Снова молчала.
Сержант Шипилов
– С этого момента… И дали три недели, пока вся эта процедура. Пока приедет представитель части. Хоронили 15 марта… Награжден орденом Мужества за этот бой… Попал он. У Саши осколочные ранения серьезные, он погиб сразу. Попали под сильнейший обстрел, но точно… В селе Площанка[1] Луганской области… В извещении так написано… Вот и все…
Захотелось побольше узнать о селе, где непременно должен быть установлен памятник погибшим русским воинам и среди них – сержанту из Верхнего Мамона Шипилову.
– А похоронен…
Наталия Шипилова:
– Здесь, в селе, рядом с отцом и с дедом… В общем, не посрамил своих дедов. Дед по линии отца погиб 21 апреля в 1945 году в Германии. Был командиром… По моей линии дед был защитником Москвы, погиб в Наро-Фоминске в 1942 году… Так что сын, как он хотел десантником, так и остался десантником… Конечно, когда он уходил, он сказал: «Мам, я вернусь. Не верь никому, я вернусь». Вот получилось, что обещания своего не сдержал…
Мы говорили.
Шипилова:
– А вообще, он был какой? Он не был злобным. Завистливым. У него куча друзей. Поэтому на похоронах столько народа было. Я вообще даже не ожидала такого. Люди звонили, даже незнакомые, которых я даже не знаю. Поддерживали морально, материально помогали. Соседи не отходили. Плакали: «Ой, на глазах у нас рос». Отовсюду приехали. Даже из Москвы приехали на похороны друзья. Вот такие дела…
– А что рассказывают сослуживцы?
– А они еще не выходят на связь. Они вот так же, как мой Саша, позвонят: «Жив-здоров». Позвонят. У них с 19 февраля погибло 43 человека. Не от пуль погибло, а от осколочных. Ничего они не говорят, потому что разговаривать нельзя. Только кое-как сообщают своим женам и матерям, что «жив-здоров». А мы радуемся, что живы и здоровы.
– Взвод наш, воронежский…
– Получается, да. Там из Калача, из Богучара, из Верхнего Мамона. Из Таловой, ну все наши. Из Борисоглебска ребята. Это получается, что вот этот взвод полностью наши, воронежские… Когда закончится все это, приедут и узнаем… Что и как…
– Он отзывчивый… Если кто-нибудь когда-то попросил, соседи, он никогда никому не отказывал, – говорила Наталия Патиковна, поглядывая на уголок сына на столике. – Он даже пожертвует, дома чего-то не будет делать, но пойдет к соседу поможет. Он вот такой. Но от меня скрывал. В плане каком? Он же не скажет: мам, тяжело. Он: мам, все нормально. Тут у него все хорошо. Он одет, обут. Выспался, никаких проблем у него нет. Собираются же туда волонтеры. Я: «Может, тебе передать?» – «У меня все есть». – «Но, может, что-то передать?» – «Ну, если что, так это любимых моих сигарет». И все, больше он никогда ничего не попросил у меня или когда-то пожаловался – у него что-то болит. А если ему: «Саш, там сказали…» – «Мама, это паникеры. Не слушай никого, это паникеры». И не возмущался. Наш глава говорит: «Это единственный с района, скольких он отправлял, который не ругался, не возмущался, молча пришел с военным билетом и пошел». Вот когда он уезжал первый раз на Украину, стоим у КПП, прощаемся, я: «Саш, ну, может, я съезжу в военкомат». Он головой покачал: «Мам, не позорь ты меня. И себя не позорь. Я что, инвалид?»
– Ведь кто-то: давление, сердце болит, ухо не слышит…
– Этого никогда. Он молча поднялся и пошел. Положил в рюкзак что там надо, кружку-ложку, как говорится, и пошел. А о нем отзывы хорошие и по Чечне. Я видела командира роты, это они еще в Абхазию ездили. Он сказал: «Сейчас мы съездим, и я всех ребят отпущу в отпуск». Ну, а как раз взорвали правительство в Чечне, и сразу их туда кинули. Я, конечно, плакала, я ему говорила: «Зачем ты едешь? Что мне делать, я больная». А он говорит: «Мам, а какими глазами я буду на ребят глядеть? Я что, за твою юбку должен прятаться пожизненно?» Вот так он и сказал. Потом муж говорит: «Знаешь, Наташ, значит, ему это надо. Успокойся». Ждали-ждали, переживали. Тоже связи никакой нет. Кто служил там из нашей милиции, передавали, что видели его. Наша милиция там работала, и они туда вахтовым методом ездили. Я их просила: разузнайте, и они узнавали. У них же связь была, и они сообщали: жив-здоров. Ну, а когда позвонил, что они едут домой, тут, конечно, я сутки плакала. Эти все дни я молчала, терпела, зажавшись, а тут какой-то камень свалился. И никогда не думала, что ему третья война достанется.
Абхазия, Чечня, и вот Украина.
Наталия Шипилова:
– Я даже не думала, что его призовут. Объявляли же: до 35 лет сержантский состав. А ему 39 было. Видимо, не хватало… Такие вот дела у нас: был сын единственный и больше никого.
– Ведь были отказники.
– Были, конечно. Комиссия работала. Но Сашка – нет, он бы никогда… Я же вам сказала, он на меня так глянул, что во мне все сжалось. «Сиди, мам, дома…»
Мол, не ходи в военкомат.
– А о тех, кто на Украине, он переживал?
– Вы знаете, у нас ведь там родственники. В Запорожье его троюродные братья живут. Мы уже не виделись с ними лет двадцать. И он: «Мам, представляешь, меня ведь за душу берет – на той стороне могут быть они…»
И у кого-то так и случается.
Шипилова:
– Он: «От них никаких весточек. И я же могу их не узнать, и они меня не узнают». Ну а что я могла ему сказать? Я говорю: «Саш, а кто их знает, какими они стали. Как они к нам относятся, твои родственники?» Есть же такие примеры. Сами русские, а кричат, что не понять, кто они… Вот это его напрягало. Он переживал. А то, что фашисты, нацисты, он мне сразу сказал: «Мам, зайдешь в их окопы, – они же освобождали, – Гитлер, свастика. Везде пособие, как русских убивать. Ну чистые фашисты, только вот не с немцами воюем, а с Украиной». Ну везде, в какой бы блиндаж ни зашел, везде символика фашистская. Не понять, какая у них вера, каким богам поклоняются. Но свастика везде.
– Награды?
– За Чечню благодарности… А за Украину – орден Мужества…
– Одним словом – мировой парень…
Рядовой Митянский. (Снежное поеду защищать)
Я часто ездил в Лозовое, где находилось дорогое мне предприятие «Рассвет», и директор его Агибалов Сергей Викторович мне сказал: «А есть еще ребята, которые погибли в СВО». И вот я снова на берегу Дона в Верхнем Мамоне, остановился около памятника, где дождался местного заместителя главы администрации.
Он отвел меня к соседнему дому: «Там поговорите с мамой рядового Митянского Ольгой Викторовной». При входе во двор на меня загавкала собака, но почему-то быстро успокоилась, и на веранде меня встретила невысокая женщина со скорбным лицом, что я даже подумал: может, грешу, что вторгаюсь в чужую жизнь. Но меня задержало: я хочу сохранить память о ее сыне. И вот мы устроились на кухне за столиком.
– Ольга Викторовна, жизнь вот так повернулась. Все мы понимаем, что государство в долгу и все мы в долгу. И комментарии излишни… У вас сын, – хотел сказать «был», но не смог выговорить это слово и произнес: – Алексей.
– Да, да…
– А когда он родился?
– В 1979 году в январе. 10 января. У меня с ним на два дня разница, я родилась 12-го.
– Он родился где?
– В Донецкой области. В Снежном…
– И вы жили там…
– В 1978 году я приехала туда, с отцом Леши быстро поженились, в 1979 году я его там родила. Сыну было года три, мы расстались. Я ушла, сама сына растила. В Снежном прожила по 1984 год.
– Всякое в жизни бывает…
– Мне комнату дали от завода. Едешь из города, и Саур-Могила.
– Саур-Могила? – вырвалось из меня. – Там же были бои…
– Да, были. Но при Советском Союзе там тихо-спокойно… Туда всегда много ездили. Жили мы нормально. Снабжение хорошее. Работа рядом. Тяжело, конечно, на кирпичном заводе работала. На выгрузке, на каре. В горячем цеху…
Передо мной сидела труженица. На плечах таких женщин держалась и поныне держится моя страна.
Ольга Викторовна:
– Леша в садик ходил, ему скоро в школу идти. Я работала, а выходной только в воскресенье. Когда могла, я забирала его, если что – он в садике оставался на круглые сутки. Потом прихожу, забираю. Когда во вторую смену, отводила. Ну, а так получилось, что в школу ему идти, а у меня работа по сменам. Некуда девать. Ну и я решила уехать – я сама родом из Воронежской области. Село Липчанка Богучарского района. Ну, туда приехала – сказала: – Что вы про меня и про меня?
– Нет, это как раз про сына… Он же с вами…
– Ну конечно, все время со мной. И приехала к родителям. Тогда там, филиал завода «Электросигнал».
Я знал этот крупнейший в стране завод, который при горе-приватизации почти растащили.
Ольга Викторовна:
– Я не пошла туда. Думаю, сын вырастет, чтобы у него свое жилье было. Пошла в колхоз. Мне дали квартиру. Там хотя и одни стены были, но отдельное жилье. Отстроили все. Ну, а потом так получилось, что приехала сюда, в Верхний Мамон. Мне дали комнату в общежитии, и я на заводе десять лет проработала. Тоже в филиале завода «Электросигнал»…
Я невольно поглядывал на мозолистые руки моей собеседницы.
– Сынишка в школу…
Ольга Викторовна:
– Пошел в Верхнемамонскую школу… Теперь там лицей. Учился ничего. Иногда баловался. И прогуливал, я гонялась за ним.
– Мальчишка…
– А потом же… Я все на заводе работала. Учился на удовлетворительно. Он особо не учился, если бы учился… И я сама такая же…
– А как учиться, хлопот невпроворот… Да и как контролировать…
– Да. Он подрос. В армию на срочную ушел году в 1997-м. В 1999-м вернулся. В Дагестане служил. Войска, морская пехота, что ли.
– С желанием в армию шел?
– А раньше разве спрашивали?
– А мечта была кем стать?
– Да у него все время тяга… То рисовать пытался… А я ему говорю: «Тебе военным быть. Твое призвание». А у меня еще и младший сын есть, Костик. Я его в 1999-м родила, а Леша как раз из армии вернулся, пошел в ПТУ доучиваться. Он до армии учился. Отучился: тракторист, водитель, права. А у меня же ребенок маленький, ну, тут подрабатывал. Тут же тяжело. Я на ребенка девять месяцев не получала детские. Тяжело было. Я ходила подрабатывала, там, свеклу к родителям убирать ездила. Ну и он тоже… Его вызвали в военкомат, и его в Чечню по договору. По контракту ушел. Я его не пускала, но он ушел. Как что там, не рассказывал. Единственное, спросила: «Ты кого-нибудь убил?» – «Нет, не приходилось. Мы раненых забирали». Рассказывал. Весна, они с другом, тепло. «Я разделся, а потом вижу зайчик солнечный. Повернулся, бугорок такой, и видно (окуляр отсвечивает. –