– А вы бы ушли? – с прищуром спросил Митя. – Бросили бы меня и ушли?
– Конечно! – уверенно ответил Михаил.
– А я вот вас не брошу! – заявил Пряхин.
– Ну и дурак, – парировал Сосновский. – Ты не хочешь бросать меня. В результате мы с тобой погибнем, потому что немцев слишком много. Командир, не зная их сил и направления движения, не смог организовать оборону, погибнет еще множество людей, но зато ты весь в белых ангельских перьях и нимб над твоей головой светится ясным светом. Понимаешь последствия? Одному мне легче уйти, легче увести за собой врага, протянуть время, дать возможность товарищам подготовиться к нападению с этой стороны. Ты пойми, что отсюда немцев мы не ждали. Очень маловероятно, что они придут с этой стороны.
– Если маловероятно, тогда чего мы копья ломаем, товарищ майор? – снова заулыбался Пряхин.
– Тьфу, – с досады сплюнул Сосновский. – Я так чувствую, что боевую задачу мне с тобой не выполнить.
– Нет, ну если вы приказываете, тогда конечно, – как-то немного разочарованно пробормотал Митя.
– А я тебе о чем битый час толкую? – Сосновский вытер вспотевший лоб и пошел дальше. – Запоминай еще вот что.
Но договорить он не успел. Они обогнули большой выступ скалы, поросший мхом и травой. Сосновский шел первым, поэтому немцев он увидел первым. Трое десантников сидели на одном колене у скалы с автоматами на изготовку и прислушивались. Пряхин шел сзади в двух шагах. Он споткнулся о камень, поэтому отстал на один шаг, и это спасло их обоих. Решение пришло в голову мгновенно. Главным было не дать немцам выстрелить первыми. А они готовы были стрелять, палец каждого лежал на спусковом крючке автомата. И Сосновский сделал единственное, что можно сделать в его положении. Он сделал строгое лицо и резко выкрикнул по-немецки: «Оставить! Не стрелять!»
Буквально секунда выигранного времени, секундное замешательство немцев, услышавших чистейшую немецкую речь, и Сосновский отшатнулся назад за выступ скалы. Высунув ствол автомата и направив его, не глядя, в сторону немцев, Сосновский дал три короткие очереди, поводя стволом из стороны в сторону, пытаясь поразить большое пространство. Кто-то закричал, кто-то дал ответную очередь, которая прошла мимо. А Сосновский уже гнал Пряхина назад за ближайшие камни. Солдат и без помощи Сосновского бежал, как молодой олень, поняв, что произошло. Сосновский, не глядя, дал еще одну очередь назад, и они упали за камни, прокатились по траве и снова вскочили, но теперь уже надежно прикрытые каменной стеной.
Сосновский выглянул на миг и оценил ситуацию. Немцы растягивались цепью и не спешили в погоню. Они не могли понять, сколько русских им противостоит, да и русские ли это. Стреляли немцы неприцельно, скорее просто на всякий случай. Палили в подозрительные места. Сосновский снова встал рядом с Пряхиным и сменил магазин в автомате. Самое большое – это три минуты, и немцы будут возле этих камней. Нужно принимать решение.
– Все, уходишь! – коротко приказал Сосновский. – Сначала ты бежишь десять метров вправо и оттуда стреляешь. Потом бегу я и стреляю. Длинными очередями, а ты за это время бежишь к спуску и дуешь в госпиталь к Шелестову. Скажешь, что немцев человек пятнадцать, может, чуть больше. Я их увожу на северо-восток. А черт!
Сосновский отчетливо услышал автоматные очереди снизу, со стороны госпиталя. Ну вот и вляпались! И жену Тито не спасли, и сами по уши в дерьме. Рявкнув на Пряхина, чтобы тот бежал к камням, Сосновский выставил ствол автомата и дал две короткие очереди. С удовлетворением отметил, что в одного десантника попал. Пули веером прошли над головой, зацепили камни. Глянув влево, Михаил увидел, как Митя грамотно бежит через камни и падает за укрытие.
Когана Шелестов увидел стоявшим у края стены. Тот пожевывал задумчиво травинку и прислушивался к звукам боя в горах. А через минуту и со стороны позиций, где командовал Буторин, вдруг тоже раздалась стрельба. Отчетливо были слышны очереди немецкого ручного пулемета. Две пули пропели низко над головой, и Шелестов поспешно юркнул за угол здания.
– Что там? – коротко спросил Коган.
– Как слышишь, – со злостью ответил Шелестов, – Виктора тоже атаковали.
– Слышу, – спокойно отозвался Коган, выплевывая травинку. – Что внизу на дороге?
– Старшина отбил атаку. Они хотели схитрить, на машинах под видом своих проехать сюда. Ну, они там положили их почти всех на открытой дороге. Виктор тоже справится, не впервой, а вот что там творится у Михаила, я бы хотел знать.
– Выберется, – уверенно сказал Коган. – Мишка калач тертый. Тем более ему не обязательно воевать. Ему имитировать надо и бежать оттуда сломя голову. Он свое дело сделал – дал нам знать. Ты лучше скажи, Букин там на дороге не пробовал подобрать оружие убитых немцев?
– Пробовал, но немцы не ушли, оставшиеся в живых залегли и не подпускают югославов к своим убитым. Лупят из автоматов вовсю… Ладно, слушай тут, а я спущусь к раненым, успокою врачей…
В подвале было спокойно. Санитарки ходили между кроватями, то подавая кому-то воды, то поправляя спустившееся одеяло кому-то из раненых. Легкораненые и выздоравливающие сгрудились возле окон и у двери. Курили, прислушивались, обсуждали положение. Когда вошел Шелестов, к нему сразу бросились с расспросами. Максим улыбался, кивал и говорил, что все хорошо, немцев отбили. Помощь скоро придет. Если будет оружие, если возникнет необходимость, то он обязательно позовет тех, кто может держать оружие в руках. Когда он подошел к начальнику госпиталя, тот внимательно посмотрел русскому в глаза и спросил:
– А она будет, эта помощь?
– Не знаю, Борис, – покачал Шелестов головой. – Милош должен был отправить людей, чтобы сообщить о немецком десанте и его целях. Но отправил ли, дошел ли человек, я сказать не могу. Будем надеяться на лучшее.
Когда Кристо отошел к больным, Шелестов поискал глазами Пелагею. Женщина помогала медсестрам сворачивать в рулоны выстиранные бинты. Медикаментов не хватало, и приходилось экономить, стирать использованные бинты. Увидев подошедшего русского офицера, Пелагея отложила бинт и подошла к Шелестову. Они стояли у подвального окна и прислушивались к звукам боя.
– Вы полагаете, что все это из-за меня? – спросила женщина.
– Да, вы важный козырь в политической борьбе, – пожал плечами Шелестов. – Захватив вас, немцы будут шантажировать вашего мужа, пытаясь заставить его сложить оружие, прекратить сопротивление.
– Он не сделает этого! – уверенно заявила Пелагея.
– Для него это будет нелегкий выбор, – вздохнул Шелестов и спросил, чтобы сменить тему разговора: – Вы русская, как вы познакомились с Иосипом? Где вас свела судьба?
– В тысяча девятьсот двадцатом году в Омске. Иосип какое-то время жил в Советском Союзе, после того как во время войны попал в плен, лечился в нашем госпитале. Мне тогда было пятнадцать лет. У нас родилось пятеро детей, но выжил только один. Сын Жарко.
– А почему вы здесь, а не с ним, не с мужем?
– Потому что он мне не муж, – тихо ответила женщина. – В партии об этом знают, но предпочитают не афишировать. Мы развелись еще в тридцать шестом. А в сороковом Иосип женился на Герте Хаас. Она с ним. Не понимаю, почему немцы такое внимание обращают на меня. Неужели они думают, что я еще что-то значу в его жизни?
– Они просто хотят использовать все шансы, чтобы ослабить влияние Иосипа. Возможно, кто-то думает, что он женился на Хаас для отвода глаз, чтобы обезопасить вас. Вы встречаетесь с бывшим мужем?
– Да, мы видимся. Он добр ко мне. Нас слишком многое связывает в этой жизни. А все эти… женщины. Ну, такой вот он человек. Не может без увлечений другими женщинами. Наверное, я осталась для него самым надежным другом, человеком, который понимает его лучше других.
– А где ваш сын, Пелагея Денисовна?
– Он воюет в Красной Армии. Я даже знаю, что его наградили орденом Отечественной войны 2-й степени. Я уехала сюда… вы, наверное, не знаете почему. Меня бы там арестовали, а я хочу бороться с фашизмом. Здесь я вступила вместе с Иосипом в Коммунистическую партию, здесь я была с ним на подпольной работе. Здесь меня знают многие товарищи. Здесь я принесу больше пользы в борьбе с фашизмом.
Дождавшись, когда Пряхин добежит до камней, Сосновский приготовился к перебежке и ждал только, когда Митя начнет стрелять, прикрывая его. Две короткие очереди, потом еще две. Молодой солдат стрелял хорошо, не торопился. А потом дал длинную очередь, чтобы заставить немцев укрыться, отвлечься, не дать им прицельно стрелять по майору. Сосновский бросился бежать. Он бежал зигзагами, бросаясь то в одну сторону, то в другую. Прятался за деревом и тут же выскакивал и бежал дальше. Пули свистели, били в стволы деревьев возле него.
«Все, – отдышавшись, подумал Михаил, – еще одна перебежка, и надо отправлять Митю к нашим вниз». Приготовив полный магазин, Сосновский выставил ствол поверх камней и дал длинную очередь в сторону немцев, которые пытались обойти Пряхина. Он снова попал, немцы бросились за камни. Митя опять выскочил и побежал. Сосновский разрядил очередной магазин и вставил новый. Но тут его сердце сжалось от боли. Он увидел, как Пряхин на бегу вдруг будто споткнулся, его бросило влево на ствол дерева. Митя стоял, держась за него руками, и медленно сползал вниз, Сосновский хотел закричать, но тут на его глазах, разрывая ткань куртки, в спину напарника ударили несколько пуль. Куртка тут же стала пропитываться кровью, а Митя повалился на землю и остался лежать, раскинув руки.
И Сосновский сделал то, чего ему делать никак не следовало. Он бросился к телу Пряхина на глазах у десантников. Он пробежал эти тридцать метров под пулями, и чудом ни одна из пуль его не задела. Они свистели возле головы, взрывали землю фонтанчиками у его ног, рикошетили от камней, били в стволы деревьев. Сосновский подбежал и упал на колени возле молодого солдата, он схватил его за руки и оттащил под защиту камней. И только потом приложил пальцы к шее Мити, пытаясь найти пульс, биение аорты. Но бесполезно. Пряхин лежал с открытыми глазами и смотрел куда-то мимо майора в голубое югославское небо. «Так он и не увидел снова своего родного русского неба», – подумал Сосновский и вздохнул.