И никто не знал, как тяжко ему было в тот день. Накануне он получил из Софии через Москву письмо и фотографию Невяны Генчевой. На него смотрело измученное суровое лицо революционерки, недавно вырвавшейся из софийской тюрьмы. На руках у Невяны был годовалый младенец.
Мирный не встречался с Невяной с тех пор, как простился с нею апрельским вечером 1920 года на горе Витоше в Софии, и так не увидел ее до конца своих дней.
Забегая вперед, скажу, что в марте 1971 года в квартире Мирного на Каляевской улице в Москве раздался звонок. Дверь открыл Мирный. У порога, медля, как бы не решаясь войти, стоял человек средних лет. Он изучающе посмотрел на Мирного, а потом сказал:
— Вы Семен Максимович Мирный. Я узнал вас по фотографиям.
— Вы не ошиблись.
Наступила пауза, потом гость сказал:
— Я сын Невяны Генчевой, Георгий Найденов...
Главный редактор болгарской газеты «Отечествен фронт» Георгий Найденов приехал в Москву на XXIV съезд партии как специальный корреспондент своей газеты.
Он передал Мирному последний привет от Невяны...
Какие козыри в руках Мирного? И какие аргументы он может пустить в ход? Только один: между СССР и Турцией отношения неплохие. Но пока неизвестно, действительно ли находятся беглецы на территории Турции. Ведь этой неизвестностью может воспользоваться вали? Ему нет нужды спешить, он скажет: когда беглецы окажутся на турецкой территории, я запрошу Анкару. А что, если там пойдут навстречу требованиям царской Болгарии и выдадут беглецов? Такое развитие событий надо предотвратить. Но как? Надо действовать сейчас, немедленно, не выходя из резиденции вали. И вот начинается сложный и осторожный разговор, прощупывание, намеки.
— А что, если решить вопрос полюбовно? — предлагает Мирный. — В компетенции советского консульства предоставить политическое убежище эмигрантам. Зачем вести об этом переговоры с Анкарой, когда здесь рядом губернатор? Он может пойти навстречу просьбе советского консульства...
Губернатор — человек опытный, ему немало пришлось иметь дел с иностранными дипломатами. Одних он опасается, других ненавидит, третьих почитает, к четвертым безразличен. Но свое отношение к советскому вице-консулу он сам до конца определить не может: Мирный не совсем обычный дипломат, и это заставляет всегда быть с ним настороже. А вице-консул продолжал:
— Вали — мудрый и просвещенный человек; он знает, что даже султанская Турция не выдала царской России русского революционера Камо. Зачем же вали брать на себя грех и пятно противника свободы?.. Ну, а если царская Болгария потребует экстрадиции, то губернатор выразит сожаление, что не может этого сделать, ибо уже дал советскому вице-консулу согласие предоставить политическое убежище этим болгарам. Да и зачем вали брать на себя заботу о большой группе смертельно усталых, голодных и оборванных людей? Эти заботы возьмет на себя советское консульство.
Вали все еще размышляет, а время летит, и с минуты на минуту беглецы появятся в Стамбуле. И тогда Мирный бросает на чашу весов еще один веский аргумент:
— Ведь мудрый вали не должен ссориться со страной, которую уважает сам Кемаль Ататюрк. А Кемаль Ататюрк хорошо знает советского вице-консула. Кемаль и вице-консул — друзья...
В конце концов вали согласился с предложениями Мирного, выдвинув одно условие: он арестует беглецов, но сделает это не совсем обычно. Ночью они будут сидеть в тюрьме, а днем находиться в советском консульстве. И всем будет хорошо... А что касается отправки беглецов в Советскую Россию, то он будет смотреть на это сквозь пальцы.
Через горы, реки и лесные чащи беглецы шли на юго- восток. И пробрались на турецкую территорию — голодные, оборванные, израненные, обросшие.
В Москве долгие годы живет Лионила Ивановна Островская, в прошлом сотрудница консульства. Участник побега из тюрьмы на острове Святая Анастасия Борис Симов свидетельствует: «Лионила Ивановна была настоящая русская красавица — тоненькая, как березка, с голубыми глазами и русой косой. С ее лица не сходила улыбка. Она вся дышала теплотой и нежным состраданием к нам... Она была инициатором кампании по сбору средств в советской колонии для болгарских политэмигрантов, проезжавших через Стамбул».
С тех пор прошло более чем полстолетия. Я прошу Лионилу Ивановну рассказать о тех драматических событиях.
«Никогда не забуду этих людей, — говорит она, — то мгновение, когда они пришли в здание нашего консульства. Оборванные, грязные, истощенные, с горящими глазами, они вошли в большой светлый зал, стены которого были обтянуты шелковой материей. Изумленно смотрели они по сторонам, не веря, что позади смерть, побег, невероятные лишения. Их отправили в баню, переодели, побрили, накормили... В консульстве и торгпредстве тогда работали Петр Павленко, будущий писатель, Наташа Красина, племянница Леонида Борисовича Красина, Шавердян, уполномоченный комиссии по репатриации армян, а потом председатель Совнаркома Армении, и много других интересных людей. Мы ни на минуту не отходили от наших болгарских друзей».
После первой встречи был торжественный обед и приветствия. Мирный был краток: «Товарищи, дружба между русскими и болгарами имеет старые традиции. Она будет продолжаться и впредь. Желаем вашему народу испытать счастье свободы».
Теохар Бакырджиев ответил: «Дорогой товарищ Мирный, позвольте от имени моих товарищей поблагодарить вас и всех сотрудников консульства за теплую, братскую заботу о нас. Мы счастливы, что находимся здесь, на этом маленьком кусочке священной советской земли... У болгарского народа высокий боевой дух. Рано или поздно Болгария будет социалистической!»
После ужина все сорок три беглеца, как и было договорено с губернатором, отправились в тюрьму. Там они переночевали, а утром их выпустили, и они явились в советское консульство. И снова были бесконечные рассказы о пережитом в царских тюрьмах, о будущей борьбе.
А из Одессы, дымя всеми трубами, на предельной скорости шел к турецким берегам пароход «Ильич». Августовским утром 1925 года смертники острова Святая Анастасия поднялись на палубу советского парохода, и 17 августа их встречала Одесса.
Вспоминая то время, болгарский журнал «Исторически преглед» писал:
«В сентябре 1923 года — июле 1926 года С. М. Мирный оказал неоценимую помощь нашей Болгарской коммунистической партии в осуществлении связи с Коминтерном и его руководящими органами за границей, в спасении десятков болгарских коммунистов, бежавших из Болгарии от преследования властей».
Прошло еще несколько месяцев, и Москва решила направить Мирного на работу в Норвегию. Семен Мирный должен был оставить Стамбул уже в начале 1926 года. Георгий Димитров направил ему одно за другим несколько писем с просьбой остаться хотя бы еще на несколько месяцев в Турции. Вот одно из этих писем, посланное 1 марта 1926 года:
«Дорогой товарищ Мирный, очень обеспокоила Ваша просьба об освобождении Вас из Константинополя. Это может расстроить всю нашу работу. Я уверен, что в данный момент не найдется другого товарища, который с таким умением и усердием смог бы продолжить Вашу работу. Не сможете ли Вы остаться в Константинополе еще на несколько месяцев? Подумайте об этом и, если возможно, сделайте это. Я Вас прошу настоятельно от имени Болгарской Коммунистической Партии».
С согласия Москвы просьба Георгия Димитрова была, разумеется, удовлетворена. Мирный задержался в Стамбуле еще на полгода. Он выехал в Москву в июле 1926 года, а затем был назначен первым советником советского полпредства в Норвегии.
Через сорок три года после описанных событий Семен Максимович Мирный по приглашению Народной Республики Болгарии прибыл в Софию. Председатель Президиума Народного собрания Георгий Трайков вручил ему высшую награду страны. После торжественного приема Мирный отправился по памятным местам. В Софийском университете стоял гул от молодых голосов. Хозяевами здесь были внуки тех, кто сидел в тюрьмах и казематах царского режима. Семен Максимович заглянул в аудиторию, где когда-то слушал лекции.
В Варне его с объятиями встречали друзья, их дети, внуки и правнуки. Толпа запрудила весь перрон, и наблюдавшие эту встречу тихо спрашивали: кто приехал, министр или кто повыше? Им ответили, что приехал большой и верный друг. И люди понимающе кивали головами.
Он, конечно, поехал в Бургас, к турецкой границе, туда, где в море виднеется скалистый остров. Был тихий летний вечер. Легкие волны пели свою вечную песню. Рядом с ним стояли восемь человек. Восемь из сорока трех. Остальных уже не было...
* * *
Прах Семена Максимовича Мирного захоронили в колумбарии старых большевиков на Новодевичьем кладбище, а в Москву одна за другой шли телеграммы:
«Глубоко скорбим о смерти нашего дорогого товарища Семена Максимовича Мирного. Его интернационалистическая революционная работа всегда жила и будет жить в сердцах коммунистов, которые бежали из тюрьмы острова Святая Анастасия в 1925 году. Поклон перед его светлой памятью».
Центральный комитет борцов против фашизма телеграфировал Советскому комитету ветеранов войны:
«Центральный комитет и тысячи участников борьбы против фашизма в Болгарии выражают искреннее соболезнование по случаю смерти Семена Максимовича Мирного. Болгарскому народу он был известен своим отношением революционера и интернационалиста, оказывая большую помощь болгарским антифашистам и особенно болгарским политэмигрантам в 1919—1925 годах... Болгарский народ потерял большого друга. Его жизнь будет служить светлым примером для болгарских трудящихся и борцов против фашизма и капитализма».
Время не властно затмить память о коммунисте-борце.
Идут и идут письма в Москву на Каляевскую улицу. Идут письма к его сестре. Из Софии пишет Тодор Чакрой: «Я всегда буду хранить память о Семене Мирном, нашем мужественном брате». Делятся своими воспоминаниями о нем офицеры и солдаты Великой Отечественной войны, говорят о его мужестве, скромности и верности долгу. Вспоминают и те,