Открылся люк, началась высадка.
Садились другие вертолеты, некоторые еще были в полете, а по указанному десанту рубежу уже потекли ручейки дозоров, дозиметристы проверяли местность.
Щеголев тронул Гончара за рукав шинели, тихо попросил:
— Товарищ сержант, не говорите о том… в вертолете.
«Так это был не Березкин!» — почему-то обрадовался Максим и ответил:
— О чем говорить-то? На вираже вон как тряхнуло! Я тоже едва удержался на сиденье.
Наконец вся рота была в сборе. Не ожидая, пока выгрузят бронетранспортеры, Корнеев приказал снять противогазы и повел роту с приданным ей взводом минеров напрямик к горам. Сразу за горами, прижимаясь к ним, бежала дорога. Машины туда должен привести старшина, руководивший сейчас выгрузкой. Другие подразделения батальона направились левее, к мосту через реку.
Впереди, пробивая снежный наст, шел Корнеев. Шагая по его следу, Максим оглядывался назад, откуда еще доносился гул вертолетов, и с беспокойством подумал, что десант не мог остаться незамеченным. Сейчас ему хотелось, чтобы луна скрылась за облако и снова, как вчера, разгулялась вьюга, которая укрыла бы и роту, и удалявшиеся к реке другие подразделения батальона, и собравшиеся в котловине вертолеты. Но было слишком тихо и слишком светло.
Корнеев ускорил шаг. Максим догадался, что и капитан думает о том же. Ноги Корнеева с трудом повинуются, уставшее тело просит отдыха, а беспокойные мысли ведут вперед: надо успеть выйти на рубеж раньше «противника». В такие минуты особенно ощущаешь цену известного в бою правила: «упредил — победил». Роте надо оседлать шоссе, чтобы к реке не проскочило подкрепление обороняющихся.
Иначе передовым подразделениям наступающих войск куда труднее придется вести бой с теми, кто обороняет мост через реку.
Продолжая шагать, Корнеев повернулся к Гончару вполоборота, протянул руку в сторону хорошо выкроившейся в чистом небе седловины.
— Ведите свой взвод через ту седловину. На шоссе не спускайтесь, займите удобную позицию на скате высоты. Когда мы задержим «противника», ударьте сверху в хвост его колонны. О прибытии доложите.
Местами снега навалило по колено. Машинально переставляя ноги, Максим подумал, что такой переход стоит нескольких кроссов. Ему хорошо запомнились слова генерала на осеннем совещании сержантов: «Самая главная забота о солдате — это забота о том, чтобы он хорошо был обучен и закален». Максим тоже выступал на том совещании, рассказывал, как повышает полевую выучку солдат. Выбирал для тактических занятий местность потруднее — со рвами, оврагами. Иногда уходил с солдатами в горы, учил взбираться на скалы и спускаться с них. Корнеев не возражал против такой, как он говорил в шутку, самодеятельности, только напоминал ему о мерах безопасности. Максим радовался каждому маленькому успеху солдат — к концу года его отделение стало лучшим в батальоне.
«Как чувствует себя Березкин?» — Вспомнив о нем, Максим сделал шаг вправо, остановился. Березкин шел предпоследним — цепочку замыкал командир второго отделения. Увидев Гончара, он поднял голову, развернул плечи.
«Выходит, я еще не все знаю о своих солдатах. Считал, что в вертолете смалодушничал Березкин, а оказывается, Щеголев».
Он мельком посмотрел на Щеголева. Шагает след в след. На правом плече моток веревки с узлами через каждый метр. Эта веревка помогала им в тренировках на скалах, может, и теперь пригодится.
В седловину натащило особенно много снега. Максим принял правее, удлиняя путь, и скомандовал:
— Шире шаг!
«Мне-то, Буслаеву, легче других», — усмехнулся он, вспомнив, что за высокий рост и силу солдаты прозвали его Василием Буслаевым. Он, конечно, не обижается на это: со зла так не назовут.
После перевала быстро спустились до середины склона, но дальше был обрыв, без веревки не обойтись; искать более удобный спуск нет времени.
Максим привязал конец веревки за ствол дерева, спустился первым, упираясь ногами в каменную кручу. Внизу начиналась безлесая и пологая каменистая россыпь с редкими валунами. Гончар дал сигнал на спуск, а сам стоял внизу, чтобы подстраховать солдат.
От реки уже донеслись первые выстрелы: наступающие вступили в бой с оборонявшимся «противником».
«Началось!» — подумал Максим, быстро рассредоточивая солдат за валунами. Внизу, метрах в двадцати, была дорога. Он спустился к ней, сообщил Корнееву о занятии позиции.
Щеголев, наблюдавший за дальним изгибом шоссе, доложил о появлении машин. Первая… третья… пятая. Пять машин — не больше роты. Но почему в гул автомобильных двигателей вторгается более мощный? Шоссе за приближающейся колонной было чистым. Вскоре Максим увидел на проселке, который под углом сходится с шоссе, три танка.
«Бой на два фронта». — Максим увидел, как через шоссе перебежали гранатометчики, и догадался, что капитан Корнеев решил выдвинуть их поближе к проселку, по которому шли танки. Гончар тоже послал своих гранатометчиков на шоссе — там они нужнее.
А по шоссе приближалась колонна бронемашин.
— Приготовить гранаты!
Головная машина проскочила мимо затаившегося взвода. Еще одна… И тут слева на шоссе начали рваться мины. Колонна остановилась. По задним машинам, с которых начали соскакивать солдаты, сверху ударили пулеметы и автоматы. Не дав «противнику» опомниться, Гончар поднял взвод в атаку. Под прикрытием пулеметов солдаты быстро пробежали по склону, вырвались на шоссе, а навстречу им спешили другие взводы роты.
Бой закончился быстро. Но сейчас Максим больше радовался не этому выигрышу, а тому, как были возбуждены его солдаты. «Здорово получилось!.. Вот это ударили!» — кричал Березкин.
Прислушиваясь к возбужденным голосам, Максим смотрел на капитана Корнеева. Тот стоял на шоссе за головной машиной, и вряд ли кто мог подумать, что боем с танками руководит сильно уставший человек. Капитан выглядел бодрым и свежим.
Корнеев доложил по радио обстановку на шоссе и получил приказ: роте немедленно прибыть к реке.
— По машинам!
Тем временем главные силы батальона с трудом удерживали в других местах захваченный рубеж. Корнеев решил контратаковать прямо на машинах. Боясь оказаться зажатым с двух сторон, «противник» сопротивлялся недолго, начал отходить. Комбат сразу поставил ротам задачу на его преследование.
Наступило затишье.
Вскоре Максим уловил гул танковых двигателей. Он нарастал, приближаясь, становился сильнее. На лесной дороге показался головной танк. Не снижая скорости, он проскочил по бетонному мосту и устремился дальше по шоссе, обгоняя роту Корнеева…
Максим во весь рост стоял рядом с Березкиным в бронетранспортере, смотрел через стекла противогаза на проносившуюся рядом стальную лавину. Вскоре танки вытянулись до темневшего вдали леса, рассекая оборону, заполнили долину грозным гулом вширь и ввысь, до холодной синевы ночного неба.
Солдатом быть не просто
Неподалеку от казарм учебного центра, меж стволов деревьев, поблескивает гладь лесного озера.
У той стороны запруды, где вода с шумом прорывается через металлическую решетку и бежит дальше извилистым ручьем, сидят три солдата. Один из них снял сапоги, опустил ноги в воду.
— Благодать!.. Холодная только, будто из родника.
— Много хочешь, Чайка, видно, забыл, что сентябрь уже хвост показал, — ответил сидевший справа плотный ефрейтор с крупными чертами простого лица.
— Забыть не забыл, Федя, а время в самом деле бежит галопом. Через месячишко тебе увольняться. Уедешь и нас забудешь.
— Что ты сказал? — Федор откинул Чайку на спину, навалился на него большим телом. — Повтори-ка свои зловредные слова.
— Кончай, Федя! — кричит Чайка и так бьет ногами по воде, что брызги обдают спину Федора, вода стекает по его шее на лицо Чайки. — Ой, отказываюсь от своих слов!
Федор отпустил Чайку, сел, вытирая шею носовым платком.
— Ну и здоров же ты… Зачем тебе столько силы?! Уступи мне немного.
— Сам добывай. Я тоже был не лучше тебя, когда пришел в армию. Рост большой, а мышцы слабые, и ключицы так выпирали, что на каждую свободно укладывал по кирпичу — не падали. Мышцы, Николка, наращивай спортом, от него и аппетит подскочит. И не кури. — Федор вырвал изо рта Чайки дымящуюся сигарету, кинул в воду. Тут же поднялся, некоторое время смотрел на торопливые струи ручья, потом бросил взгляд на часы и сказал: — Обувайся, через полчаса собрание.
Они шли к казарме, сохраняя свой обычный «боевой порядок», к которому давно привыкли: справа — механик-водитель Федор Ярославцев, слева — заряжающий Рукас Юцис, оба высокие, стройные, а в центре — маленький, верткий наводчик Николай Чайка. Юцис шагает степенно, говорит мало, зато Чайка то и дело рассыпает скороговорку, часто при этом забегая вперед, или тормошит друзей за рукава. В таком же порядке они стоят в строю, сидят на собраниях и ходят по городу, бывая в увольнении. Так же расположены их кровати — на флангах спят Ярославцев и Юцис, а между ними Чайка. Они настолько привыкли к такому порядку, что Чайка как-то заметил:
— Когда я оказываюсь с краю, чувствую себя неудобно, говорю нескладно и вроде бы теряю равновесие.
Танкисты собирались в Ленинской комнате на комсомольское собрание. Сегодня начиналась сдача Ленинского зачета.
После слова секретаря и выбора президиума первым назвали Федора. Он подошел к столу и неожиданно для всех вынул из кармана футляр, а из него — маленький портрет Ленина в коричневой, местами потрескавшейся тонкой рамке, поставил его на край стола президиума и заговорил:
— Этому портрету больше полувека. Дома он всегда стоит у нас на комоде, а когда мужчины уходят в армию, они берут его с собой. Мой отец служил с ним в армии, а дед в Отечественную войну все четыре года прошагал с ним до самого Кенигсберга. Вернулся с войны — опять поставил портрет на место, а когда я уходил в армию, передал его мне на два года… Лет десять назад я все приставал к деду заменить рамочку, а он — нет и нет. Как-то подвел меня к стене, где у нас издавна висит много фотокарточек, показал на красноармейца в буденовке, сидевшего с большой группой бойцов — среди них был и мой дед, — рассказал: «Вот он, Федя, в двадцатом году на съезд комсомола ездил от нашего полка. Ленина там видел. После, как вернулся в полк, все о Ленине рассказывал, ходил по ротам и рассказывал. Хорошо так, по-простому; грамота у него была маленькая, а слушали, скажу тебе, дай бог иному нонешнему оратору. Вот и портрет Ленина он тогда привез из Москвы». Я спросил: «Привез и тебе подарил?» — «Нет, не дарил он… Гражданская война к тому времени закончилась, только банды гуляли местами. В бою с теми бандами он и погиб. Пулеметчик был, скажу тебе, первой руки, много бандитов успокоил. Ну а портрет, стало быть, ко мне перешел. Рамочка давно пообтерлась, а менять не надо, пусть напоминает те лихие годы». Вручая мне портрет, дед просил бер