– Лиза… – не очень уверенно попытался остановить девушку Коган.
– Лиза? – удивленно повторил Готал. Он замотал головой, пытаясь посмотреть на Броза, на русских. Сразу стало видно смятение и страх на лице этого человека, который вдруг перед смертью почувствовал себя одураченным.
Лиза выстрелила ему в сердце. Ноги полковника подкосились, и он рухнул на бок, но был еще жив. Югослав лежал на боку, царапая пальцами камни. В его глазах был страх. Изо рта ручьем лилась кровь, а он смотрел на русского, на девушку с пистолетом. Коган поморщился. Он видел не раскаяние в глазах умирающего человека, а страх. «Чего он боится? Адских мук, что его имя останется в памяти народа, как и имя Иуды? Или надеялся, что я сейчас схвачу Лизу за руку и не дам еще раз выстрелить? Нет, – с усмешкой подумал Коган. – Это война, и никого я за руку хватать не буду. Ты просто получил то, что заслужил, а у нее есть право убивать таких, как ты. Вот и вся логика».
Второй выстрел заставил Готала откинуться на спину и замереть. Лиза, не глядя, сунула пистолет в кобуру и пошла к каменному гроту, где ее ждали товарищи и Броз. Коган еще раз посмотрел на человека с дыркой в середине лба, потом глянул по сторонам. Грохот выстрелов был совсем рядом.
Глава 8
Лиза сидела на деревянном полу, обхватив руками колени, и смотрела перед собой. В углу с каменной стены звонко капала вода. Где-то наверху был родник, и вода просачивалась внутрь. Сзади за спиной была устроена каменная чаша со стоком, в которую набиралась вода, а здесь она просто капала на пол. Странно, но грохот стрельбы не заглушал этой капели. Буторин перевязал руку Брозу, и тот снова натянул китель. Рана была неопасной, задела руку почти вскользь. Но маршал страдал не столько от раны, сколько из-за предательства Готала. Полковник был его любимчиком, и он хотел даже после войны выдать за него Марию. А может, он страдал больше из-за девушки, из-за того, что ей пришлось вынести такое предательство? Говорить с Брозом на эти темы никто не решался, да и не хотел.
– Виктор, Михаил. – Шелестов кивнул в сторону выхода из грота. – На разведку. И не геройствуйте там. Только наблюдать, только выяснить обстановку.
– Есть, – кивнули разведчики.
Остановившись у входа, Буторин присел на корточки, аккуратно и неторопливо раздвинул ветви кустарника. Низкий лаз позволял выбраться из грота только на четвереньках. Поросшая кустарником и низкорослыми кривыми деревьями площадка перед гротом хорошо скрывала людей. Тот, кто не знал о существовании этого запасного убежища в скале, увидеть его не мог.
Выбравшись наружу, Буторин сразу же лег на живот и стал осматриваться и прислушиваться. Бой шел неподалеку. Деревянный барак, где некогда размещался штаб, полыхал высоким пламенем, и даже здесь, наверху возле грота, ощущался жар. Шальные пули довольно часто свистели в воздухе, но немцев пока видно не было. Буторин отполз подальше от входа, туда, где был получше обзор. Михаил выбрался следом и лег в трех метрах от напарника.
И тут совсем близко послышался рев моторов, треск мотоциклетных двигателей. Не прошло и минуты, как на площадку возле горевшего барака выкатился немецкий полугусеничный бронетранспортер и десяток мотоциклов. Рядом с пулеметчиком над броневым щитком показалась голова в офицерской фуражке. Немец что-то прокричал своим солдатам, и мотоциклисты объехали вокруг пожарища, несколько человек соскочили с мотоциклов и принялись осматривать местность. Один мотоцикл подъехал к телам полковника Готала и двух диверсантов.
Мотоциклисты долго осматривали кустарник, скалы. Офицер подошел к телам и присел на корточки. Буторин покусывал травинку, наблюдая за немцами. Какие они сделают выводы? Возможно, о том, что Готал работал на немцев, знали только отдельные люди в немецком штабе, но не каждый офицер в линейных подразделениях. Но вполне очевидно для любого опытного солдата, что Готал погиб не в бою, его просто пристрелили.
Офицер вернулся в бронетранспортер, и через минуту Буторин увидел, как тот, приложив к голове наушник, что-то принялся говорить в микрофон. Ясно, докладывает о ситуации начальству. Хорошо, теперь руководство знает, что штаба на месте нет и местонахождение Броза неизвестно. Ушли две колонны, и Броз мог быть в любой из них. Маршал схитрил, и Готал получил сообщение, которое не совсем соответствовало действительности. Он предполагал, что на колонну совершится нападение, и не стал подвергать опасности своих солдат и тем более офицеров Главного штаба. Вместо колонны пошли пустые машины, крытые брезентом, и два офицерских автобуса. Как только колонну накрыл шквал артиллерийского огня, водители бросили машины и скрылись. Вторая колонна вообще ушла по маршруту, о котором заранее никто не знал. Его получил начальник колонны перед самым выходом. Немцы могут предполагать все, что угодно, даже то, что Броз пропал без вести во время артиллерийского налета. Порой мощный снаряд не оставляет от человека ничего, подлежащего идентификации.
Бронетранспортер и группа мотоциклистов обошли скалы слева и исчезли. Буторин прополз еще несколько десятков метров, прикрываясь кустарником и скалами. То, что он увидел, ему совсем не понравилось. Не меньше роты фашистов расположились всего в пятидесяти метрах от тропы, по которой разведчики намеревались выйти из этого района в горы. И тропа была открытой, просматривалась на многих участках довольно хорошо. Буторин решил пройти еще дальше, но в какой-то момент задел куст.
То, что немцы пристально наблюдали за горами, сразу стало понятно. Кто-то выкрикнул команду, развернулся ствол пулемета, и несколько коротких очередей обрушились на камни вокруг Буторина. Каким-то чудом Виктору удалось вжаться в скалу, найти подходящую нишу, в которой поместилось его крупное тело. Пули свистели так близко, что разведчик чувствовал движение воздуха. Удары пуль в камни, мелкие осколки летели ему на голову, на спину. Несколько пуль сбили ветки куста неподалеку.
Постепенно все улеглось. Немцы не сдвинулись с места. Ясно, значит, им дан приказ перекрыть тропу огнем. Прорыва больших сил югославской армии они тут не ждут, значит, линия фронта находится где-то в другом месте, где югославы отбивают атаки эсэсовцев. Пятиться было еще труднее – больше опасности снова задеть какой-то куст или сдвинуть с места камень, который полетит по склону вниз. Во второй раз может так не повезти, не найдется под рукой подходящей ямки, в которую можно будет спрятаться. Прошло не менее получаса, прежде чем Буторин все же добрался без приключений до входа в грот.
Внутри Шелестов ждал доклада. Броз доверился русским разведчикам и не мешал им работать. Он подсел к Марии, не зная ее настоящего имени, еще не зная, что девушка выдавала себя не за ту. Положив широкую сильную ладонь Лизе на плечо, маршал чуть сжал его. Лиза повернула голову и с благодарностью посмотрела мужчине в лицо.
– Я понимаю тебя, – сказал Броз. – Это всегда неприятно, когда ты знаешь, что тебя предают. Особенно когда предают те, кому ты доверял больше всего, в ком даже и не сомневался. Но тут ведь надо злиться не на этих людей, а на себя самого. Вот почему я спокоен и почему призываю к спокойствию тебя. Готал? Ты любила его, или он тебе просто нравится как мужчина. Я понимаю, он умел нравиться. Но мы с тобой не раскусили его, не поняли, слишком доверились ему, и в этом виноваты только мы.
– Но от этого все равно сердце болит. Кого ни вини, а болит у тебя самого, твое собственное сердце. Больно, когда тебя предают. Еще больнее, когда ты понимаешь, что тебя намеревались предать с самого начала, заранее. В тебе сразу видели жертву, тебя сразу списали со счетов. Мне не жаль его. За эти годы мне приходилось убивать врагов много раз. Я уже не знаю, что такое жалость к врагам. У меня к ним только холодая ненависть. Или ты их, или они тебя. На войне все просто. Но вот так мгновенно увидеть в друге врага, это новое ощущение. И я смогла убить его. Что-то сломалось во мне, Иосип! Понимаете?
– Понимаю, девочка. И я проходил через это, и тысячи, сотни тысяч людей в жизни проходят через это. Жизнь очень жестокая штука. Но есть на свете люди, которые берут всю заботу на себя, заботу о простых людях, чтобы они не проходили через это, не знали ненависти, боли, отчаяния. Чтобы люди жили спокойно и счастливо, а такие, как мы, должны защищать их, заботиться о них. Вот в чем я вижу мою роль, вот почему я хочу прийти к власти в этой стране и создать такое государство, которое не будет входить ни в какие политические блоки, группы. Оно будет самостоятельным и сильным, и все народы в нем будут жить дружно, как братья.
– Кто может сказать, маршал, – пожал плечами Коган, кипятивший чай рядом на маленьком очаге, – кто может сказать точно, что народу не стоит знать обо всех тех трудностях, с которыми борется его правительство на международной арене, да и внутри страны тоже. Не будет ли излишнее спокойствие своего народа вредным, разлагающим? Может быть, весь народ должен знать правду и в едином строю бороться за свое счастье. Но вы правы, все это очень непросто.
Зашевелились кусты, и Шелестов положил руку на автомат. Появилась голова Буторина. Он на четвереньках забрался внутрь и вытер пыльной рукой лоб.
– Немцы вокруг. Тропа перекрыта, они меня обстреляли. Я оставил Сосновского наблюдать.
– Немцы тебя видели? – насторожился Шелестов.
– Сомневаюсь. Скорее, стреляли на всякий случай. Куст шевельнулся, вот и начали палить.
– Дальше будет только хуже, – констатировал Броз.
– Но немцы не знают, где вы, – улыбнулся Коган. – А это сейчас главное! Вся их хитро спланированная точечная операция провалилась. Армия держит позиции, десант, сброшенный в тыл, не дает результата…
– Осталось только выбраться отсюда, – закончил его мысль маршал. – И сделать это нужно как можно скорее. Думаю, немцы понимают, что наиболее вероятное место моего нахождения недалеко от штаба. Я вполне мог не успеть далеко уйти. Жалко, что нет под рукой моего батальона охраны. Сволочь Готал. Куда он его отправил!