Самый старый, с курчавой седой бородой наводчик, с запоминающейся фамилией — Перец, накануне раненный в голову, а утром пулей в плечо, снял гимнастерку и, припав к панораме, ловил очередной вражеский танк в прицел. По его голой веснушчатой спине наискось текла кровь.
Впереди то и дело вспыхивали и дымили танки. По ним стреляли и противотанковые и крупнокалиберные пушки, поставленные на прямую наводку.
Словно молнии рассекали задымленное небо снаряды реактивной артиллерии — «катюши». Над полем сражения не замолкал воздушный бой.
Бомбы и снаряды рвались то впереди, то сзади батареи. Один снаряд снес с правого орудия щит. Солдаты, отброшенные на бруствер окопа, больше не поднялись. Петр подбежал к разбитому орудию в ту минуту, когда из-за подбитого «тигра» высунулся ствол другого фашистского танка. Клоков открыл затвор, зарядил, но на пушке не оказалось прицела. Тогда он навел пушку, глядя в ствол, быстро опять зарядил бронебойным и выстрелил. Снаряд попал в подставленную боковую броню «тигра». Горит! Тут же Петр почувствовал, как по левой ноге что-то стукнуло, да с такой силой, что она подломилась. Падая, он ударился головой о станину пушки. В глазах потемнело. Кто-то кричал: «Танки слева!»
За шесть дней кровопролитных боев в районе Понырей и Ольховатки немцам удалось вклиниться в оборону советских войск на глубину лишь от шести до двенадцати километров. Ударная сила группы армий «Центр», наступавшая с севера, была обескровлена и остановлена.
Георгий Константинович шел на НП танкового корпуса. Заметив группу генералов и офицеров, противник открыл огонь из орудий.
— За мной из зоны обстрела! — крикнул маршал.
Один снаряд разорвался близко. Жуков был контужен, а генерал Минюк ранен. Георгий Константинович приказал отправить генерала Минюка в Москву. Сам же отказался от госпитализации. Побывал раза три у врача во фронтовом госпитале, и на этом лечение было закончено. Но слышать после этого он стал еще хуже, на совещаниях вынужден был надевать слуховой аппарат.
Младшего лейтенанта Петра Клокова эвакуировали в город Липецк в один из госпиталей, который размещался в здании против городского сада. Вечером, к удивлению Петра, в саду играл духовой оркестр. Молодежь танцевала до поздней ночи, а он лежал на койке и не мог пошевелиться. Осколками вырвана часть мышцы на ноге, перелом голени, на голове шишка с куриное яйцо. Обидно. В бою был всего трое суток.
Через неделю ему стало уже легче и он мог читать газеты. О боях под Курском писали много. В одной из статей он вычитал о героизме артиллеристов части Хромова. Упоминалось несколько фамилий, но из названных Петр никого не знал.
В те напряженные дни, когда враг бросал последние резервы, еще пытался добиться успеха, маршал Жуков, согласовав с Верховным Главнокомандующим свое решение, выехал в штаб Брянского фронта, которым командовал генерал Попов, чтобы помочь организовать наступление войск на Орел. Маршал посетил все армии фронта, уделив особое внимание 11-й армии генерала Баграмяна.
11 июля развернулось танковое сражение у Прохоровки. В помощь войскам Воронежского фронта в кризисный момент, когда сотни танков с обеих воюющих сторон надвинулись стальной лавой друг на друга, подошли, как было предусмотрено планом Ставки, 5-я гвардейская общевойсковая и 5-я гвардейская танковая армии из фронта Конева. Когда на Воронежском фронте развернулась величайшая битва, неожиданно для противника перешел в наступление Брянский фронт. Враг заметался, стал снимать войска с других направлений, чтобы остановить наступавшие советские армии. Этим воспользовался Центральный фронт и 15 июля тоже перешел в наступление. Три фронта начали громить орловскую группировку противника.
В героических наступательных боях войска фронтов уставали. Воины подразделений и частей, измотанные круглосуточными маршами, мечтали о небольшой передышке. Жуков посоветовался с командующими фронтами Ватутиным и Коневым и пришел к убеждению, что, нанося контрудары по противнику и выходя к переднему краю, войска израсходовали горючее, нуждались в пополнении боеприпасами, а поэтому предложил оттянуть срок наступления на неделю.
18 июля Воронежский фронт и введенные в сражение войска Степного фронта перешли к преследованию противника. Третье летнее наступление гитлеровцев на восточном фронте провалилось. Инициатива перешла на сторону советских войск.
5 августа были освобождены от немецко-фашистских оккупантов два старинных русских города — Орел и Белгород. В ознаменование этой большой победы столица нашей Родины Москва салютовала доблестным войскам Западного, Брянского, Центрального, Воронежского и Степного фронтов двенадцатью артиллерийскими залпами из 120 орудий. Это был первый за время Великой Отечественной войны победный салют.
Надежды Гитлера на свою мощную танковую группировку не оправдались. Его войска уже не могли наступать. Пятьдесят дней продолжалось небывалое в истории войн сражение. Немецко-фашистская армия потеряла еще 30 отборных дивизий, в том числе 7 танковых. Более полумиллиона солдат и офицеров фашистских войск были убиты и ранены, на поле битвы осталось около 1500 танков и свыше 3000 орудий врага, 3500 самолетов противника не могли уже больше взлететь в небо и бомбить наши города и села.
Ликвидация орловского плацдарма, поражение гитлеровцев в районе Орла, Белгорода, Харькова изменило всю обстановку в центре советско-германского фронта, открыло широкие возможности для дальнейшего наступления советских войск.
В своей книге «Воспоминания и размышления» спустя много лет после войны Маршал Советского Союза Г. К. Жуков написал об этом сражении:
«Призрак неминуемой катастрофы встал перед фашистской Германией».
НА ДНЕПРЕ
Маршал Жуков полагал, что продолжать наступление к Днепру без передышки и без предварительной подготовки войск фронтов не следует. После тяжелых боев на Курской дуге войска ослабли. Но Ставка настаивала быстрее выйти на Днепр и на реку Молочную, чтобы не дать фашистам превратить Донбасс и Левобережную Украину в пустынный район.
Возвратившись в район боевых действий, Жуков советовался с командующими фронтами генералами Коневым и Ватутиным, обсудил с ними возможности войск и, еще до получения директивы из Москвы, наметил направления ударов. В разговоре с генералами он высказал мнение: неплохо бы собрать совещание лучших воинов фронта, поговорить с ними об опыте боев, послушать самих героев сражений, узнать о настроении солдат.
Через три дня были собраны снайперы, пулеметчики, артиллеристы, танкисты, летчики, саперы, связисты, воины тыла двух фронтов. На многочисленном совещании присутствовали все члены военных советов фронтов, начальники политических отделов и управлений. Как и положено на ответственном собрании, да вдобавок руководит которым высокое начальство, все шло по-деловому и приподнято-торжественно: доклад о положении на фронтах, выступления представителей частей, горячее слово воинов, которые клялись не жалеть жизни для разгрома врага. Здесь же состоялось вручение орденов и медалей героям — участникам совещания.
Выступил на совещании и маршал Жуков. Он говорил, как всегда, тепло и приветливо:
— Маршал тоже солдат. Вот и поговорим, друзья, как солдаты. Вы все знаете, что мы будем продолжать бить врага, пока не добьем в самом Берлине! (Тут воины стали аплодировать, послышались радостные возгласы.) Но я не призываю вас митинговать. У меня к вам вопрос: скажите честно, вы и ваши боевые друзья очень устали или мы еще можем бить фашистов без передышки? Подумайте: впереди Днепр, Киев, сильные укрепления гитлеровцев. Какое ваше мнение, товарищи солдаты?
Сначала послышался слабый ропот, потом с последних рядов поднялся пожилой солдат, не моложе самого маршала, и сказал:
— Дозвольте мне доложить, товарищ заместитель Верховного Главнокомандующего?
— Говорите, послушаем, — ответил Жуков. — Идите поближе.
Солдат пробрался сквозь тесно сидевших воинов, подошел к маршалу и заговорил громко, чтобы слышали все:
— У нас, товарищ Маршал Советского Союза, такое мнение: ежели нам дадут приказ, то мы думать не посмеем — устали или не устали. Вперед, и только!
Раздались дружные аплодисменты, но солдат поднял руку, призывая к тишине.
— Мы знаем, что нужно быстрее освободить всю нашу Советскую землю, которую топчет враг. Но вы хотите знать наше откровенное солдатское мнение? А наше мнение такое: боеприпасов у нас маловато. Это раз. И в небе он опять злобствует, значит, и самолетов наших мало. Это два. А еще доложу вам, товарищ маршал, поредели у нас роты. Надо бы из освобожденных районов призвать молодежь.
— Ну, а еще что? Не стесняйтесь, старина, — подбодрил Жуков. — Хорошо говорите, думаю, что наши мнения сходятся.
— И машин не мешало бы, товарищ маршал. Немец удирает порой так, что догнать его не можем. Без машин плохо, отстаем.
— Сколько вам лет? — поинтересовался Жуков.
— К полсотне близится, товарищ маршал. На Халхин-Голе воевал.
— Давно на фронте?
— С первых дней. В ополчении сначала был с сыном. Сын погиб, а меня пуля пока обходит.
Солдат говорил об этом, словно о каком-то обычном деле, даже улыбался, расправляя льняного цвета усы. А Жуков вдруг посуровел, складка на переносице стала глубже. Он подошел к солдату и сказал:
— Сердечное спасибо тебе, богатырь. Не сердись, но я думаю, что меня поддержит Военный совет, если мы отпустим тебя домой. Ты свое дело сделал. Повоевали, спасибо. Мы теперь уже можем заменить ветеранов молодыми воинами, а без таких, как вы, там, — маршал указал большим пальцем через плечо, — трудно. Я видел, как работают женщины в поле. Очень тяжело им. Сами впрягаются в плуг. Иди, старина, с честью домой, помоги колхозу.
— Правильно, — поддержал маршала Жукова генерал Конев. — Постепенно надо отпускать всех ветеранов двух войн. Они это заслужили.
В это время к Жукову подошел офицер и доложил, что его просит к телефону Василевский. Звонит с Юго-Западного фронта.