«Русское информационное бюро» выполнило еще одну важную задачу. В Москву не поступали иностранные газеты, радио не было источником информации. Литвинов, арестованный в Лондоне, уже не мог сообщать о настроениях в Англии. Советское правительство не знало, как европейский пролетариат реагирует на интервенцию. А знать это было крайне важно.
Берзин и его сотрудники стали ежедневно передавать по телеграфу в Москву обзоры европейской печати, и в первую очередь то, что касалось настроений трудящихся ведущих государств Запада. Так Москва узнала, что в Англии, а затем и в других странах началось вошедшее в историю движение под девизом «Руки прочь от Советской России!».
Июль был особенно тревожным. Ждали курьера, но он все не приезжал. Утром просыпались с одной мыслью: что в Москве? Предполагалось, что в Берн приедет Покровский и, возможно, привезет письмо русских ученых — обращение к людям науки в Европе с призывом выступить против интервенции в России. Покровский не приехал, но в начале августа, наконец, прибыл курьер. Все собрались в кабинете Берзина. Ян Антонович вскрыл конверт, волнуясь, прочитал:
«За письма спасибо.
Работаете Вы, видимо, энергично. Привет!..
Здесь критический момент: борьба с англичанами и чехословаками, и кулаками. Решается судьба революции.
Ваш Ленин».
А через несколько дней пришло письмо Михаила Николаевича Покровского. И вот ответные письма Любови Николаевны:
«Берн, 20 августа 1918 г.
Мишенька, родной мой, как ты мог видеть из моих писем от 12—13—14 августа, я уже поняла, что ты сейчас не можешь уехать — что это было бы дезертирством; всего тебе хорошего. Мишенька, сейчас, когда я пишу это, положение уже улучшилось; как-то дальше пойдет? Как было с Казанью — была ли она действительно в руках белых и... как же тогда? А Пермь как? Ответь на все это хотя бы намеками...»
И сразу же Покровская посылает письмо сыну, пусть знает, что происходит на его родине, хоть мал еще сам. После эсеровского мятежа 6 июля она ему писала:
«От папы пришло еще одно письмо, уже после борьбы против людей, которые недавно хотели снова пойти против большевиков; это им не удалось».
И вот теперь, в августе, она шлет весточку сыну в больницу:
«Вчера послала папе письмо с курьером. От него тоже скоро жду письма... А приехать он может только после того, как будет побеждено буржуазное войско, которое все еще пытается нападать на социалистическое правительство. Папа хоть сам не сражается пока, но помогает своим умом и добротой; и был бы дурной пример другим, если бы он в момент, когда много дела, вдруг бы уехал. А когда все обойдется и будет благополучно, он приедет. Так-то, сынок».
В те дни Ленин еще не знал, что его новые книги и статьи уже увидели свет в Швейцарии. Курьер отвез их Владимиру Ильичу, а вскоре пришел ответ:
«Дорогой тов. Берзин! Пользуюсь оказией, чтобы черкнуть пару слов привета. Благодарю за издания от всей души.
Ваш Ленин.
Р. S. Шлите по экземплярчику интересных газет... и новые брошюры, все и всякие: английские, французские, немецкие и итальянские».
Через неделю в короткой записке от 20 августа Владимир Ильич после всяких приветов и некоторых указаний о работе просит прислать вышедшую во Франции книгу Анри Барбюса «Огонь» и ряд других изданий.
Ян Антонович писал в «Правде»:
«Все эти письма и записочки написаны рукой самого Владимира Ильича, им же написаны и адреса на конвертах (обыкновенно так: «Тов. Берзину, Русскому послу в Берне»). Все они испещрены постскриптумами, подчеркиваниями — одной, двумя, тремя чертами, по большей части пером, иногда еще красным или синим карандашом. Каждая строчка в них дышит энергией и силой. Каждая страничка свидетельствует о том, какими пронизывающими, проницательными глазами он следит за всем, что творится на Западе, и с каким нетерпением он ждет и призывает помощь оттуда...»
Еще весной, вскоре после приезда в Швейцарию, туберкулез, мучивший Берзина с давних лет, резко обострился. Ян Антонович старался не обращать внимания на болезнь, писал Владимиру Ильичу, что не так уж плохо себя чувствует. Но к лету совсем разболелся, и пришлось выехать за город в курортное местечко Зигрисвиль, неподалеку от Берна.
Покровская получила весточку из Москвы, от Михаила Николаевича. И хотя его письмо было несколько запоздалым и уже произошли другие, более радостные события, оно раскрывало правду:
«Теперь, когда англичане идут на Вологду, а чехословаки уже в Казани, более чем естественно, что «они выжидают», и только настоятельные напоминания... о том, что мы все-таки ближе англичан и чехословаков, могут заставить «их» слушаться. Взять обратно Казань и Екатеринбург — самое лучшее средство провести быстро и успешно нашу школьную реформу...»
В августе журнал «Социалистише Аусландсполитик» опубликовал статью Карла Каутского «Демократия или диктатура». «Правда» привела выдержки из этой статьи. В тот же день Ленин, еще не оправившийся после ранения, впервые диктует машинистке письмо для Берзина, Воровского и Иоффе. Ян Антонович замечает по этому поводу:
«Оно написано на машинке — должно быть, рука Владимира Ильича после покушения еще плохо работала. Только подпись и дата от руки, а также две вставки иностранными словами в тексте».
Письмо Ленина гневное, возмущенное:
«Позорный вздор, детский лепет и пошлейший оппортунизм Каутского возбуждают вопрос: почему мы ничего не делаем для борьбы с теоретическим опошлением марксизма Каутским?..
Надо бы принять такие меры:
1) поговорить обстоятельно с левыми (спартаковцами и проч.), побудив их выступить в печати с принципиальным, теоретическим заявлением, что по вопросу о диктатуре Каутский дает пошлую бернштейниаду, а не марксизм;
2) издать поскорее по-немецки мое «Государство и революция»;
3) снабдить его хотя бы издательским предисловием...
4) Если нельзя быстро издать брошюры, то в газетах (левых) пустить заметку, подобную «издательскому предисловию».
Очень просил бы прислать (для меня особо) брошюру Каутского (о большевиках, диктатуре и проч.), как только она выйдет...»
Берзин выполнил просьбу Владимира Ильича. В Берне вышла в свет на немецком языке книга Ленина «Государство и революция» с предисловием, написанным в духе просьбы Ленина. Она была распространена в Швейцарии, Германии, Австрии и других странах. А Берзин и его сотрудники сразу же начали готовить это издание на французском языке, и в своем письме от 25 октября Владимир Ильич уже спрашивает Яна Антоновича:
«Когда выйдет французское издание «Государство и революция? Успею ли написать предисловие против Вандервельде?»
В конце лета Ян Антонович попытался средствами кинохроники рассказать широкой публике о положении в Советской России, привлечь ее внимание к нуждам и проблемам революции. Задумал он это еще перед отъездом из Москвы и кое-какие фильмы захватил с собой, показал их бернской публике, а потом написал в Москву, просил прислать новые. Но замысел выполнить не удалось.
Приведем еще одно письмо Л. Н. Покровской из Берна 15 сентября 1918 года.
«Родненький мой Мишенька, пишу тебе дома, так как сейчас воскресенье. Хочу сообщить тебе вот о чем: вчера в здешнем «Фольксхаузе» («Народном доме») в самом интиме, то есть в присутствии Миссии, Бюро печати и администрации этого самого фольксхауза, произведена была проба половины фильмов, переправленных сюда из России...
Получилось следующее: за исключением первомайского (фильма)... и снятия памятника Александру III, фильмы заставили нас руками развести. Суди сам: первый фильм «Борьба с холерой в России» — показана только процедура предохранительной прививки и затем две руки, обливающие из крана самовара огурцы и еще какие-то ягоды; все остальное состоит из русских надписей с правилами «холерной» гигиены. Это для швейцарской публики. Второй, тщательно, видимо, изготовленный фильм крестного хода: громадная крестьянская толпа, хоругви, отдельно патриарх и т. д. Интересно, кто счел нужным снять это и послать за границу? Третий фильм — 5-й Всероссийский съезд Советов — показаны лишь низы колонн Большого театра, броневики и патрули охраны и спины входящей публики. Самого съезда, т. е. залы заседаний, не показали. Четвертый фильм — «Похороны разбившегося летчика»; опять отдельно священник над гробом...
С точки зрения содержания: попы, крестный ход, упавшая от голода лошадь на улице Петрограда, пожар, уничтожающий склад съестных припасов. Ни одного митинга, ни одного рабочего собрания... Недурны детские игры. Общее же впечатление таково, что невольно приходит в голову, что тут форменный сознательный саботаж...»
В общем, намечавшийся просмотр кинофильмов пришлось отменить, подыскав пристойную причину.
Описываемые события относятся к сентябрю 1918 года, и теперь из Берна перенесемся в Москву. Именно тогда —это произошло в начале сентября — вечером в дом номер 11 на улице Лубянке, где помещалась Чрезвычайная комиссия, пришел Яков Михайлович Свердлов.
Председатель ВЦИКа знал, что Дзержинский болен. Он и сам еле держался на ногах. Но Феликс Эдмундович был так бледен и худ, что Яков Михайлович опешил. Питался Дзержинский отвратительно, спал урывками, тут же в кабинете, на железной кровати, покрытой простым солдатским одеялом.
Свердлов рассказал Ленину о состоянии Дзержинского, предложил немедленно отправить его за границу, в Берн, на лечение: о русских курортах говорить не приходилось — они были оккупированы белогвардейскими войсками. Владимир Ильич поддержал предложение Свердлова, и вопрос о поездке был решен. Дзержинский был официально направлен как дипкурьер.
Но почему в Берн? Еще в начале сентября 1918 года в Берн из Цюриха прибыла жена Дзержинского Софья Сигизмундовна. Февральская революция застала ее с сыном за границей, в Цюрихе, где она тесно сблизилась с семьей Стефана Братмана-Бродовского, которы