У меня сейчас проходят сборы полковых переводчиков, а ведь совсем недавно на всю дивизию был один я. Кручусь на этих сборах целыми днями, как белка в колесе. В свободное время читаю военно-исторические статьи Франца Меринга и изучаю польский язык. Теперь даже могу писать по-польски письма, что я не безуспешно и делаю.
14.12.44.
Опять пошли дожди, опять грязь непролазная. Ну и погода тут, прямо как в Керчи.
Хочется очутиться сейчас в светлой уютной комнате, где-нибудь в городе. Чтобы была мягкая мебель, ковры, электрическое освещение, радио. Сидеть на диване и слушать музыку. И чтобы рядом был кто-то, с кем я хотел быть. Но не с кем, нет такого человека. Хотел бы быть со многими. А ведь было время, когда стремился только к одной, единственной. Да, какое счастье любить, и как редко оно ко мне приходит. Может, я и сам виноват в этом.
16.12.44.
Был вчера в Люблине. У них уже зима, все подмерзло, грязи на дорогах нет. В городе такая же сутолока, полно людей, автомашин, все куда-то торопятся, кричат, шумят. У меня с непривычки даже голова закружилась. Отвык уже от городской суеты. Походил по магазинам, по базару. Всего полно, но цены запредельные. Не удержался и купил пару пирожных. Как говорится, война все спишет.
Заходил к Тосе. Хорошая комната на третьем этаже, подобная той, о которой я мечтал недавно. Только слишком прохладно. Впрочем, если бы всех живущих там эвакуировать и оставить нас вдвоем, то, пожалуй, холода бы мы не почувствовали. А так, конечно, можно замерзнуть, когда на тебя смотрят четыре пары лишних глаз. Ничего не поделаешь, студенческое общежитие.
Обратно ехал на телеге. Поднялся сильный ветер, так что пришлось пощелкать зубами.
Получил несколько писем. Маргит почему-то никак не получает моих писулек. Я уже не знаю, по какому адресу ей писать. Соня письмо прислала. Не пишет она только никогда самого главного: что за люди ее окружают, с кем она дружит и как вообще относится к окружающим, что для нее является привлекательным и что наоборот. Мне хочется все время чувствовать ее душу, но если писать сугубо отвлеченные письма, можно скоро вообще потерять общий язык. А это было бы совсем недопустимым. Что бы со мной ни произошло, что еще ни произойдет, она всегда была, есть и будет моим самым близким и любимым другом. Пожалуй, только лишь ей одной я мог бы полностью раскрыть свою душу. Конечно, не в письмах, в письмах всего не напишешь.
22.12.44.
Вчера вечером сидел у Тоси, которая приехала к родителям на рождественские каникулы. Читал ее тетрадку со стихами, вроде моей безвременно погибшей «Серой тетради». Нашел очень много хороших стихов. Особенно понравилось одно стихотворение А. Мицкевича «Прочь с глаз моих…». Жаль, что не умею переводить стихи. Я и немецкие никогда не переводил.
26.12.44.
Вот и праздники прошли. Долго к ним готовились, а прошли они очень быстро. И все быстрее и быстрее приближается день нашего отъезда.
Хорошо бы удалось встретить здесь Новый год. А потом опять начнутся скитания по лесам и полям, ночевки под открытым небом, бомбежки, обстрелы и тому подобные удовольствия.
Уж скорее бы все это начиналось, ведь ждать иногда тяжелее, чем на себе испытывать. Настроение какое-то смутное, тяжелое, словно что-то плохое меня ожидает. Но я верю в свою судьбу. Все должно окончиться благополучно.
Все эти дни был с Тосей. Но у нее в комнате всегда полно всяких родственников, которые глядят на меня страшными глазами и, видимо, в душе посылают мне не менее страшные проклятья. Так что у меня было примерно такое состояние, как у Тантала, когда он умирал от жажды, а вода, казавшаяся такой близкой, была ему недоступна. Те немногие минуты, когда мы оставались одни, были слишком кратки, чтобы вознаградить их ожидание. Хорошая она девушка. Но дороги наши вряд ли могут сойтись, даже если бы мы хотели этого. Границу легко переходить только в кинофильмах.
1945 год
31.12.44–1.01.45.
Вот и Новый год. Что-то принесет он мне, нам. Я встретил его с сухим бокалом, но я все же совершенно пьян. Пьян от поцелуя, горячих объятий, от любви. Я никогда не забуду эту новогоднюю ночь. Только слишком быстро пролетели минуты счастья. Ведь светлое и хорошее всегда быстро проходит. Сейчас я один. Все наши где-то празднуют и гуляют. Капитан Юдаков уже несколько дней на передовой. Тихо. У меня еще кружится голова, хотя сегодня я не выпил ни капли вина. Да, если суждено быть пьяным, то лучше от любви, чем от водки.
Друзья, да здравствует счастье,
Пусть жизнь его только лишь миг,
Но мудрости в счастье больше,
Чем в тысячах толстых книг!
А теперь бы мне хотелось побывать дома, в Москве. Представляю себя сидящим в своей комнате за письменным столом. Если бы это случилось! На днях мы уезжаем на фронт. Скорей бы уж кончилась эта война! Неужели и сорок пятый год не принесет нам окончательной победы? Даже страшно подумать. Но победа должна прийти, слишком долго мы ее ждали, слишком дорогой ценой обошлась она нам.
Сейчас я поднимаю свой первый налитый вином бокал и произношу свой первый тост: «За скорейшее возвращение домой, за дружбу, любовь и счастье! За то, чтобы наступивший год был для меня счастливым! За мою судьбу!». И наш традиционный школьный тост «За прогресс!».
Моей любимой
Новогоднее
Подплывает к порогу снежный разлив,
За калиткой сугробы метет норд-ост…
Неужели сегодня за наш разрыв
Мы поднимем свой новогодний тост?
Неужели наша любовь, как сон,
Промелькнет бесследно в потоке дней,
Проскользнет по жизни, как луч косой,
Затерявшись где-то на самом дне?
В стылой мгле горнист проиграл «отбой!»
Бросил снегом в окно налетевший вихрь.
Как хотелось бы мне быть сегодня с тобой,
Утонуть, забыться в объятьях твоих.
Я хочу, чтоб, шагая в грядущую даль,
Наше счастье у жизни взяв,
Мы любовь свою пронесли сквозь года,
Не растратив, не потеряв.
Я хочу, чтобы счастье бурной рекой
Затопило над нами небесный шелк,
Чтобы только я и никто другой
Вместе с тобою по жизни шел.
За окном встает рассвет голубой,
Пусть отныне наш путь будет ясен и прост
Так за наше счастье, за нашу любовь
Мы поднимем свой новогодний тост.
3.01.45.
Прощай, Свидник! Сейчас уезжаю на фронт. Ведь мы пока еще солдаты, наш долг еще не выполнен.
Трудно, трудно расставаться с Тосей. Привык я к ней, словно очень, очень давно мы вместе. На прощание написала она мне одно стихотворение, искреннее и грустное. А все же я был бы счастлив, если бы моя жена была бы на нее похожа. Когда-нибудь, может, настанет такое время, когда люди смогут любить друг друга, несмотря на государственные границы, различия в обычаях и политических убеждениях.
4.01.45.
Вчера выехали. По всей деревне лились ручьи самогона и слез. Провожали очень трогательно. Последние минуты я был с Тосей. Может быть, нам суждено никогда больше не встретиться. На память она подарила мне свою фотографию и даже какую-то чудодейственную иконку, взяв с меня слово, что я никогда ее не выброшу и буду всегда носить при себе. Так что теперь и польские святые будут обо мне заботиться. Да, чудесная она девушка. Жаль, что нам пришлось так скоро расстаться.
5.01.45.
Сегодня пришлось немножко померзнуть: спал под кустом на соломе, а мороз к утру рассердился не на шутку. Скорей бы уж приехать.
Сейчас сижу в одном хуторке, греюсь. Первый раз за два дня умылся, отогрелся, отдохнул. Несмотря на строгий запрет появляться в населенных пунктах, я все же всегда нахожусь в них. Смотрю, как живут люди, чем дышат, что думают. Мне всегда интересно поговорить с незнакомыми людьми.
9.01.45.
Достали себе с боем землянку, а я проявил находчивость в отношении печки, проще говоря, украл ее, и теперь опять чувствую себя как дома.
10.01.45.
Умер Ромэн Роллан. Несколько скупых строк на последней странице газеты. Умер величайший писатель, мыслитель, человек, а сообщают об этом так же, как о выступлении какого-нибудь бразильского министра. И о самом главном вообще ни слова: как и что он делал и говорил при немцах. Неужели и он был причастен к этой подлейшей политике «сотрудничества»? Нет, не может такого быть. Слишком честный и замечательный человек он был. Сейчас в огне великих битв и сражений не многих может потрясти его смерть. Но потеря эта огромна и не возместима. Для меня лично это — потеря любимого писателя и учителя. Сейчас я тоже не в состоянии почувствовать всю тяжесть утраты. Как хотелось бы узнать правду о его последних годах. Остался ли он верен самому себе?
13.01.45.
Завтра должно начаться наше наступление. Все готово. Ждем только сигнала. Успех должен быть. Не зря же нашим фронтом командует Жуков. Снова начнется боевая походная жизнь. Плохо лишь, что сейчас зима, трудно найти себе пристанище. А вообще наступление — вещь великая. Новые впечатления, новые испытания. Постараемся встретить их с честью.
15.01.45.
Второй день наступаем. Продвинулись километров на 25–30. Успех очевиден. Пока фрицы особенно не сопротивляются, еще основных резервов в бой не вводили. Проходим горящие села, разоренные и разграбленные. Как у нас на Кубани. И у поляков такое же горе, и такие же проклятья посылают они самому проклятому врагу: немцам. Война — везде война.
19.01.45.
Сегодня чуть было не отдал Богу душу. И не раз. Шофер наш напился и перевернул машину в кювет, а в другой раз чуть было не сбросил машину с моста, уже передние колеса висели в воздухе. Как мы не грохнулись в тартарары, прямо удивительно. Не успели мы после всего этого очухаться, как началась отчаянная стрельба. Оказалось, что к нашей колонне пристроились четыре машины с немцами и пытались таким образом проехать через переправу. Конечно, почти всех мы перебили, но неразбериха была изрядная. Наши Иваны будто воспользовались случаем избавиться от патронов и палили вовсю.