— Ну, к паникерам и трусам да к тем, кто приказ не выполняет, надо применять строгие меры, — ответил Жуков. — А что касается пистолета, то у меня его нет. Некогда мне в атаку ходить. А в штаб немцы не проберутся, да и охрана у меня надежная.
— Все готово, товарищ командующий, даю команду! — доложил генерал Говоров.
Из-за рощи желтыми стрелами выплеснулось пламя, раздался короткий сиренный, переходящий в страшный рокот непривычный звук, и через несколько секунд окраина Ельни сначала окуталась черными клубами дыма, а затем стали доноситься сплошным грохотом разрывы реактивных снарядов.
— Ура! — закричали красноармейцы, высовываясь из окопов. — Ура!
Залп повторился, но уже из кустарника, где были оставлены легковые машины. И опять на окраине города широким фронтом дыма окуталась изрытая врагом земля.
— Ну, теперь они вас долго не будут беспокоить, — сказал Георгий Константинович, прощаясь с красноармейцами.
В этот день, не заезжая в штаб фронта, Жуков вместе с генералом Говоровым уехали в штаб 24-й армии, которой командовал генерал Ракутин. Вместе с ним выехали в район Ельни. Изучая обстановку, все, кто был с Жуковым на переднем крае, пришли к выводу, что противник создал сильную полосу обороны. Для успешного наступления на Ельню этой армии нужно хорошо подготовиться. Потребуется не менее десяти дней. Командующий фронтом приказал начинать подготовку к проведению наступательной операции, посоветовал, как расставить силы, попросил генерала Говорова помочь 24-й армии огнем артиллерии. Уже поздно ночью Георгий Константинович приехал на командный пункт.
Машина осветила фарами то место, где раньше стоял на отшибе небольшой деревенский дом, в котором размещался Жуков со своим адъютантом и личной охраной. На месте дома чернела огромная бомбовая воронка. Не случайно под вечер сюда прорвались несколько самолетов противника, бомбили только этот дом. Разведка у гитлеровцев не бездействовала. К счастью, при этой бомбежке никто не погиб. Во время вражеского налета все мылись в бане неподалеку от дома. Часовой успел укрыться в окопе.
Утром генерал Ракутин докладывал командующему фронтом по телефону:
— Красноармейцы высоты Безымянной ночью совершили вылазку и захватили под Ельней немецкого солдата.
Жуков приказал доставить пленного в штаб фронта. Показания 19-летнего немецкого солдата были весьма полезны и помогли точно нанести удар по всей группировке врага. Пленный также показал, что за неудачи под Ельней командование дивизии СС и полков сменено. Немецкие солдаты боятся огня «катюш» и ночных атак русских.
Под Ельней много дней шли упорные и тяжелые бои, но основной контрудар 24-й армии начался 20 августа. Жуков приказал ввести в действие всю имеющуюся авиацию, танки, артиллерию и реактивные минометы — «катюши». Бой не затихал и ночью. Горловина ельнинского выступа постепенно сжималась под ударами войск Резервного фронта.
Противник выдыхался. Воины наших полков и дивизий сражались героически.
Глубокой ночью 6 сентября остатки разбитых гитлеровских дивизий ускользнули через горловину. На поле боя осталось много трупов и раненых вражеских солдат. В Ельню вошли советские войска. Опасный ельнинский выступ был ликвидирован, враг отброшен на десятки километров.
В сражениях за Ельню фронту помогали партизанские отряды, наносившие удары по тылам вражеских войск.
Георгий Константинович позвонил в Генеральный штаб генералу для особых поручений Варенникову, который в то время постоянно находился в Москве и выполнял поступающие от Жукова распоряжения.
— Докладывай, какие новости?
— Получил сведения об успешном действии войск под вашим командованием, немедленно доложил Ставке, — ответил генерал. — Дома все в порядке.
— К тебе не заходил молодой красноармеец с запиской от меня?
— Пока нет. Никого не было.
— Зайдет, прими хорошенько. Надо послать его на учебу. А мне пришли все, что есть из переведенных на русский язык уставов германской армии.
— Есть! Все будет выполнено!
— Позвони в продовольственное управление, передай, что в войсках перебои с махоркой. И пусть ускорят высылку термосов, до каких пор солдатам будут суп носить в ведрах? У меня все. Завтра к исходу дня буду в Москве.
Переходом войск Западного, Резервного и Брянского фронтов к обороне завершилось огромное по своему размаху и напряжению Смоленское сражение, продолжавшееся более пятидесяти дней и ночей. Планы германского командования на безостановочное продвижение к Москве были сорваны.
В КОГТЯХ ПАЛАЧЕЙ
Небо и земля вдруг вспыхнули ярким пламенем и стали медленно гаснуть. Петя очнулся через несколько часов уже в кузове грузовика. Его, раненного, куда-то везли. Очень хотелось пить. Больше, чем жить. «Кто это стонет и тоже просит пить?» Осмотрелся, увидел несколько окровавленных человек. У кого забинтованы руки, у кого — голова и не видно глаз, а рядом лежал человек без ноги. Он крутил головой, кусал губы и хрипло просил пить. Петя перестал шевелить одеревеневшими губами, и не стало слышно стонущего голоса: «Пить». Только тот, с забинтованной толстой, как березовый чурбан, культей, все еще хрипел, требуя воды.
В голове стучала кровь, и каждый удар, казалось, бил молоточками по вискам. Петя напряг память, вспоминая, что с ним произошло. Потрогал рукой забинтованную голову. Стал всматриваться в лица людей. Нет ли знакомых? Лишь теперь он заметил у самой кабины на стульчике фашистского солдата. На коленях у него черный автомат. Фашист был молод, белобрыс и совсем не страшен. Но что-то хищное было в его белесых глазах, холодно взирающих на изуродованных полуживых людей. Петя пошарил левой рукой вокруг себя: нет ли автомата или винтовки? Но откуда у тяжело раненного паренька, выбитого из седла взрывом снаряда, могло быть здесь оружие?
Петя напряг память и вспомнил, как по-немецки сказать: «Я хочу пить».
— Их виль тринкен! — сказал Петя.
— Не проси, — остановил его раненый сосед. — Не даст.
— Эй, балда, останови машину, хочу в туалет! — потребовал человек с забинтованными руками. Но солдат даже не пошевельнулся.
Постепенно Петя приходил в себя. Он уже не сомневался, что подобран фашистами и находится в когтях палачей. Выпрыгнуть бы из грузовика, но даже приподняться невозможно. Ног и рук словно нет: не подчиняются.
Наконец грузовик остановился в каком-то небольшом населенном пункте. Все чужое. И дома и люди. Петя догадался: он за границей. Всех снимали с машины и, уложив на носилки, уносили в длинный одноэтажный барак. Дошла очередь и до Пети. Санитары о чем-то долго совещались, потом солдат, сопровождавший раненых, что-то сказал, послышались понятные Пете слова: «варум», «дойч», «юнген», и Петя догадался, фашисты заинтересовались им. Они недоумевают, почему мальчишка знает немецкий язык, и зачем он скакал на коне. Если он военный, то почему не в обмундировании? Значит, он партизан или разведчик, специально переодетый в гражданскую одежду? Все это нужно выяснить. Петю отнесли в барак и поместили в отдельной комнате с окном во двор.
Во дворе то и дело раздавались автоматные очереди. Фашисты расстреливали тяжело раненных.
Через полчаса вошел фашист в белом халате. Не разбинтовывая и не снимая повязки, он грубо ощупал все Петины раны и спросил по-немецки:
— Как тебе все это нравится?
— Зер шлехт! (Очень плохо!) — дерзко ответил Петя.
Фашист сказал, что он хирург, и еще что-то спросил по-немецки.
— Я русский, — ответил Петя, — но отвечать вам не буду ни по-русски, ни по-немецки.
— Значит, разведчик? Партизан? — заговорил фашист по-русски. — Или солдат, но переоделся в одежду не по своему плечу? Юный боец?
— У нас в стране теперь все бойцы. Мы защищаем Родину! Больше ничего не скажу. Расстреливайте, как тех! — Петя кивнул на окно.
Фашист рассмеялся и на ломаном русском языке стал внушать:
— Вас напугали большевики. Мы не убиваем, не расстреливаем людей. Мы освобождаем их от комиссаров. Самая гуманная армия — это германская. Кто бы тебя привез в госпиталь? Русские? Почему же они бросили своих раненых? Скоро и ты, и они, и весь мир поймет, что мы принесли России свободу…
Петя вспомнил слащавые слова врача-фашиста в белом халате, когда из комнаты с окном во двор здоровенные солдаты-санитары приволокли его в сырой подвал. Первый допрос.
— Ну, отвечай, кто ты и как оказался у нас? — вкрадчиво, тихо задал вопрос офицер-гестаповец. — Где ты раздобыл эту вельветовую курточку? — Офицер сделал небольшую паузу, а потом гаркнул: — Фамилия?!
Петр молчал. Потревоженные раны болели, кружилась голова. Чтобы не упасть, он смотрел вниз. На полу капли крови.
— Мы хотим, чтобы ты понял: больше нет СССР и не будет. А тебе жить надо… Ну, я жду!
— Я ничего не скажу! Можете расстреливать…
— Заставим! — крикнул офицер. — Мы знаем, кто ты!
…В октябре трудоспособных узников вывезли в степной район на земляные работы. В большой группе молодых людей, насильно угнанных из захваченных районов, оказался и Петр Косенко.
В БЛОКИРОВАННЫЙ ЛЕНИНГРАД
Пасмурным утром 9 сентября 1941 года двухмоторный пассажирский самолет, за штурвалом которого сидел опытный военный летчик Евгений Смирнов, вылетел с Московского центрального аэродрома и, круто набрав высоту, взял курс на город Тихвин.
Просторный салон разделен перегородкой на две части. Ближе к пилотской кабине в мягких креслах вокруг продолговатого низкого стола вместе с Жуковым сидели генерал-лейтенант Хозин и генерал-майор Федюнинский, которых Георгий Константинович взял с собой по совету Верховного Главнокомандующего для помощи и на случай замены некоторых генералов на Ленинградском фронте. И Хозина и Федюнинского он знал как способных командиров, обладающих широким военным кругозором и отличившихся в сражениях еще при совместной службе. Здесь же был генерал-майор Кокорев, должность которого так и называлась — «для особых поручений», а сказать проще — старший адъютант.