Мама Андрея прислала мне фотографии наград.
– А я в конце июня (2022 год) упала на спину в Тишанке и сломала себе таз. После дождя ехала на велосипеде, поскользнулась и упала. Я еще не знаю, что у меня перелом, и с палочкой, с костылем как-то передвигаюсь. А уже идет Украина, и сын говорит: «Все рвутся на Донбасс» И: «Всех опытных бойцов отправляют на Украину». Я молилась, просила: «Лучше оставайся в Африке». Он: «Нет». В его отряде в «Вагнере» были ребята с Донбасса. И вот такой момент: зарплату в «Вагнере» всегда получают наличкой. Андрей прислал доверенность, и зарплату всегда получала я. И когда началась спецоперация, Андрей просил меня перевести деньги на один номер, на другой номер. Потому что жены ребят с Донбасса оказывались без денег. И он говорил: «Мы здесь сочтемся».
Елена Ивановна:
– Он собрался на Украину. Но самолетом вывезти оттуда было тяжело, вывозили частями. И он мне: «Все, нас привезли. Наверно, мы завтра улетаем. А пока ждем своих ребят, которые еще не подъехали». Потом опять звонок. И так раз пять, что их готовы вывезти из Мали, но то борт не прилетел, то по каким-то еще причинам. На пятый раз он сказал: «Все мои ребята улетели, а я остался. Мне не хватило места. Я тут один». И его перебрасывали из Мали в Сирию. В Сирии подтянулись ребята из других отрядов, и вместе прилетели… А я всегда читала молитву, утром часа в четыре, в пять, когда солнце всходит, могла встать и выходила во двор. Так же вечером: «Господи, спаси и сохрани… Матушка, Пресвятая Богородица, не оставь моих внуков без отца…» Читаю, глядя на восток, своими словами… Вечером со внуками. Я им говорила: «Просите Господа нашего и Пресвятую Богородицу, чтобы сохранили нашего папу».
Андрей шел к очередной поставленной цели.
Мама:
– И вот он побыл в Молькино, мы там его проведали, и он уехал на Украину… Первый раз позвонил через два месяца. Первое он всегда говорил: «Мама, это я. У меня все хорошо». Он: «Как ты?». И я ему сказала, что у меня перелом, мы вернулись, детей надо в школу отправлять. У Юли маленький ребенок родился (другая семья). И я ему говорю: «Когда же ты в отпуск приедешь? Уже два года в отпуске не был». Он: «Работы много. Не могу». И буквально вечером он позвонил: «Мам, мне дали отпуск». Я приезжаю. И 31 августа он утром приехал и 1 сентября провожал Яшу в первый класс. Он приехал. Уставший, лицо измученное. Вот мы сели обедать втроем: он, я, Ваня. Яша был у другой бабушки. Он очень уставший. Потом привезли Яшу. Они сходили игрушек купили, потом опять попили чай. Он ушел с Яшей в комнату, и вдруг Яша приходит и говорит мне на ухо: «Тихо, тихо. Папа уснул. Представляешь, он же с войны вернулся». И мы в тишине сидели…
Берегли покой.
Елена Ивановна:
– 21 сентября (2022 года) началась мобилизация. И он засобирался опять, хотя мог не ходить. Ему предложили сразу СОБР. Я ему: «Не ходи, Андрей, я еще не совсем здорова. Дети». Волнение меня охватило. Даже когда в Молькино мы были, я не волновалась. Я была уверена, что ничего с ним не случится. А в этот раз во мне паника началась: «Нет». Он мне сказал: «Мам, людей мобилизуют, которые в принципе ничего не умеют. А я с моим опытом что, буду сидеть?» Я: «Ну, иди в СОБР, тебя приглашают. Возвращайся». Он: «А что в СОБРе, тоже поеду в командировку на Украину. Что ты волнуешься». Потом он съездил в Москву к ребятам. Он мне не сказал, зачем. Я потом как-то догадалась. На Украине он уже был командиром. С ребятами, с которыми он был в отряде в Африке, все они там собрались. И он: «Мам, ну там мои ребята. Не могу я тут сидеть. Вот контракт еще заключу, и все». И он еще мне сказал, что на четыре месяца. И потом уже по телефону я узнала, что на шесть. То есть с 17 октября 2022 года по 17 апреля 2023 года.
Андрея не отпускали человеческие узы, связавшие его по рукам и ногам.
Мама:
– А 16 февраля 2023 года он погиб…
Помолчав, Елена Ивановна как бы оправдывалась:
– Я просила не раз не ехать, а он: «Ну мам, ребята там мои». Как бы: «Ну что я буду тут расслабляться. Я в хорошей физической форме». У них в «Вагнере» есть подразделения и отряды. Еще в Африке он был командиром подразделения, потом зам. командира отряда. Званий у них нет. Мальчишки: «Папа, а какое у тебя звание?» – «У нас нет званий. Есть подразделение – командир. И есть – отряд». И вот там пока зам. командира отряда. А потом пришел и сказал: «Все. Командир мой погиб, я уезжаю. Я не оставлю ребят. Я командир». Потом я узнаю, что он в Бахмуте. Начинается Бахмутская мясорубка. Он звонил. Всегда начинал так: «Мам, у меня все хорошо. Не переживай. Я командир, я не бываю часто на штурме». Он штурмовик. Но всегда: «Как ты?», «Как дети?». Учеба как, они же на борьбу ходят? И всегда: «Мам, у меня все хорошо». Воевал. Его друг из Москвы рассказывал, что просил Андрея взять в отряд одного мальчика, Николая. Ему 21 год был. Он приезжал с ребятами на похороны Андрея, и я разговаривала с ним. Он говорил, что Андрей его берег. Он если и брал его на задачу, то несложную. И при обстреле его ранило, и он попадает в госпиталь. Если происходит ранение, контракт прерывается, и он не возвращается. Он уже был в Москве, а еще был один Николай, ему тоже 21 год. Того тоже Андрей берег – не берег, там особо-то не убережешь. И когда Николай узнал, что Андрей погиб, он рвался на задание, и при выполнении одного задания ему оторвало конечности. Это второй Николай. И был у них «Калмык». «Калмык» нес Николая, а по ним стрелял вражеский пулемет. Ни одна пуля не попала! Хотя открытая местность была. Он нес через поле до места, где была медпомощь, восемьсот метров. И не задела пуля никого! Николай все кричал: «Брось меня! Я не жилец». И «Калмык» донес эти восемьсот метров. В госпитале ему оказали первую помощь, но когда дальше привезли в Белгород, он умер, этот Николай. Они даже на фотографиях у меня есть, когда Андрей ездил в Москву…
Елена Ивановна говорила. И ее нельзя было прервать ни как мать Андрея, ни как мать командира Николая, одного и другого.
– А как Андрей погиб? – спросил я.
– Он нас с Рождеством поздравил. 15 февраля Сретение. Детей поздравляем. А до этого за неделю уже нет звонков. Я волновалась. Слушала Пригожина, где он выложил фотографию. Это было связано с дефицитом боеприпасов. Как раз в этот момент ребята погибли. Там лежат 200-е (погибшие). Среди них я узнала Андрея. Он лежал боком, в одежде. Там разные лежали.
Страшное фото.
Андрей Воронин на передовой
Елена Ивановна:
– Я эту фотографию отправила сестре. И говорю: «Это Андрей». Как-то с краю и лицо боком. Она: «Нет, нет. Ты путаешь, не выдумывай». Это все до 15 февраля. 15 февраля мы поздравляем его, – она остановилась, потом: – А как мы держали связь? Он командир и километров за сорок, за пятьдесят уезжал на совещание. Каждую неделю. Или он, или зам. командира. Если он, то звонил. Если зам, то он наговаривал ему, и как там появлялась связь, нам пересылал. Звонки обычно по понедельникам или во вторник утром. И ни от Андрея, ни от зама нет звонка, и тут еще фотография. И я места, конечно, себе не находила. 23 февраля мы поздравляем его, а ответа нет. Сестра моя все: «Не волнуйся, берут Бахмут. Он просто не может звонить»… Он нас поздравил с Рождеством, потом еще был звонок. И последнее, я разговариваю с ним, он: «Мам, у меня все хорошо». Я: «Очень уставший голос у тебя». Но и до этого: «Очень». Он: «Мы не спим сутками. Работы очень много. Вот сейчас мы просто поспали два часа и опять уходим на задание». А он взял здесь участок строить дом, и я начинаю говорить: может, это купить (материал) на дом? И он мне: «Мам, какой дом… Тут бы…» И все. И замолчал. Пауза. А я-то продолжаю что-то говорить. А он: «Ладно, все хорошо. Потом. Приеду, и будем говорить о доме». И только потом я смекнула, он хотел сказать: «Тут бы выжить…» «Обстрелы были, головы не поднять», – мне потом сказал Николай, который остался жив… А самый последний звонок был радостный, очень радостный. Он: «Мам, мы Соледар взяли. Соледар наш. А я – восточный Бахмут». Его задача была взять восточный Бахмут. Он: «Мы взяли. Мы взяли восточный Бахмут. Остается только зачистку сделать». Я еще спрашиваю: «А какие дома там?» Он: «Да разные, и частные, и многоэтажки».
– То есть он взял…
– Они одновременно взяли. Он брал восточный Бахмут, и Соледар был взят. А бои-то шли в южном Бахмуте, в северо-западном – до мая…
Мама Андрея:
– Вот и звонки прекратились. И 23 февраля праздники. Я верю в то, что связь между матерью и сыном есть. Я не находила себе места два месяца. Были праздничные дни, мы же отдыхали до 26 февраля. 27-го только выходили на учебу, на работу. Ваня был со мною. Он: «Бабушка, что с тобой?» Я не понимала, что со мной, не могла делом каким-нибудь заняться. И 27 февраля я проводила Ваню в школу во вторую смену, и мне с «Вагнера» позвонили. Звонок. Я поняла сразу все… Звонок такой: «Елена Ивановна?» Я говорю: «Да». – «Это представитель “Вагнера”… Воронин Андрей Евгеньевич знаете, где последнее время находился?» – «Знаю». И сказал: «Из Ростова тело везут в Воронеж сегодня». Я отключилась.
Мы снова молчали.
Елена Ивановна потом:
– Я позвонила Юле и сказала: «Андрей погиб…» Как похороны? В военкомат поехали на следующий день. Мы приехали, они оказали нам помощь. Все было организовано: оркестр, салют… Курсанты сопровождали. Военком сказал: «“Вагнер”, не “Вагнер”, Минобороны – это наши русские ребята. Они погибают за Россию, и все, что в наших силах, мы окажем помощь». Спасибо им большое… Похоронили на Левобережном кладбище. Был СОБР, «СКИФ». СОБР не все, а «СКИФ» все пришли. Все, кто смог. Отпевали в храме на Левобережном кладбище…
Елена Ивановна:
– Я, Юля долгое время пытались узнать, как Андрей погиб. Ребята, когда из Москвы приехали (на прощание), они заходили в морг. Я не ходила. Вскрывали, перекладывали (тело). Был Дима (друг Андрея), он же военный. Он сразу сказал: «Ранения такие (ранения были в щеку, в сонную артерию и в сердце. Осколок так и остался в сердце), как будто он выскочил навстречу снарядам, этим осколкам, с распростертыми руками». Вот такие ранения.