Но Хозяин старел. Из Москвы доходили слухи о придворной возне вокруг стареющего вождя и его преемниках. Вначале называлось имя Берии, потом Маленкова, потом Жданова и снова Маленкова…
А у Конева под рукой был один из самых насыщенных войсками округов. К тому же западные области кишели бандами «бандеровцев», «мельниковцев» и других, более мелких формирований, люто ненавидевших «проклятых москалей». На границе с Польшей продолжали действовать отряды Армии Крайовой, а в районах, прилегающих к Венгрии, местное население терроризировали «нилашисты» и «салашисты».
К середине 1952 года общими усилиями всех спецслужб в результате серии удачно проведённых операций, к которым привлекались войсковые подразделения, с бандами в Западной Украине было покончено. ЦК Компартии Украины 10 ноября 1952 года отчитывался в ЦК ВКП (б): «Продолжавшие антисоветский террор оуновцы и примыкающие к ним группы начинают в массовом порядке сдаваться представителям органов советской власти…»
Осенью 1953 года в округе прошли учения. В ходе учений была осуществлена имитация ядерного взрыва. Задачу для войск поставили необычную: действия в условиях применения противником оружия массового поражения. В подготовке и проведении учений приняли участие заместитель министра обороны СССР маршал Жуков, к тому времени снова призванный в высшие командные структуры Советской Армии, генералы Генштаба, академик И. В. Курчатов, конструктор С. П. Королёв.
Молва приписывала этим учениям дурную славу: дескать, на них испытывали ядерное оружие на людях. В действительности ничего подобного не произошло. Хотя накануне шли консультации министра среднего машиностроения В. А. Малышева с его подчинёнными и специалистами–ядерщиками о возможности сброса серийной бомбы малой мощности РДС‑4 с самолёта Ил‑28. Но «сброса» не было.
Полковник Генштаба Андрей Жариков, помогавший маршалу Коневу работать над его мемуарами, рассказывал, что однажды спросил Ивана Степановича, бывал ли он на ядерном полигоне? Имелся в виду Тоцкий полигон в Оренбургской степи, где осенью 1954 года взорвали ядерную бомбу, а сорок пять тысяч солдат выгнали на учения. Тот ответил: «Мне там делать нечего, это дело Курчатова и Сахарова. Но запомните: когда–нибудь люди проклянут всех, кто изобретал и испытывал атомное оружие на целине. Там же хлеб! Но им–то что? Берия с Малышевым, ответственные за взрывы, на чистеньких перинах с бабами спали в Москве. А каждый взрыв бомбы — это не только распространение заразы на целине, но и вред всей планете. Вы думаете, почему участились землетрясения, ураганы, наводнения, не говоря уже о том, что люди мрут, как мухи? Я предлагал в своё время: практикуйтесь на макетах, испытывайте конструкцию бомбы при обычном взрывчатом веществе. А когда потребуется, в чём я сомневаюсь, можно и атомный заряд заложить… А вы там спектакли на весь мир устраиваете. Страх нагоняете. Кто придумал учение войск с применением атомной бомбы? Без ЧП не обошлось. Вы знаете, что там некоторые генералы и офицеры подзаразились, гражданские люди пострадали? А толк? Уже нет в армии тех солдат, которые принимали участие в учении, и генералов нет. Одни уволены, другие поумирали. Кому же этот опыт нужен? Тогда давайте каждый год проводить такие учения».
В 1997 году А. Жариков выпустил книгу «Полигон смерти». Книга имела шумный успех. В нее включён и этот эпизод.
Ещё в 1945 году на Потсдамской конференции американский президент Трумэн в разговоре со Сталиным как бы между прочим заявил о том, что США имеют ядерное оружие. В 1949 году успешное испытание ядерной бомбы произвёл СССР. Паритет снова был достигнут. Но для того, чтобы сдержать Америку от желания атаковать советские города новым оружием огромной разрушительной силы, Сталин приказал держать в Европе и на западных границах огромный контингент войск. Армии, которые ещё вчера сокрушали последние рубежи немецкой обороны. Пока советские учёные в шарашках и на полигонах создавали первую советскую атомную бомбу, сдерживающим фактором могли быть только люди, миллионы людей в военной форме и танки, армады танков, заправленных горючим и готовых к маршу в любой момент.
В мае–июле 1948 года в нескольких сотнях километров западнее, откуда эти армии три года назад вернулись, Объединённый комитет начальников штабов провел штабную игру под кодовым названием «Пэдрон». В ходе игры бывшие союзники проанализировали возможный сценарий военного столкновения, а точнее сказать, войны между США и СССР при том, что американская армия атакует советские города с применением того запаса ядерных бомб, который к тому времени был накоплен на складах. Выводы американских военных оказались неутешительными: советские войска в первые же две недели военных действий захватывали Берлин и Вену, почти беспрепятственно выходили к Рейну…
Сталин это тоже знал, и его до поры до времени устраивала гигантская армия, которую надо было кормить, одевать, вооружать. Но после 1949 года, когда появилась бомба не хуже американской, армию можно было значительно сократить. И её сокращали. Вот почему некоторые маршалы командовали военными округами, а генералы, закончившие войну командармами, оказались командирами корпусов и даже дивизий. Некоторые же, такие, как Гордов, и вовсе были уволены в запас.
Поэтому своё назначение на округ Конев вряд ли воспринимал как ссылку. Подобную той, в которую угодил маршал Жуков. Во–первых, Конев не был столь амбициозен, как его бывший сосед справа по штурму Берлина. Во–вторых, он попал в родную стихию, в войска, которые любил. В-третьих, он понимал, что эпоха блестящих побед, боевых наград и стремительных повышений в званиях и чинах миновала.
Штаб округа находился во Львове, который войска Конева совсем недавно брали штурмом. Места знакомые, но сильно изменившиеся с той фронтовой поры.
Конев привёз сюда свою новую семью: жену Антонину Васильевну, с которой официально зарегистрировался. На этот раз — никакого гражданского брака. В том же 47‑м родилась дочь. Дочь назвали Наталией.
Вот что вспоминает о львовских годах Наталия Ивановна Конева: «Помню прекрасный особняк в старой части Львова: с эркером, фруктовым садом, цветником; гостиную с пианино и даже кладовую: настоящая, как в каких–то кинофильмах о старой, дореволюционной жизни, с домашними колбасками и окороком на крючке, соленьями и вареньями. Солдат–охранник (тоже примета эпохи) должен был везде сопровождать нас с мамой. Он был человеком творческим: из каких–то катушек и ниток соорудил кукольный театр, всё начинало двигаться, и он на разные голоса рассказывал мне истории — незабываемое впечатление.
Мама старалась воспитывать из меня барышню: водила в студию танцевать, сшила пачку из марли, а в качестве отделки наклеила на неё серебряных бабочек из конфетной фольги. В доме появилась учительница музыки Людмила Францевна, полька по национальности. Память зафиксировала осколки впечатлений: мелодии полонезов и мазурок, которые она наигрывала, милые польские словечки «пше проше», «подарунчик» за хорошее поведение. Я уже понимала, что оказалась в лоне какой–то другой культуры. Скажем, на Пасху совсем не по–русски красили яйца, из костёла доносились звуки органа, а девочки из хороших семей носили шляпки и перчатки.
Маме хотелось, чтобы дочка командующего тоже выглядела достойно. В её представлении — это платье–матроска, а сверху — белое пальтишко и берет, которые она собственноручно изготовила. В этой одежде я и появилась с мамой на параде войск Львовского гарнизона.
Папа возвращался домой поздно, когда я уже спала, он работал ночами, как это было принято при Сталине.
Дома они с мамой беседовали за огромным столом. Она всегда ждала его возвращения. Иногда уезжали куда–то вместе. Помню сборы на праздничные приёмы. Отец как военный человек собирался быстро: мундир в орденах, начищенные парадные сапоги, фуражка в руке, а мама, хотя и шустрая по натуре, ещё прихорашивалась и в последнюю минуту спешила подкрасить губы и подушиться духами «Каменный цветок», привезёнными папой из Москвы. Коробочка, которая так симпатично раскрывалась, как малахитовый цветок, была моей вожделенной игрушкой: я уже знала сказку Бажова про малахитовую шкатулку.
Собираясь куда–либо с отцом, мама усаживала меня на диван с вязаными подушками — я и теперь храню их, хотя моя дочь Даша уговаривает их выбросить, — но это мой образ детства во Львове: уютный дом, диван, вязаные подушки и руки вокруг маминой шеи. А ещё один памятный образ — папа в военном мундире, который, приехав со службы, буквально взлетает на второй этаж особняка и бережно берёт на руки, носит, прижав к груди, долго–долго, всю ночь: я тяжело болела корью.
Когда я поправилась, папа сделал мне подарок: маленький медальон в форме сердца, внутри которого два овала для фотографий, а на крышке, как капелька крови, крохотный рубин. Теперь там хранятся две фотографии — моих молодых родителей.
Из Львова папа поехал в Москву на похороны Сталина, а вслед за ним засобирались и мы с мамой».
После смерти Сталина наступила новая эпоха.
В 1955 году Конев вновь назначили Главнокомандующим сухопутными войсками.
В 1955 году в Варшаве главы государств «социалистического лагеря» подписали военный союз «по обеспечению мира и безопасности в Европе». В союз стран — участниц Варшавского договора — первоначально вошли Албания, Болгария, Венгрия, ГДР, Польша, Румыния, СССР и Чехословакия. Это был ответ военному блоку НАТО на присоединение к нему Западной Германии.
Первым командующим Варшавского военного блока стал маршал Конев и занимал эту должность до 1960 года. Штаб–квартира находилась в Москве. Одновременно за ним сохранялся пост первого заместителя министра обороны СССР. Министром был Жуков.
В 1956 году, когда в Венгрии вспыхнуло восстание, подавлять его направили Конева.
Это была, пожалуй, первая попытка оранжевой революции по сценарию из–за кулис. Новый президент США, бывший главнокомандующий экспедиционного корпуса союзнических войск Дуайт Эйзенхауэр объявил краеугольным камнем своей внешней политики «освобождение всех захваченных народов». На выступл