– Петька?! Ну что вы! Добрее человека я не встречал на свете!
– Да, да, извините. Я не так выразилась. Уж кому, как не нам знать, что он добрый. Просто… Просто вчера случилась маленькая неприятность. И мы боимся, чтобы Петя не обиделся. Он не обидчивый?
– Петька?! Да он понятия не имеет, что такое. А в чем дело?
Впервые за час нашего знакомства Катя промолчала в ответ. И, вытащив из старомодной сумочки какой-то сложенный листок бумаги, протянула его мне. Я пробежал по листку взглядом и присвистнул. Это была благодарность, выданная Детским домом № 5 гражданину Петру Рябову за оказание бескорыстной помощи детям.
– Ай да Петька! – восхитился я. И тут же обратился к Кате. – Ни разу не слышал, чтобы обижались на подобные благодарственные письма.
– Нет, конечно, нет. Дело не в этом. Просто… Понимаете… Он… Ну, в общем все по порядку. Как-то у нас в детдоме появился очень красивый парень, – тут воспитательница запнулась, и ее пухлые щечки слегка зарделись. М-да, Петух и там умудрился произвести впечатление. – Ну, в общем… Он притащил целых два ящика манго для наших детей. Молча поставил их на кухне и, не сказав ни слова, ушел. И так стало повторяться чуть ли не через каждые три дня. Мы несколько раз пытались узнать его фамилию, выяснить, кто он, откуда. Специально подкарауливали его у столовой. Но он лишь бурчал в ответ: «Считайте, что я Дед Мороз… Пусть дети кушают… Жаль, что ничего больше не могу предложить…» И так как же поспешно уходил. И вот вчера…
Катя запнулась и укоризненно бросила взгляд на Тошку. Девочка сидела прямо, так же смеясь глазками-пуговками и изредка поглаживая себя по стриженой голове.
– И что же случилось вчера? – нетерпеливо спросил я.
– Ах, да… Вчера… Ну, Тошка, поймите она не со зла. Она хотела, как лучше. В общем эта проказница умудрилась вытащить у вашего друга паспорт, пока он с нами беседовал. А назад положить не сумела. Тоже мне, ловкачка!
Катя не зло погрозила девчонке.
– Да сумела бы я! – обиделась Тошка. – Запросто! Просто ваш Петя такой шустрый. Не успела я и глазом моргнуть, как он уже смылся.
– И паспорт остался у вас, – продолжил я за девчонку.
– А вы думаете он рассердится? – Катя испуганно захлопала длинными ресничками.
– Думаю, да. Но не за украденный паспорт. А за то, что его благие дела не остались незамеченными. Мой друг очень скромен.
– Ну, рано или поздно мы бы все равно узнали, кто Дед Мороз, – Катя облегченно вздохнула. – Хорошие дела никогда не должны оставаться безвестными.
– А вы в это еще верите? – я удивленно вглядывался в ее открытое, бесхитростное лицо.
– А вы разве нет? – с не меньшим удивлением посмотрела она на меня.
– Я не просто не верю, я вижу. Фраза: «Хорошее деле не должно остаться безнаказанным» – давно уже потеряло свой добрый ироничный подтекст и приобрело, так сказать, прямое действие. Сколько людей теперь наказано именно за добро. И сколько негодяев благодетельствуют на зле. И вам, воспитательнице детского дома, пожалуй как никому должно быть известно.
Я разговаривал с ней, как с маленькой. И мне она вдруг очень напомнила Шурочкину жену Галку. Она тоже верила в абсолют добра. И где теперь это добро? И где теперь Галка?
Катя укоряюще посмотрела на меня. Как на прожженного циника и невежду.
– Если бы я думала так, как вы, я бы никогда не работала в детском доме. Никогда… – печально заметила она.
– И вы будете утверждать, что все, работающие у вас, верят в торжество справедливости?
– Все, – твердо сказала она. – Детский дом – особый мир. Там живут совсем по другим законам… Я ведь тоже из них… Из детдомовцев…
– Тошка, – я весело подмигнул девчонке, чтобы разрядить напряженную обстановку. – У тебя замечательная воспитательница.
– Еще бы! – девочка горделиво вскинула голову. – Но и вам грех жаловаться. У вас замечательный друг.
– Значит мы счастливые люди, – я дружелюбно кивнул Кате, приглашая к примирению. Она тепло улыбнулась мне в ответ. И встала.
– Огромное спасибо за чай. Он действительно очень вкусный. Но нам, к сожалению, пора. Так вы передадите Петру эту благодарность. Я могу на вас рассчитывать?
– Знаете что… Я думаю, что лучше всего, если вы все сделаете сами. Он возвращается часикам к шести и ему будет очень приятно познакомиться с вами поближе, – видя ее желание возразить, я поспешно добавил. – Знаете, мой друг переживает не самый лучший период в жизни. Он крайне раним и в душе весьма одинок. И я думаю, что новые знакомства и встречи, особенно с такими людьми, как вы, помогут скрасить его унылую жизнь. Честное слово, поговорите с ним сами.
Взяв с Кати и Тошки слово, что они еще раз посетят мою скромную обитель, мы тепло распрощались.
После разговора с Котиком о гармонии и хаосе звуков в музыке и жизни, мои мысли относительно будущего произведения стали более ясными и четкими. Рассуждая вслух, я, как оказалось, не столько учил мальчишку, сколько спорил сам с собой. Искал правильный путь в собственном творчестве. И как мне показалось, нашел-таки.
После ухода Кати Рощиной и ее курносой воспитанницы мне сочинялось еще лучше. Эта женщина-ребенок, эта незащищенная и бескорыстная душа, все еще свято верящая в торжество справедливости, словно привнесла в мой тяжелый, угрюмый и довольно циничный мир легкость и веру в добро. И понимание, что таких, как она все-таки большинство. И необходимо жить и работать, не зацикливаясь на своих обидах и помня лишь пустые, злобные, бесовские образы. Которых впрочем тоже немало. Да и спорил я с Катей скорее из-за желания, чтобы именно она убедила меня в обратном, чтобы именно она победила в нашем споре. Не знаю, кто из нас выиграл, но уж очень хотелось, чтобы она…
Ноты падали на чистые разлинеенные листы, постепенно выстраиваясь в стройные ряды. Как солдаты, готовые к бою. И постепенно рождалась музыка. Да, пусть здесь будут и трели ночных птиц, и резкие хлопки автоматных очередей, и утренний слепой дождь, и погибающие герои. И пусть здесь будут и борьба, и покой. И непременно – победа…
Неожиданно мою работу прервал телефонный звонок. Я уже жалел, что не отключил аппарат. Но теперь, когда он так настойчиво трезвонил, не взять трубку я уже не мог.
Сквозь шум и треск я услышал взволнованный, детский голосок Котика.
– Кирилл, Кирилл… Алло, это ты?
– Да, да, Котик. Я тебя слышу, – почему-то мое сердце забилось сильнее.
– Кирилл… Я боюсь… Мама…
– Мама?.. Что, Котик! Ну же, говори, что мама?!
– Нет, ничего страшного не произошло, но… Но она вновь такая странная… Все время молчит. Смотрит в одну точку. Уже такое было. Ну, в общем…
Мальчик запнулся и я понял, что он имеет в виду. И прервал фразу на полуслове.
– Котик, ты не волнуйся, только не волнуйся. Я сейчас к вам приеду.
– Нет, нет, – испугался мальчик. – Нет, Кирилл, лучше не надо.
Он снизил голос на полтона.
– Будет еще хуже! Я знаю, она разозлиться и все начнет делать наоборот.
На мгновение он замолчал.
– Ты лучше, – мальчик почти шептал. – Нет, я лучше сейчас позову ее и скажу что ты звонишь. Пожалуйста, Кирилл, отвлеки ее. Ну, придумай что-нибудь! Чтобы она вновь стала прежней. Ну, если хочешь – разозли! Сделай что-нибудь… Ну, все, я побежал…
И не успел я опомниться, как услышал звук упавшей на стол телефонной трубки. В моем распоряжении было пару минут, но, к несчастью, я ничего не мог сообразить. И когда услышал ее равнодушный, низкий голос, ляпнул первое, что пришло на ум. Даже не поздоровавшись.
– Майя, скажите, у вас есть старые вещи?
– Что? – в ее голосе послышалось удивление, а это уже было хорошо. Как врач я понимал что из транса, как правило, выводит внезапность. – Я вас не понимаю.
– Ну, старые вещи. Котика или ваши. Ненужные, немодные или еще какие-то. Но, конечно, только чистые и целые.
– Вы что – издеваетесь? – в ее голосе уже послышалось раздражение. Хорошо, нужно тянуть время. И держать ее пока в неведение, чтобы бессмысленные и бессвязные фразы несколько отвлекли, заставили расшевелиться. Чтобы она сосредоточилась лишь на одном – на их разгадке.
– Нет, что вы! Я вовсе не издеваюсь! Зачем это мне?! Но я отлично помню, как Котик как-то показывал у вас груду каких-то вещей и говорил, что они заполонили весь дом. И выбросить жалко, и отдать некому.
– Ваша вторая профессия – старьевщик? Или спекулянт? – уже откровенная издевка. Отлично!
– Нет, скорее всего – менеджер. Так это теперь называется? Я обзваниваю своих старых знакомых и ищу старые вещи.
– Меня вы, как я поняла, причислили к старым знакомым.
– К потенциально старым. А вообще-то вы очень даже молодая… Знакомая…
– Вы что – выпили?
– Ну что вы! Я пьян от перевозбуждения. Я действительно ищу старые вещи. С одной стороны я избавляю хозяев от лишнего хлама. Разве не благородно?
– А с другой стороны?
– Ну, будет нескромно, если я приоткрою тайну второй стороны. Может быть, как-нибудь обойдемся одной?
– Если вы сейчас же не прекратите балаган, я брошу трубку!
– Пожалуйста, не бросайте! Я все объясню. Недалеко от нас находится детский дом. Я знаком с одной воспитательницей, очень чистым и добрым человеком. Она ничего не просила, но я подумал…
– Можете не продолжать! Так бы сразу и сказали, – в голосе Майи послышалось облегчение от того, что ее собеседник все же не сумасшедший. – Мой муж регулярно занимается благотворительностью…
Сколько отчаяния и тоски в ее голосе!
– Сейчас все занимаются благотворительностью. Согласитесь – так легко и приятно, когда есть чем благотворительствовать… Не обижайтесь, пожалуйста. Но согласитесь – это деньги мужа. А вы лично, пусть не регулярно, ведь можете сами помогать бедным сиротам…
– Хорошо, – вновь спокойно и сухо, почти по деловому, но уже далеко не безжизненно и отрешенно. – Мне нужно время, чтобы собрать вещи.
– Вот и отлично! – я облегченно вздохнул. На этот раз ей есть чем заняться. – Я сейчас к вам подъеду.