ывали сектор с разных концов окопа, но была и проблема: наш окоп не был рассчитан на такое количество вояк, и приходилось стрелять по очереди, чтобы не задеть впереди стоящего собрата.
Закончилось все так же внезапно, как и началось. Противник выпустил последнюю прощальную очередь и скрылся в глубине леса. Убили мы кого-то или нет – сложный вопрос. В таком тандеме хаоса и выстрелов было сложно оценить обстановку. Тем более при мне не было “Маруси”, и разглядеть поле битвы в оптику я не мог, так как взял с собой обычный АК-74, муху и полный рюкзак БК на них.
Последним гостем из разведки противника (а может, и не из разведки) был снайпер, который отрабатывал окоп.
Засечь его взглядом было крайне тяжело, в связи с чем я начал судорожно искать винтовку. Я помнил, что один из мобилизованных, который шел с нами на эту позицию, был с СВД.
Я сразу поинтересовался, заканчивал ли он снайперскую школу или просто служил срочку снайпером, на что получил безумно обидный ответ: школу не заканчивал, срочку вообще не служил, да и какой смысл обучаться. Взял в прицел и стреляй. Человек просто наплевал на мои 9 лет жизни, чем безумно оскорбил мою честь снайпера и позже был наказан высшими силами, но в тот момент он еще не успел ни разу выстрелить за весь ход боя. И я успешно отжал винтовку себе, выставил на скорую руку верхнюю планку на четыре, боковую – на единицу и, уже не надеясь, что оптика винтовки была выверена, начал искать вражеского снайпера.
Найти его проблем не составило, а вот сделать точный выстрел – очень даже. Слишком много деревьев и стрельба из одной позиции в блиндаже могла стать для меня фатальной.
Мы перестреливались пару минут, любезно обмениваясь выстрелами, пока одна из пуль не легла над головой вражеского коллеги, и поняв, что пора заканчивать, он ретировался у меня на глазах.
Наступило затишье, которое мы использовали для восполнения боеприпасов, восстановления оружия, которое безумно клинило из-за песка в окопе.
Трое наших отправились на поиски посаженного коптера, чудом не столкнувшись с вражеским поисковым отрядом, который его уносил, отлежались в низине и вернулись. Доложив руководству, что позиция мертва и нет смысла выяснять ее судьбу, мы получили безумный приказ: идти на нее.
Безумный он был тем, что буквально недавно мы вели сумасшедший бой с 12 бойцами вражеской разведки, на позиции было еще около 4–5 противников, а значит, в лесу нас ждало не менее 30 человек. Это было задание, обрекающее нас на смерть. Мне сложно судить о приказах командования, но этот был… странным? Командир нашей роты сказал отобрать 10 человек и отправляться в путь.
Сам же он остался руководить на месте. Шли только добровольно, без принуждения и приказов. Самостоятельно идти вызвался я, Кузя и ребята из других взводов. Группу из 10 самоубийц набрать сразу не получилось. Когда я начал предлагать тому или иному бойцу следовать с нами, то столкнулся с животным и безумным страхом. Ранее я уже писал, что страх – заразное состояние. Очень опасное и пагубное. Он сковывает душу и сердце, парализует и может даже передаваться. Кто-то оправдывался, что плохо себя чувствует, кто-то просто молчал. Верхом странности была отговорка флюсом. Как флюс мешает нажимать на спусковой крючок автомата, не знаю, но факт остается фактом. Группу собрали очень тяжело…
Они шли спасать
Отдам должное некоторым бойцам, один из которых с дикой температурой под сорок вызвался добровольно идти туда. Повел нас на позиции наш будущий замполит, который в то время был обычным бойцом, рядовым, историк по образованию. Стоит отдельно подчеркнуть его отвагу и смелость, граничащую с безумием.
Наша небольшая группа выдвинулась в глубину леса и медленными шагами, соблюдая меры безопасности, аккуратно приближалась к позиции Ворона. Я и историк шли первыми, при этом в руках я держал нелюбимую мной СВД и был одет в коричневую дубленку (результат удачного обмена с местными на пару пачек сигарет в холодную годину нашего длительного сидения в окопах) поверх своего снаряжения.
Подходя к позиции, мы наткнулись на труп нашего разведчика из соседнего подразделения. Именно они перед тем как нас подняли по тревоге, отправились выяснять судьбу Ворона и попали в засаду, в которой двое погибли, а двое получили ранения. Разведчик лежал животом на земле с раскинутыми руками. Заминирован. Это было понятно сразу и всем. Как и факт засады на тело.
Доложив по рации о находке, мы получили приказ эвакуировать тело и продвигаться дальше. На помощь в эвакуации к нам отправилось еще четверо бойцов с веревкой и кошкой во главе с Цыганом. Труп надо было сдергивать.
Я расположился недалеко от трупа и, задержав дыхание, начал вслушиваться.
Как-то я уже рассказывал, что для опытного снайпера мир вокруг – лучший помощник. Вы замечали, когда заходили в лес, как в первые секунды мир вокруг замолкает? Когда мы подошли к телу, лес уже молчал. Это означало лишь одно: нас ждали. Гнетущая тишина, разрывающая мою интуицию, птицы, улетающие в другом направлении от этого места, и еле уловимый звук веток и листьев под чьими-то ногами. Где-то там, впереди и сбоку. Я чувствовал, знал, слышал и ощущал чужое массовое присутствие. Интуиция начала истерить. Пока историк крутил “кошку”, чтобы набросить на тело, я успел развернуться и показать двумя пальцами на свои глаза и в сторону трем бойцам позади себя.
“За нами наблюдают”.
Они развернули автоматы в сторону, указанную мной, и стали ожидать.
Я же наблюдал за сектором в оптику, зная, что сейчас что-то случится. И вот веревка приземляется на тело, историк подцепляет труп, и пуля приземляется в нескольких сантиметрах от его головы в дерево. Он падает на землю, за выстрелом следует еще три с глушителя с разных сторон, спереди начинает стрелять в наше направление пулемет, а с другой стороны полетели гранаты и автоматные очереди.
Мы попали в огневую подкову. Засада удалась.
…Соколу удалось отползти с линии ведения огня ближе ко мне, когда начался бой.
Огонь, вызванный двумя пулеметами, был настолько плотный, что нам на головы начали сыпаться ветви от деревьев. Пыль стояла столбом, и ко всему этому добавлялся постоянный огонь снайперской тройки с правого фланга, огонь автоматов и подствольные гранаты с левого.
Я дал Кузе жестом команду отходить. Молодой парень знал свою задачу. Отступить в тыл и начать прикрытие группы на отходе из пулемета.
Я же занялся поиском своих “коллег”, стараясь в этом хаосе боя вычислить их позиции. Бегло пробежавшись по правому флангу, не без труда, но все же засек три лежачих силуэта и одного скрывающегося за деревом автоматчика на прикрытии.
Могу сказать, что если бы это были опытные снайпера, моя группа осталось бы покоиться под позициями Ворона. Это же были “люди со снайперскими винтовками”, что является большой разницей.
Однако, произведя первый же выстрел, я невольно убрал глаз от оптики и проматерился про себя, поняв, что мобилизованный “снайпер” даже не выверил оптику, когда взял ее в руки. СВД давала сильный уход вправо, почти на метр, и больше “головы” на высоту.
Резко вскочив, чтобы сменить позицию, я начал отступать вслед за уходящей группой, пытаясь выверять оптику на ходу. Поправки внесены.
Упал, дал пробежать двум бойцам мимо себя и вновь произвел выстрел. Промах на 30–40 см вправо, на 20 верх.
Снайпера успели заметить мои тщетные попытки с ними постреляться и начали отрабатывать уже меня и уходящих в моем направлении бойцов. Я встал за дерево вместе с еще одним бойцом, и оно моментально затрещало от попаданий пуль в ствол.
И вновь поправка. Я перебежал к соседнему дереву, встал на колено и, быстро поймав в оптику лежачего, произвел выстрел.
Противник отпустил руку с винтовки и откатился. Попал или нет – сложный вопрос. Если бы 7'62 зашла в плечо с такого ракурса, она бы пробила его легкое, и вызванный гемоторакс и пневмоторакс доделал бы все за меня. Вновь огонь по моей позиции, пытаюсь уйти резко вбок. Именно в этот момент я совершил ошибку, которая потом будет мучить меня больше недели. Я стрелял с колена, и моя нога увязла в черноземе. Стоило резко развернуться и попытаться уйти, как я почувствовал острую боль в правом колене. Стопа не смогла развернуться вслед за телом.
Я упал на левое колено и на миг прилег под деревьями, чтобы перевести дух, пока мы находились под плотным огнем.
Пулемет Кузи все еще молчал. Найдя его взглядом, я встал на ноги и, прихрамывая, пошел в его сторону, прячась за деревьями, по которым системно прилетало. Кузя отчаянно дрался с пулеметом, глаза его были уже практически на мокром месте. Пулемет заклинило из-за попадания песка.
– Страшно, Кузь? – я подошел к нему.
Это был странный вопрос, но мне хотелось его подбодрить, так как казалось, что в клине пулемета парень винит себя.
– Очень!
– Ну беги к окопам, Кузь. Я тут полежу.
Мы поменялись позициями, и я начал хаотично простреливать позиции противника, чтобы дать группе отойти. Одним из последних шел тот самый боец с высокой температурой, который прямо за мной упал, не подавая признаков жизни. Посмотрев через плечо, помню, даже подумал, что сволочная пуля его все же нагнала.
Один из замыкающих на развороте выстрелил с РПГ в качестве прощального подарка, и после такого шума температурящий боец вдруг вскочил на ноги со словами: “Что было?”, “Живой”, – понял я. Сколько таких живых вышло и какие у нас потери, я еще не знал.
Последними шли мы с гранатометчиком, Сокол и парень с температурой, который просто перегрелся от нагрузки и потерял сознание.
Все уже подбегали к окопу (кроме хромающего меня), когда мы услышали очень противный нам звук. Звук, который будет еще три дня нас преследовать.
Это был звук вражеского вертолета, сопровождаемый криком в рацию: “В укрытие! Вражеская вертушка!” Послышались первые запуски ракет.
Услышав крик в рацию про вертолет и звук залпа ракет, я стиснул зубы и перешел на хромающий бег и, забив на боль, рванул к блиндажу. Едва успел запрыгнуть – земля содрогнулась.