В первый раз, товарищ капитан!
– А для похоронной два раза не надо. Не окажись с тобой рядом Авдеича – сидел бы писал сейчас похоронную твоей мамаше. Веселое дело.
– Не думал, что вам донесут.
– Не донесут, а доложат. Повторите!
– Доложат.
– Вот так! Иди. И скажи спасибо, что не при бойцах выволочку получил. В другой раз не пожалею. Автомат свой забери. Он мне не нужен, тем более грязный.
Высокий взял из рук Синцова автомат и вышел, на ходу обиженно дернув плечами.
Синцов повернулся к Тане и увидел, что она лежит с открытыми глазами.
– Давно не спите?
– Нет, только что. – Она села. – Кого это вы так?
– Нашего Рыбочкина, адъютанта. Беззаветный парнишка, но приходится воспитывать.
Таня улыбнулась:
– Так сказали о нем, словно вам самому пятьдесят.
– А на войне сам себе иногда кажешься старше, чем есть, – без улыбки сказал Синцов и, бросив руку за спину, не глядя подвернув под себя кресло, сел напротив Тани. – Ты даже не представляешь себе, как я рад тебя видеть!
– Он крепко стиснул ей руку, кажется, хотел задержать, но отпустил.
Впервые сказал ей «ты». Раньше никогда не говорил. Хотя мог бы давно. Даже когда шли из окружения и когда потом тащил ее с Золотаревым – все равно все на «вы». И он, и она ему: «Иван Петрович». С Золотаревым на «ты», а с ним – на «вы».
Она смотрела ему в лицо и молчала.
– Надолго к нам?
– В принципе отпускная до завтра, до утра.
– Значит, ночуешь у нас при всех обстоятельствах. А утром проводим тебя.
«Да, при всех обстоятельствах… – подумала она. – Обстоятельства простые – взяла и пришла к тебе, и никуда не хочу от тебя уходить…» Она посмотрела на него так, словно сказала все это вслух.
– Я узнала про ваших товарищей. Они оба живы и поправлются.
– Спасибо огромное! Видели их? – снова перешел он на «вы».
– Нет, узнала через других. Так до сих пор все и сидела со своими немцами. Только сегодня в шестнадцать закончила их эвакуацию и прямо к вам.
– Молодец! – Он снова крепко стиснул ей руку и снова отпустил.
«Ясно, молодец! – улыбнулась она самой себе. – Теперь вижу, что оба хотели этого. А сделала я».
– Скажи мне, который час? – Она наконец тоже впервые сказала ему «ты».
Он посмотрел на часы.
– Двадцать один ровно.
– Хочу умыться. – Она встала, огорченная тем, как мало остается времени.
– А может, вообще хочешь помыться после этого их госпиталя? – спросил он. – Особых условий у нас нет, конечно. Но все же чулан плащ-палаткой завешен, таз дадим и чайник с кипятком – все, что в силах.
Она ничего не ответила, только радостно кивнула, и он, отдернув плащ-палатку в изголовье своей койки, достал из-под подушки и протянул ей полотенце.
– Чистое.
– Что у вас тут готовится? – Она кивнула на стол.
Она только теперь, когда встала, заметила, что на столе кругом стоят приборы – тарелки и кружки, а посредине еще что-то, накрытое газетами.
– Решили немного отметить, что Паулюса в плен взяли и в батальоне у нас тоже сегодня одно событие…
Она уже знала об этом и от Левашова и от Ильина и ждала, что он сейчас скажет ей об этом сам, но он не сказал.
– В общем, собрали понемногу и пайкового и трофейного. Так и так собирались тебя будить, чтобы вместе.
– А я не задержу вас? – спросила она, взмахнув полотенцем.
– Ничего, подождем.
– Я быстро.
Они вместе вышли в соседний подвал. Теперь там за столом у телефона сидел не Ильин, а этот длинный, которого отчитывал Синцов.
Он поднялся и, стоя у стола, с любопытством смотрел на Таню.