Была уже полночь, когда Александр Дмитриевич вышел из комиссариата. Над Красной площадью висела огромная желтая луна.
Он медленно пересек площадь. Вдали чернело здание Первого дома Советов. Цюрупа поднялся к себе в комнату. Принес из кипятильника стакан горячей воды. Заварки не было. И сахару не было. Выпил с куском хлеба и сразу заснул.
После дождливой бурной весны наступило знойное лето. В былые времена теплые дни радовали, сулили богатый урожай. А теперь вокруг лежали незасеянные поля. Земля ждала своего извечного пахаря — мужика, кормильца России, а он все еще держал в руках винтовку, отбиваясь от наседавших врагов.
В Москву должен был прийти хлеб с Юга, с Нижней Волги, но положение там оставалось сложное. 7 июня 1918 года Сталин, назначенный вместе с членом коллегии Наркомпрода Якубовым комиссаром продовольственного дела Юга России, телеграфировал Владимиру Ильичу:
«В Царицыне, Астрахани, в Саратове хлебная монополия и твердые цены отменены Советами, идет вакханалия и спекуляция... Железнодорожный транспорт совершенно разрушен стараниями множества коллегий и ревкомов. Я принужден поставить специальных комиссаров, которые уже наводят порядок, несмотря на протесты коллегий... Комиссары открывают кучу паровозов в местах, о существовании которых коллегии не подозревают. Исследование показало, что в день можно пустить по линии Царицын — Поворино — Балашов — Козлов — Рязань — Москва восемь и более маршрутных поездов. Сейчас занят накоплением поездов в Царицыне. Через неделю объявим «хлебную неделю» и отправим в Москву сразу миллион пудов со специальными сопровождающими из железнодорожников, о чем предварительно сообщу».
Ленин, получив телеграмму, сразу же передал ее Цюрупе, спросив, что он думает по существу дела и предложений, изложенных в ней. Александр Дмитриевич в ту же ночь направил в Царицын группу опытных специалистов из старого ведомства продовольствия, но уже через несколько дней получил сообщение, что приняли их недружелюбно и более того — с недоверием и подозрительностью. Цюрупа решил дать на имя Сталина и Якубова телеграмму, в которой выразил свое возмущение, потребовал, чтобы посланные им люди немедленно были использованы по назначению. Перед отправкой телеграммы Александр Дмитриевич показал ее Владимиру Ильичу, рассказал о создавшемся положении. Ленин дополнил телеграмму следующими словами:
«Настоятельно советую принять и поставить на работу посылаемых Цюрупой людей, раз он ручается за них. Крайне важно использовать опытных честных практиков.
Предсовнаркома Ленин».
11 июня эта телеграмма была отправлена в Царицын. Сразу после телеграммы в Царицын выехала еще одна группа специалистов, которая должна была наладить отправку хлеба по железной дороге и волжским путям.
Цюрупа ясно сознавал истинное положение дел и, не теряя времени, опираясь на помощь партийных организаций Москвы, разослал новые группы заготовителей, особенно в ближайшие к Москве губернии — Тульскую, Воронежскую, Ярославскую. В Тульскую губернию на должность комиссара военно-продовольственного отряда был назначен В. Л. Панюшкин.
Владимир Ильич внимательно следил за работой комиссаров, просил Цюрупу передавать ему их донесения о положении на местах. Ознакомившись с одним из докладов Панюшкина, Владимир Ильич написал письмо Цюрупе, а копию послал Панюшкину:
«Из доклада Панюшкина видно, что он прекрасно работает, но неимоверно разбрасывается, берется за 100 дел. Это недопустимо.
Надо дать Панюшкину строго определенное, точное, письменно зафиксированное поручение:
(1) обобрать и отобрать все излишки хлеба у кулаков и богатеев всей Тульской губернии,
(2) свезти весь этот хлеб тотчас в Москву,
(3) ни за какое иное дело до полного выполнения этого поручения не браться.
Для выполнения дела взять побольше грузовых автомобилей».
17 июня пришло обнадеживающее сообщение из Царицына, где уже работали специалисты, посланные Цюрупой. Чрезвычайные комиссары продовольственного дела на Юге России сообщили, что отправили в Москву полмиллиона пудов хлеба и полторы тысячи голов скота. И полмиллиона (вместо обещанного ранее миллиона) были хорошим подспорьем для Москвы. Однако возникли новые сложности. Железнодорожное сообщение между Царицыном и Москвой было прервано наступлением белогвардейских армий, оставалась надежда на Волгу. Цюрупа дал указание всем губпродкомам в волжских городах мобилизовать баржи, отправить их немедленно в Царицын и обеспечить ускоренное продвижение хлеба по водной магистрали.
Но откуда бы ни поступал теперь хлеб, ясно было, что надо искать новые пути, новые методы, которые ускорили бы решение продовольственной проблемы.
Революция дала крестьянству землю, но не так-то легко было поднять эту землю. И совсем уже нелегко было вот так, сразу перестроить крестьянскую психологию, сделать даже бедного крестьянина своим безоговорочным союзником и убедить его отдать хлеб для дела революции.
Цюрупа не раз высказывал эти мысли Владимиру Ильичу и на совещаниях в Совете Народных Комиссаров, все время размышляя над тем, как лучше и быстрее сделать крестьянина своим подлинным союзником во всех важнейших начинаниях Советской власти.
Так возникло предложение, которое Александр Дмитриевич изложил Ленину: надо временно создать в деревнях комитеты бедноты. Это будет лучший и преданнейший союзник Советской власти.
Революционная часть крестьян находилась в армии, а разрозненному беднейшему крестьянству трудно в одиночку бороться с кулачеством. Политическая организация поможет ему укрепить свое положение. Середняка же ни в коем случае нельзя оттолкнуть от себя, он был и еще долго будет в Советской России крупнейшим производителем хлеба.
В начале июня 1918 года Цюрупа представил набросок декрета. Владимир Ильич попросил несколько дней для обдумывания, а затем, встретившись с Александром Дмитриевичем, сказал, что полностью поддерживает идею о комитетах бедноты, и поручил подготовить окончательный проект декрета для утверждения его в Совнаркоме и ВЦИКе.
Цюрупа, не упуская текущие дела Наркомпрода, все вечера работал над декретом. По разработанному им проекту Совнарком и ВЦИК утвердили «Декрет об организации и снабжении деревенской бедноты», и по всей стране начали организовываться комитеты бедноты. Они помогали собирать хлеб, раскрывали запасы, скрытые кулачеством, и, что особенно важно, в определенной степени свели на нет власть кулачества в деревне. Пройдет девять месяцев, и на VIII съезде РКП(б), в марте 1919 года, Ленин в своем докладе даст политическую оценку комбедам, укажет, что только после их организации «наша революция не по прокламациям, не по обещаниям и заявлениям, а на деле стала пролетарской».
Но в те дни, когда Цюрупа работал над декретом, революция подверглась новому тягчайшему испытанию. 6 июля начался контрреволюционный эсеровский мятеж.
Все последние недели руководители левых эсеров активизировали работу против Советской власти. Ленин, Центральный Комитет партии и Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией знали о действиях эсеров против налаживания продовольственного дела в стране. Как идеологи зажиточного крестьянства, они все больше сползали вправо. Но все же нелегко было предположить, что Мария Спиридонова и ее единомышленники пойдут на провокацию, которая поставит под угрозу дело революции и самое существование Советской власти. Ведь и в Совнаркоме, и во ВЦИКе, и в самом ЧК находились руководящие деятели левых эсеров.
6 июля вспыхнул мятеж; левые эсеры стали на путь откровенной контрреволюции. Брестский мир, добытый огромными усилиями Ленина, был поставлен под угрозу. Убийство германского посла Мирбаха левым эсером дало повод продолжить наступление кайзеровской армии, перед которой, в сущности, лежала безоружная, истекающая кровью, голодающая страна, истерзанная четырехлетней империалистической войной.
Первые выступления эсеров были разгромлены, но в последующие дни, во время заседания V съезда Советов, проходившего в Большом театре, взорвались две бомбы. Александр Дмитриевич — участник съезда как член ВЦИК — был свидетелем этих событий.
Предотвратили панику железная выдержка и хладнокровие Якова Михайловича Свердлова. Все члены съезда — коммунисты должны были немедленно направляться на Малую Дмитровку в дом № 6 для получения инструктивных указаний о ближайших мерах борьбы, а руководящие деятели были распределены по районам Москвы. В соответствующий район должен был выехать и Цюрупа. О том, что произошло в памятный день, свидетельствует Александр Григорьевич Шлихтер:
«Собрание на Малой Дмитровке затянулось до вечера. Уже вечером я и несколько других членов коллегии Наркомпрода вместе с Цюрупой направились по своим районам. Наш путь лежал через Покровку. Недалеко от въезда на Покровку наш автомобиль был задержан каким-то стоявшим на посту часовым-красноармейцем.
— Стой! Вылезай из автомобиля!
Цюрупа, видя, что заявления шофера не помогают, говорит:
— Автомобиль наркома продовольствия, не задерживайте!
Но часовой открыл дверцу автомобиля и потребовал:
— У кого есть револьвер? Давайте...
Оказалось, мы попали в район, находившийся уже в фактическом распоряжении начальника восставшего гарнизона левого эсера Попова, размещавшегося в районе Покровки, в ныне им. Дзержинского казармах...
— Вылезай все! Автомобиль вместе с шофером отправится в штаб Попова.
Так мы остались без средств передвижения».
Трудной была та ночь для Цюрупы. Шлихтер, живший на Покровке, переулками, минуя эсеровские посты, дошел до Московского Совета, а потом — в Кремль, где сообщил Владимиру Ильичу о случившемся. Ленин был очень обеспокоен отсутствием Цюрупы.
В Кремль Александр Дмитриевич добрался поздно. В Москву ранним июльским утром въезжали революционные латышские стрелки, рабочие отряды подавляли последние очажки контрреволюции.